Венец творения или больное животное
Философы Просвещения — Вольтер, Руссо, Дидро — подчеркивали, что культура решает задачу воспитания человека, его просвещения и развития. О важности освоения культуры, необходимости «овладеть всеми богатствами культуры» говорил Ленин.
Но и философы, далекие от марксизма, например, испанский философ Ортега-и-Гассет, считавший, что необходимо сохранить элитарность, создать «аристократическую элиту», — отмечали, что после того как божественный авторитет перестал быть опорой социальной организации, ему на смену пришла культура. Культура, подчеркивал Ортега-и-Гассет, это «вовсе не расплывчатое понятие». «…Культура — это основанное на науке взращивание в каждом человеке умения понимать, умения чувствовать, а также прививание нравственных принципов… Человек является человеком постольку, поскольку он способен приобщаться к науке, к добродетели, к культуре».
И не надо копать слишком глубоко, чтобы увидеть: война с культурой, то есть с тем, что «взращивает в каждом человеке умение понимать, умение чувствовать» и «нравственные принципы», — ведется в России «на убой».
Для начала упомянем как один из многих образцов околокультурной критики некий «авторитетный оффлайн журнал «Артхроника». Внимание в нем привлекает рейтинг влиятельных людей в российском современном искусстве, во главе которого находится Василий Церетели, исполнительный директор Московского музея современного искусства. В музее недавно прошла выставка Йозефа Бойса, немецкого художника, создавшего в 1965 году перформанс под названием «Как объяснить картину мертвому кролику?». Про художника и его мертвого кролика мы поговорим чуть позже.
А от рейтинга «авторитетного журнала» перейдем к действительно показательному событию — идущей сейчас в Эрмитаже выставке «Джейк и Динос Чепмены. Конец веселья» (в оригинале — «Fucking Hell»).
Вы не поняли глубокий смысл, заложенный в данное творение? Значит, вы не понимаете что такое искусство, и вообще — «сторонник нацистов». Именно так ответил директор Эрмитажа Михаил Пиотровский в ответ на недоуменные вопросы: «А что это, собственно говоря, было?». «Мы заранее объяснили, что выставка антифашистская, поэтому все, кто выступает против этой выставки, — сторонник нацистов». «Искусство или не искусство — это все определяет музей. Это очень важный принцип».
Не менее категоричен искусствовед Александр Боровский, заявивший, что не приемлющие выставку — это «вечно вчерашние» люди, которым «пора, не боясь и не оглядываясь, дать такой прямой отпор. Не хотите — не ходите, не смотрите, не пущайте своих близких. Но не мешайте другим».
Вроде бы формально правильно. Не хочешь — не смотри. Но и другим не мешай. И все-таки хотелось бы вникнуть, чему именно настойчиво предлагается не мешать. На этот вопрос исчерпывающий ответ дает один из авторов композиции Джейк Чепмен в развернутом интервью журналу «Коммерсант-Власть». Интервью это настолько интересно, что стоит привести из него несколько цитат.
Вот что говорит художник о месте произведения искусства в постмодерне: «Произведение — это не какой-то там сакральный объект, как многие до сих пор воображают, а такой же продукт для экономического обмена, как и любой другой товар. А современное постмодернистское искусство вообще является наиболее чистой манифестацией капитализма».
Вот что говорится о цели творчества: «Если бы мы хотели напугать, мы бы сделали что-то по-настоящему страшное. Но мы хотим вызвать у зрителя смех. в момент смеха человек перестает быть человеком, становится больше животным, чем сами животные. Французский философ Жорж Батай сказал, что животные в мире — это как вода в воде. А человек становится водой в воде, только когда он смеется».
И самое главное: «Большинство фильмов ужасов паразитируют на христианской морали. Там есть понятия греха, воздаяния, спасения. Я надеюсь, что нам удается этого избежать. Мы не хотим давать ни малейшей надежды на спасение, которая, увы, присутствует у многих художников нашего поколения. Эти придурки все равно уверены, что их искусство способно исправить мир. Мы же всеми силами боремся с этим предрассудком эпохи Просвещения».
И добавление для тех, кто будет уверять, что братья Чепмен борются с нацизмом или делают еще что-то полезное в этом роде. На вопрос журналиста: «Однако ваши работы вполне допускают морализаторское толкование: осуждение ужасов войны, сексуальной эксплуатации детей, каких-нибудь опасностей генной инженерии», — Джеймс Чепмен отвечает: «Искусство, конечно, для того и существует, чтобы давать повод для самых разных интерпретаций. Но это не значит, что художник должен быть лентяем, который не удосуживается сам понять, что он делает. Искусство не сводится к таким глупостям, как рассуждение об опасностях генной инженерии и прочей морализаторской чуши».
Постмодерн, отрицая ценность содержания, ставит крест на идее развития, на самой возможности развития. И на пути отказа от развития его естественным врагом становится Просвещение, шире — Модерн. О чем прямо и говорит в своем интервью Джеймс Чепмен. Исправление мира, да еще и с помощью искусства — удел «придурков», «вчерашних людей», для которых заложенное в Модерне развитие до сих пор представляет ценность.
Такой взгляд можно было бы считать эпатажным взглядом экстравагантных художников. Но главная проблема заключается в том, что исповедующие иной, модернистский взгляд на мир оказываются неожиданно «изгоями». На наших глазах происходит полноценная инверсия. С культурой, на которой в Модерне держатся нормы, разделываются, взяв на вооружение концепцию постмодернистов. А всем, кого это не устраивает, предлагают подумать о собственном несовершенстве, архаичности, отсталости. В общем, о полном отсутствии жизненно необходимой в наши дни «креативности».
А «креативность» диктует жизни свои правила. Прежде всего, мерилом «большого искусства» прямо по рекомендации постмодернистов становятся деньги. Иначе зачем надо поднимать разговор о закрытии на ремонт уникальной экспозиции в музее В.;В.;Маяковского в 2013 году, когда исполнится 120 лет с момента рождения поэта? Ясно, зачем — откаты, уводы, распилы. Искусствовед Григорий Ревзин после восхищенного высказывания об экспозиции музея Маяковского констатирует: «. всего-то 25 лет назад мы могли делать вот так. И, глядя на все это, ты вдруг понимаешь, что произошло с того времени. Нет, это не апофеоз советской цивилизации, не авангард, не Сталин, не Хрущев — это только что было, люди все живы. Но это высказывание стадиально иной цивилизации. Она все еще полагала себя центром мира, она все еще считала, что вопрос о самоубийстве Владимира Владимировича — это какой-то главный вопрос человечества, и на него надо отвечать нам и сейчас. С тех пор, пожалуй, более актуальным стал вопрос о том, каким же он будет, новый BMW седьмой серии, и что ответит Mercedes. Честно скажите, ведь это, правда, интереснее?».
Отметить юбилей Маяковского нам предлагают не трепетным отношением к оставшейся от «иной цивилизации» прекрасной экспозиции, а по принципу «пипл хавает». А раз «хавает», то будет ему в юбилей поэта и соответствующий набор развлечений. Курсирующий по Филевской линии «Поезд поэзии», заполненный материалами о жизни и творчестве Маяковского. Акция в духе футуристов «Летняя велоночь», судя по названию и обещанному конкурсу молодых чтецов, обещающая нечто весьма «футуристичное». и по бессмысленности напоминающее только празднование юбилея Пушкина, апогеем которого было бездарное чтение по ТВ «Евгения Онегина». Кажется, позже идею чтения разными людьми поэтических строчек использовали в рекламе «Макдональдса». К счастью, речь уже шла не о строчках Пушкина, а о прелестях «биг мака».
Но так называемая коммерциализация культуры — это цветочки. Ягодки — это попытки низвести человека до уровня даже не животного, а еще ниже.
«Для меня нет большой разницы между собаками и людьми», — заявляет арт-директор выставки «dOCUMENTA 13» Каролин Кристов-Бакарджиев. По ее мнению, мир в равной степени принадлежит всем живым существам. И животные с растениями также нуждаются, например, в избирательном праве, возможности получать эстетическое удовольствие, самостоятельно решать вопросы о необходимом количестве парков, мест для прогулок и других схожих вещах.
На налаживание контакта между миром животных и миром людей претендовал уже упомянутый нами выше Йозеф Бойс. В 1965 году в Дюссельдорфе он устроил выставку для мертвого кролика. А через несколько лет, в 1974 году, прожил несколько дней в клетке с койотом.
В Москве сходными вещами уже много лет занимается художник Олег Кулик. В 1994 году он участвовал в перформансе «Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером». Встав в голом виде на четвереньки, он изображал собаку и во время одной из выставок даже покусал посетителей.
В 1995 году в Лондоне прошла его выставка «Миссионер», во время которой Кулик читал проповедь рыбам, ссылаясь на то, что когда-то Франциск Ассизский читал проповеди птицам. Если вы сделаете попытку подойти к сему действу со своими рациональными вопросами, например, с вопросом: «Кто такой Кулик, и почему он себя сравнивает с Франциском Ассизским?», то неизбежно будете посрамлены. Ибо на «проклятые вопросы» постмодернисты уже дали простые ответы.
Так, летом 2012 года в Касселе прошла очередная выставка «dOCUMENTA 13» под кураторством Каролин Кристов-Бакарджиевой. Одной из поднятых тем была проблема возможности существования искусства после Освенцима. Как высказалась куратор выставки, петрушка в саду Дахау смотрела на то, что творили люди в концлагере, и ужасалась. Сложно сказать, что чувствовала и чувствовала ли что-нибудь петрушка, но рассуждения куратора о хороших животных и растениях и ужасных людях отсылают к вполне конкретной традиции, а именно — к фашистской.
Так, одной из рьяных защитниц природы была писательница Савитри Дэви, ставшая кумиром неофашистов. Чилийский неофашист Мигель Серрано с восхищением писал, что она почувствовала в гитлеризме духовный потенциал.
Савитри Дэви была страстной защитницей животных. В своей книге «Обвинение Человека» (1959), она заявила: «Человек будет жить и процветать. Остальное или умрет, если будет вредно или бесполезно для человека, или будет жить для единственной цели — приносить человеку максимальную пользу; предоставлять ему свою плоть, свой мех, свою кожу, своих детёнышей год за годом, свое молоко (или свои соки, древесину, кору — всё, что у них есть). На земле будет один владыка — человечество, и один раб — покоренная живая природа. Это самая отвратительная перспектива!».
Идеальный мир Савитри Дэви «абсолютно свободен от любых форм эксплуатации животных…», и он будет мечтой «до тех пор, пока число человеческих существ в нем не будет приведено к минимуму…».
Если вам кажется, что и в случае с художниками-постмодернистами, и в случае писательницы, восхищающейся Гитлером, речь идет о чем-то «маргинальном», — не обольщайтесь. Одним из вопросов, требующих внимательного рассмотрения, является деятельность Международного фонда дикой природы. Это отдельная большая тема, но не поленитесь — найдите в сети и посмотрите рекламные ролики фонда. Один из них состоит из умилительных картинок: экран разбит на две части, и на одной стороне ролика показаны люди, а на другой животные. Показано, что люди и животные действуют сходным образом. Вот лежит в полудреме человек, и так же лежит тигр. А вот как человек и мартышка трогательно обнимают своих детенышей. Но это только начало. После того как в человеке будет окончательно убито стремление достичь звезд, он перестанет представлять собой такое уж трогательно-умилительное зрелище.
И тогда сторонникам неофашизма и экофашизма останется только констатировать, что человека — самое несуразное, некрасивое и мало приспособленное к жизни в дикой природе существо — надо уничтожить. А мир оставить в его первозданном виде. только животные и петрушка.
Глава II
«Человек — больное животное»
Самое время перейти к работе Рихарда фон Крафта-Эбинга «Половая психопатия»:
«Периоды ослабления нравственности в жизни народов совпадают обычно с периодами изнеженности и роскоши Явления эти мыслимы только при усиленном перенапряжении нервной системы, которой приходится приспособляться к возрастающим потребностям. Результатом этой повышенной нервозности является усиление чувственности, ведущее к развращению народной массы и подрывающее общественные основы, нравственность и чистоту семейной жизни. Как скоро эти общественные основы расшатаны распущенностью, прелюбодеянием, роскошью, распад государственной жизни, материальное, моральное и политическое разрушение последней становятся неминуемыми.
Предостерегающими примерами подобного рода служат Римская империя, Греция и Франция в царствование Людовиков XIV и XV. В такие эпохи государственного упадка и замечаются чудовищные искажения половой жизни, причины которых, впрочем, отчасти могут быть объяснены психопатологическим или, по крайней мере, невропатологическим состоянием населения.
… Поэтому садизм, равно как и мазохизм и однополое влечение, должен рассматриваться как природные аномалии половой жизни. Это расстройство или уклонение в эволюции психосексуальных процессов на почве психической дегенерации.
То, что сладострастие и жестокость часто сочетаются друг с другом, — факт давно известный. На это явление указывали писатели всех направлений.
Блумрёдер видел мужчину с многочисленными ранами на груди, нанесенными развратной женщиной, которая достигала наслаждения укусами.
Балл сообщает о случае из своей «Клиники св. Анны», где очень сильный физически эпилептик во время совокупления откусил нос у своей возлюбленной и проглотил кусочек носа.
Феррани (Archivio delle psicopatia sessuali, 1896, I. P. 106) сообщает о молодом человеке, который до совокупления щипал свою возлюбленную, во время совокупления кусал и щипал ее, «так как без этого он не испытывал никакого удовольствия». Однажды возлюбленная явилась с жалобой, что он ее слишком сильно изранил.
В сочинении «Об удовольствии и боли» 26 обращается специальное внимание на психологическую связь между сладострастием и манией к убийству. Автор указывает на индийский миф о Шиве и Дурге (смерть и сладострастие), на человеческие жертвы со сладострастными мистериями, на половое влечение в период половой зрелости с тягой к самоубийству, на смутное стремление к удовлетворению похоти путем бичевания, щипания половых органов.
26 Friedreich’s Magazin fьr Seelenkunde, 1830, II, 5
Ломброзо 27 также приводит многочисленные примеры появления мании убийства при чрезмерном усилении сладострастия.
27 Lombroso. Verzeni e Agnoletti. Roma, 1874
С другой стороны, часто мания убийства сопровождается сладострастием. Ломброзо в цитированном труде приводит упоминаемый Мантегаццой факт, что к ужасам грабежа и убийства, производимым разнузданными солдатами в военное время, всегда присоединяется скотское сластолюбие.
Факты эти представляют собой переход к резко выраженным патологическим случаям.
28 Jacob. Curiositйs de l’histoire de France. Paris, 1858
29 Крафт-Эбин Р. Половая психопатия, «Республика», М:, 1996
Случай с маршалом Жиля де Ре напоминает историю венгерской графини Елизаветы Батори, которая принимала ванны из человеческой крови для «красоты кожи», скорее всего от этого садистского акта она испытывала половое возбуждение.
30 венг. Bathory Erzsйbet, слов. Alћbeta Batorio
И, вот казалось бы, пятеро детей, материальное благополучие и ужасающая садистская психика. Как глубоко может прятаться бес дегенерации! И есть ли вообще дно, для падающего животного. Ницше определял человека как «больное животное», насколько он прав, говорит современная психиатрия, которой не удалось найти природу ни одного психического заболевания. А, также ни одному психиатру в мире не удалось вылечить психически больного. Пока только удаётся приглушать болезнь воздействием медикаментов или непосредственным хирургическим или электрическим воздействием на мозг. И вопрос «А есть ли психически нормальные люди и сколько их?», остаётся открытым. Как-то я в разговоре с одним мудрым коллегой затронул вопрос о количестве шизофреников в Германии. Дело в том, что статистика не показывает успехов стерилизации психически больных в нацистской германии, количество шизофреников стабильно держится на одном уровне, что до Гитлера, что после него. На что мой мудрый собеседник ответил «А ты думаешь, что те, которые занимались стерилизацией психов сами были здоровы?». Получается, что одни психи боролись с другими за место под солнцем. Так если посмотреть на историю человечества под этим углом, то получится, что все войны, носившие религиозный и политический характер являются войнами психически больных людей. И, что интересно, в этих войнах не всегда побеждали более адекватные психи. Поэтому мы и живём в мире весьма сомнительном с точки зрения психического и нравственного здоровья. И «больное животное» иногда осознаёт, что оно серьёзно болеет и принимается за «экстренное лечение», как правило это когда одни начинают сажать в тюрьмы или убивать других по политическим или религиозным мотивам. Ну, а массовые мировые психозы обычно «лечатся» малыми и большими войнами. Затем заключается мир между воюющими и подсчитывается количество убитых. Особо изощренные психопаты научились на войнах «делать деньги» и когда с деньгами плохо, они запускают бизнес-проект под название «война».
Сексуальная агрессия — это продолжение войны «больного животного». Как мы видим, ни материальное благополучие, ни физическое здоровье (родила пятерых детей) не гарантируют психического здоровья. А природу психических болезней современная наука пока не знает! И как бы получатся полный тупик.
(Фрейд, Юнг, Адлер и большинство психиатрических школ мира рассматривали гомосексуализм как патологию. Сегодня же гомосексуализм исключён из списка психических расстройств. Под давлением голубого лобби теперь гомосексуальность относят к нормальным вариациям широкого круга человеческой сексуальности).
Сейчас у общества один выход — это наказание и оповещение. Конечно, очень хочется надеяться, что учёные покопавшись в мозгах и генах научаться определять «больное животное» на стадии его безобидного возраста, а потом и научаться эффективно лечить болезнь. Если конечно тот, кто задумывал «человека» предусмотрел такую возможность…
Наше сегодняшнее общество с точки зрения сексуальных патологий не лучше и не хуже предыдущих, оно просто другое. У любой болезни есть разные стадии, даже у сифилиса есть стадия, когда все внешние признаки болезни исчезают. Так и в некоторых обществах можно добиться исчезновения внешних признаков — загнать болезнь в глубь. Но вся проблема в том, что на то она и болезнь, чтобы проявляться с новой силой.
Я глубоко убеждён, что эта книга поможет избежать многих огорчений и несчастий в среде моих читателей. Я сам, будучи достаточно просвещённым человеком, открыл для себя много нового, работая над ней. И помните, нравственное и психическое здоровье членов вашей семьи напрямую зависит от степени откровенности во взаимоотношениях. Ведь зачастую для разрешения возникшей проблемы достаточно откровенного разговора. И никогда не отказывайте в этом разговоре вашим детям. Они, живя в огромном информационном поле, часто знают несколько ответов на свои вопросы, но только от вас они хотят услышать «правильный ответ». В силу особенностей возраста ребёнка ваш ответ может быть скрыто проигнорирован, но в решающую минуту ваш ответ может оказаться определяющим при совершении им поступка. Никто не может знать лучше ваших детей, чем вы сами, поэтому не торопитесь бежать к психологу или психиатру. Вам никто не гарантирует качественный уровень этих специалистов, особенно с уровнем образования последних лет. Вспомните себя в возрасте своих детей и вы сами найдёте многие ответы. Человеческая суть и прежде всего её индивидуальные психологические и биологические особенности цепко предаются по наследству. Ваш ребёнок унаследовал не только мамину походку и папины глаза, но и всё остальное, что не видимо глазу. Глядя на ребёнка — вы смотрите в зеркало всей семьей, вы смотрите в будущее…
Физиология» гуманизма Ницше
На первый взгляд Ницше выглядит духовным аристократом, ненавидевшим толпу,
радикальным индивидуалистом, противопоставлявшим свободу социальным нормам,
литературным романтиком. Тяготевшим к древним трагедиям и темным сторонам
человеческого бытия. Он также противник буржуазной морали и социологии,
предметом которой стал « последний человек», придерживавшийся эгалитарных
нивелированных ценностей. Формулу «смысл жизни» Ницше модифицировал как
ответить на этот вопрос нужно не умозрительно, а жизненно, т.е. не теорией, а
экзистенцией. Поэтому следует обратить внимание не только на то, как люди
теоретизируют или морализируют, а и на то, как живут. Отсюда вытекает
требование « переоценки всех ценностей».
Понятие ценности замыкается на человеке, но своим основание имеет не его
удовольствие, благополучие, счастье, но прежде всего такие абсолютные идеалы,
которые не выполняются в условиях земного существования и поэтому ц3енностно
ориентированный человек постоянно недоволен собой. Ценность это не то, что
можно иметь как «добро» в смысле материально ценных предметов. Ценность как
значимость указывает на отсутствие чего-то; она связана не с предметами, а
выступает как знак потребности, т.е. различитель того, что нужно и не нужно.
Если вопрос о ценности замыкается на человека, который верит в необходимость
и ценность жизни, то это приводит к вопросу о смысле человека, о смысле
Традиции самопознания Сократа и Платона Ницше противопоставлял «психологию»
и даже « физиологию» культуры. Он описывал познание как « очеловечивание»
восприятие мира с точки зрения потребностей. Множество афоризмов Ницше
указывает на то, что человек смотрит на вещи сквозь призму собственных
потребностей и познает не мир, а себя самого. Закономерности, приписываемые
миру, есть законы человеческого бытия в мире, который есть не что иное, как
«инвентарь человеческого опыта».Однако антропоморфизация оборачивается у
Ницше чем-то странным, если учесть, что он описывает человека как животное.
Он характеризует человека как «патетическое», «неполноценное», «больное»
животное. «Человек – это обезьяна Бога», то «плачущее», то «смеющееся», то
«счастливое», то «несчастное» животное. Еще более интригующе выглядит
определение человека как «интерпретирующего существа» : он везде ищет смысл,
«инстинктивно» в вещи, события, тексты ; из всего делает знаки, везде ищет
значение, и это относится прежде всего к ценностям и целям. Так происходит
отчуждение от собственно животной природы. Человек становится то выше, то
ниже животного. Способный не только познавать, но и действовать, он не
ограничивается конструированием образа мира и преобразует его для своих нужд,
творящее не только «вторую природу», но также третью, четвертую и т.д.
Становясь более искусственным, он при этом остается природным существом.
Ницше нервически относится к социальному контексту. Не в силах отрицать факт
социальности, он описывает становление человека на основе общения с другими
людьми. Человек создается культурой в качестве экземпляра рода. Человек – это
«социальное животное»,для которого даже разговор с Богом выступает частью
социального общения. Социальность бытия оказывается констатирующим фактором
генеалогии ценностей и смысла. Мир возникает как продукт отношения по меньшей
определяется взглядом другого.
Ницше раскрывает общественный характер человеческой души, в которой имеется
то, что вложено в человека обществом. Конечно, социальность человека – это не
то, что интересует Ницше. Предмет его внимания может быть назван
«физиологией» или антропологией культуры. При этом речь идет о сильных,
твердых характерах, о верности, честности, добре и зле, государственном
инстинкте и солидарности людей. Об этом много говорили античные философы, ибо
воплощение философских идей предполагает определенные человеческие качества.
Сегодня воспитание человека понимается как процесс познания самого себя, как
управление «страстями души» на основе разума. Вместе с тем один из
родоначальников этой программы- Спиноза – понимал, что разум бессилен перед
аффектами, и Ницше подхватывает его учение, согласно которому управление
человеком осуществляется как игра аффектов. Поведение людей определяется не
понятиями, а борьбой, где одна сила ограничивает другую силу. Отсюда развитие
культуры он описывает не в терминах производства идей, а как волю к власти. В
поздних сочинениях Ницше кроме душевного пафоса и страстей учитывает
изменение страстишек, мелких чувств, он говорит об изменении слуха и оптики,
о деформации телесных органов. Их измельчение он усматривает даже в ритмах
сердца и работе кишечника. Возможно, он увлекся психологической риторикой и,
исчерпав её взялся за «физиологические» аргументы, но то, что получилось,
вышло за уровень метафорики и стиля.
Современный человек болеет не так как древний, страдавший в основном от ран.
Наши болезни – следствие дурного образа жизни, а он – продукт способа
мышления. Таким образом, подлинная критика нашей культуры написана языком
тела. Мысль идет своей дорогой и все дальше уходит от жизни или, точнее,
порождает свою действительность. Но расплата приходит откуда не ждали. За
мысль приходится расчитываться усыханием плоти. Только болезнь и смерть
неустойчивость Ницше оценивает положительно. Инновация происходит
первоначально как аномалия. И новое творится не красивыми гениями, а
болезненными безумцами. Сила общества в порядке, который требует сильного
воспитание такого характера государство тратит значительные средства, но в
результате люди, замечает Ницше, глупеют, они не видят новых возможностей и
застывают в безжизненной стагнации. Он указывает на то, что человек с одним
глазом лучше развивает свою способность видеть чем тот, кто наделен двумя
Важно в ходе мысли Ницше то, что он при обсуждении исторического прогресса
переходит от анализа идей или технологий к анализу «физиологий». Условием
новой плодотворной идеи оказывается не столько усердное размышление за
письменным столом, сколько телесная аномалия или болезнь. Вспомним, как Ницше
вопросы пишущие обычно отвечают, что книги пишутся из книг, для создания
хорошей книги надо много знать и пережить, а главное, отказаться от прелестей
жизни и вести крайне аскетический духовный образ жизни. Ницше расценивает
свои молодые годы учения как аскезу, подрывающую физическое здоровье : день
проходит в библиотеке за книгами, а вечер – в театре. Экзальтация духа сушит
тело. Автор обладает телом без органов. Как паук, он плетет паутину из
головы. В её сети попадают далекие незнакомые читатели, которые становятся
жертвами духа. Он предает жизнь и питается мертвечиной. Ницше излагает
историю своей болезни как результат нездорового образа жизни европейского
интеллектуала. При этом он меняет представление о болезни и здоровье. Болезнь
расценивается нами как несчастье и каждый больной мечтает как можно скорее
выздороветь, чтобы вести прежний образ жизни. Напротив, Ницше расценивает
свою физическую болезнь как выздоровление духа: «Рассматривать с точки зрения
больного более здоровые понятия и ценности, и наоборот, с точки зрения
полноты и самоуверенности более богатой жизни смотреть на таинственную работу
инстинкта декаданса – таково моё длительное упражнение, мой единственный
Захватывающая прелесть и ценность жизни раскрывается по мере угасания
витальности, и Ницше превращается из пессимиста в оптимиста, более того
ощущает себя сверхчеловеком – обитателем горных вершин. Неверно понимать его
как очередного романтического героя, ибо сверхчеловек Ницше – это, возможно,
самое умеренное существо, избегающее крайностей. Так, в третьей части
«Генеалогии морали», где предлагается «физиологическая» критика морального
аскетизма. Который приводит к господству слабых над сильными, он отмечал, что
физиология сильных состоит не в том, что они обладают «сверхчеловеческой»
силой и мужеством, а в том, что они имеют чувство меры.
Ницше не ограничивался критикой современного общества как источника
психических и органических заболеваний составляющих его людей. В первом
разделе «Человеческое, слишком человеческое» Ницше ставит задачу
исследования «химий понятий и чувств» : « В чём мы нуждаемся и что лишь при
современном уровне отдельных наук может быть нам дано- есть химия моральных,
религиозных, эстетических представлений и чувств, равно как всех душевных
движений, которые мы испытываем в крупных и мелких отношениях культурной и
общественной жизни и даже в одиночестве».
Эту задачу Ницше решает как генеалогическую и указывает на необходимость
преодоления «вечного человека», который, будучи неизменным, открывает новые
идеи. На самом деле с ним происходят постоянные изменения, о которых Ницше
писал, что они важнее великих истин, на проверку оказывающихся великими
заблуждениями. Прогресс культуры Ницше связывает с определенными
психологическими характеристиками. Жизнь не состоит только из больших идей и
не сводится к их провозглашению. На самом деле главным капиталом культуры
являются люди, чувствующие ответственность как перед прошлым, так и перед
настоящим, люди, способные принять судьбу и осуществить волю к власти.
Человек духа- интеллектуал, в описаниях Ницше он напоминает жителя Поднебесной,
это надутый, самодовольный мандарин, которому вовсе не чуждо «человеческое».
Изображая из себя аскета, отрекаясь от пива и пирогов, он непрерывно о них
думает. « Философа узнают по тому, что он чурается трёх блистательных и громких
приходят к нему». Ницше разоблачает «
целомудрие» философов. Оно проявляется как страсть к производству идей.
Воздержание от жизни оказывается всего лишь условием траты себя на поприще
духа. Размышляя об аскетическом идеале, Ницше различает, с одной стороны, его
высокопарное выражение : манифестацию бедности, смирения, целомудрия, любви к
истине, отказ от чувственных удовольствий и иных радостей существования, а с
другой стороны, его реальное « физиологическое» протекание. Аскетизм, таким
образом, становится у него не отречением от существования, а способом
протекания индивидуальной экзистенции.
Вместо интерпретации, оценки и критики аскетического идеала, Ницше
предпринимает физиологическое исследование аскетов. Он изучает телесность
«представителей серьезности», и перед ним открывается как некогда перед
изобретателем микроскопа, захватывающая картина борьбы за существование, в
рамках которой аскетизм
И воздержание становятся формами выживания. Аскетический идеал разоблачается как
выражение воли к власти, как попытка господствовать над самой жизнью:
«позеленевший и злобный взгляд устремляется здесь на самое физиологическое
тем, как удовольствие ощущается и ищется в неудавшемся, чахлом, в боли,
злополучии, безобразном, самодовольном ущербе, обезличивании, самобичевании,
самопожертвовании». «Торжество при
последнем издыхании» – так характеризует Ницше результат реализации
аскетической этики. Такая «физиологическая» критика аскетизма, как жизни,
направленной против жизни, является более эффективной, чем поиски теоретических
аргументов, тем более, что они бессильны.
Аскетизм является физиологически бессмысленным. Ницше объясняет господство
аскетического идеала инстинктом сохранения дегенерирующей жизни. Стало быть,
он есть борьба против жизни, а не смерти. Человек достиг могущества благодаря
приручению и цивилизации, но стал «больным животным». Почему человек стал
Разработанный Ницше и другими философами язык описания нашего бытия в мире, в
собой, становится все более распространенным. Современный гуманизм в развитых
странах приобретает очень специфический характер. Он лучше всего раскрывается
в терминах современной медицины и означает обезболивание, понимаемое в самом
широком смысле этого слова. Гуманизм и морализм как идеалы остаются
бессильными, а при попытке их силового воплощения нередко оказываются
репрессивными. Поэтому Ницше советовал быть осторожнее с моралью и
гуманизмом. Это очень инфекционные вещи, которые нужно брать в перчатках,
чтобы не заразиться своеобразным «гуманистическим бешенством».
Термины «животное», «человек», «сверхчеловек» заставляют некоторых
интерпретаторов говорить об « антигуманизме» Ницше и о забвении им
божественного начала личности. Правильнее было бы назвать позицию Ницше
сверхгуманизмом, поскольку он не просто отвергает отдельную эмпирическую
личность за её несовершенство и творческую «немощь», а требует «преодоления»,
обращаясь к её потенциальной творческой силе.
