Эрнст Теодор Амадей Гофман Повелитель блох, Сказка, состоящая из семи приключений двух друзей Перевод Евгения Поповича
© Є.Попович (перевод с немецкого), 1976
Сканирование и корректура: Aerius, SK ( ), 2004
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПЕРВАЯ ВСТУПЛЕНИЕ, с которого благосклонный читатель узнает о жизни господина Перегрінуса Тиса как раз столько, сколько ему нужно знать. Свят-вечер у переплетчика Леммергірта на Кальбахській улице и начало первого приключения. Две Алины
Перегрінус ожидал праздников-вечера в темной комнатке, прилегающей к парадной залы, где для него всегда готовили [183] рождественские подарки. Он то неслышно ходил из угла в угол, то на мгновение останавливался у дверей, прислушиваясь, что за ними делается, то тихо садился в углу и, закрыв глаза, впитывал в себя удивительные запахи марципанов и пирожных, которые пробивались из зала. Когда же он вновь быстро открывал глаза, его ослепляли яркие лучи света прыгали по стене, просачиваясь сквозь щель в дверях, и по телу его перебегало странное, сладкое дрожь.
Наконец зазвонил серебряный колокольчик, двери в зал распахнулись, и Перегрінус бросился в целое море мерцающего света от красочных рождественских свечей. Словно вкопанный, остановился он перед столом, на котором красиво, ровненько были разложены найчудесніші подарки, и только громкое «О-О-о!» вырвалось из его груди. Никогда еще рождественская елка не родила так обильно: долой всякие, какие только бывают на свете, лакомство, и среди них золотые орехи и золотые яблоки из сада Гесперид, висели на ее ветвях, что аж гнулись под тем сладким бременем. Невозможно описать все выставленные там интересные игрушки, чудесное оловянная войско, такие же лови, развернутые книжки с рисунками и т.д. Он еще не решался даже прикоснуться к одному из подаренных сокровищ и только пытался сдержать свой восторг, привыкнуть к радостной мысли, что все это действительно принадлежит ему.
И он тотчас же вскочил на своего породистого, гордого коня. И хоть Перегрінус был и очень хороший ездок, в этот раз он как-то сплоховал: гарцующий Понтіфакс (так звали лошадь) захрапел, встал на дыбы, и седок полетел на землю вниз головой. Но не успела еще перепуганная до смерти Алана броситься на помощь Перегрінусові, как тот уже вскочил на ноги и поймал за повод коня, что, брикаючи задними ногами, хотел убежать. Перегрінус вновь вскочил в седло и, прилагая все усилия, применяя все свое умение и сноровку, сумел так укротить дикого жеребца, что тот застонал, захрипел, задрожал всем телом и признал в нем своего могущественного властелина. [184]
Когда Перегрінус слез наконец с седла, Алина отвела смиренного коня к конюшне.
Лихая езда, от которой ходуном ходила комната, а может, и целый дом, кончилась, и Перегрінус сел к столу, чтобы спокойно осмотреть остальные замечательных подарков. Лакомясь марципанами, он в то же время заставлял то ту, то другую фигуру показывать свое искусство, заглядывал в книжки, затем сделал смотр своему войску и пришел к выводу, что оно очень целесообразно обмундироване и вне всякого сомнения непобедимо, потому что ни у одного солдата не было желудка. Наконец он перешел к охоты и с огорчением убедился, что среди подарков есть только охоту на зайцев и лисиц, а охоты на оленей и диких свиней нет. А должны же быть, Перегрінус знал это лучше, чем кто-либо, ибо сам и покупал все те подарки, чрезвычайно пристально и тщательно их подбирая.
И, пожалуй, надо уберечь ласкового читателя от досадных недоразумений, которых ему не миновать, когда автор увлечется и будет рассказывать себе дальше, забыв о том, что хоть ему самому хорошо известны все обстоятельства, связанные с рождественскими подарками, о которых идет речь, ласковый читатель ничегошеньки о них не знает и только хочет узнать.
И если родители, имевшие дочерей на выданье, требовали, чтобы богатый и приятный на вид Перегрінус Тыс преодолел свой страх перед женщинами и немедленно женился, то старые парни говорили, что господин Перегрінус Тыс хорошо делает, потому что с его характером лучше вообще не жениться.
А впрочем, надо признать, что и во внешности господина Перегрінуса, и в его характере было много странного, с чем люди не могли смириться.
Мы уже говорили, что отец господина Перегрінуса Тиса был очень состоятельный, солидный купец, а когда еще и добавим, что он имел очень хороший дом на приветливом Конском рынке и что в этом доме, да еще и в той самой комнате, где малый Перегрінус всегда доставал рождественские подарки, взрослый Перегрінус получил их и в этот раз, то не останется никакого сомнения, что удивительные события, о которых мы хотим здесь рассказать, происходили не где-нибудь, а в славном, прекрасном городе Франкфурте-на-Майне.
Родители господина Перегрінуса ничем особенным не отличались; достаточно того, что они были честные и тихие люди, и никто о них не говорил ничего плохого. На бирже господина Тиса безгранично уважали благодаря тому, что он всегда уверенно и умело гендлював на большие суммы, выигрывал их одну за другой, но не становился от того напыщенным, а оставался таким же скромным, как и был, никогда не кичился своим богатством и выказывал его только тем, что не скнарував ни в малом, ни в большом и даже относился снисходительно к неоплатных должников, которые попали в беду, хоть они и сами были виноваты.
Очень долго у господина Тиса не было детей, пока наконец, почти через двадцать лет после брака, госпожа Тыс подарила своему мужчине хорошего, здорового мальчика, и был нашим Перегрінусом Тисом.
Ох! Доброму господину Тису и в голову не приходило, что тот самый мальчик, рождению которого он так обрадовался, скоро нанесет ему столько горя и хлопот.
С первых же месяцев своей жизни малыш Перегрінус начал проявлять очень странную натуру. Несколько недель он непрерывно кричал день и ночь, хотя не видно было, чтобы у него что-То болело, а потом вдруг затих и будто застыл, ничего не чувствуя. Казалось, ничто не могло произвести на него [187] никакого впечатления, его маленькое личико ни расцветал в улыбке, ни кривилося от плача, словно то была не ребенок, а мертвая кукла. Мать говорила, что, будучи беременной, она загляделась на старого бухгалтера, который уже двадцать лет молча, словно окаменевший, с таким же деревянным выражением на лице, сидел в конторе над счетами. Много горячих слез пролила она над своим автоматом.
Наконец крестной матери пришла счастливая мысль принести малому Перегрінусові чрезвычайно пестрого и, правду говоря, очень гадкого арлекина. Глаза у мальчика вдруг странно ожили, на губах появилась мягкая улыбка, он протянул руки к кукле и, получив ее, нежно прижал к груди. Затем он вновь возвел на пестрого человечка такой смышленый, выразительный взгляд, словно в нем вдруг проснулись разум и чувства, да еще и сильнее, чем бывают у детей такого возраста.
Эти слова очень утешили старого господина Тиса, который уже был смирился с мыслью, что после многих лет бесполезных надежд он стал отцом придурка; и вскоре на него свалился новый хлопоты.
Плохим признаком старый господин Тыс считал уже то, что Перегрінусові еще с детства счетные жетоны нравились больше, чем дукаты. А подросши, парень начал проявлять откровенное отвращение к крупных денежных мешков и конторских книг. И самое удивительное было то, что он просто слышать не мог слова «вексель»: у него тогда по телу проходила судорога и, как он уверял, появлялось такое чувство, какое бывает, когда кто-то [189] острием ножа водит по стеклу. Пришлось господину Тису признать, что Перегрінус детства показал себя непригодным к купеческому ремеслу, и как ему хотелось, чтобы сын пошел по его следам, он таки отказался от этого желания в надежде, что Перегрінус посвятит себя чему-то другому. Господин Тыс придерживался той основы, что и самый богатый человек должен что-то делать и иметь какое-то положение в жизни; к безделью он чувствовал отвращение, а именно к нему был очевидно склонен Перегрінус, даром что имел немало беспорядочно накопленных знаний, которые он добыл своим собственным способом. Это был самый большой и самый тяжелый хлопоты для старого Тиса. Перегрінус не хотел ничего знать о реальном мире, а старик жил только в реальном мире, поэтому несогласие между отцом и сыном была неизбежна, и чем старше становился Перегрінус, тем она оказывалась резче, к большому сожалению матери, которая с радостью бы позволила своему кротком, послушном Перегрінусові, лучшему сыну, свободно жить в непонятном, правда, для нее мире мечтаний и грез и не могла понять, почему отец непременно хочет навязать ему какую-то работу.
По совету опытных друзей старый Тис послал сына в Ієнський университет; а когда тот вернулся через три года, старый господин сердито воскликнул:
— Ну вот, так я и думал! Глупым мечтателем поехал, глупым мечтателем и вернулся!
Господин Тыс не ошибался в том, что Перегрінус в своей натуре ничуть не изменился, остался таким самым, как и был. Но господин Тыс еще не потерял надежды как-то вразумить своего сына-урода, думал, что если он попытается силой привлечь Перегрінуса до дел, то, может, тот в итоге все-таки привыкнет к ним и изменит свои предпочтения. Он послал его в Гамбург с заданием, которое можно выполнить, даже не очень разбираясь в торговле, а кроме того, дал ему рекомендательное письмо к своему тамошнего приятеля с просьбой не оставить парня без доброго слова и искренней советы.
Перегрінус поехал в Гамбург, вручил приятелю своего отца не только рекомендательное письмо, но и все бумаги, касавшиеся его задача, а сам исчез неизвестно куда.
Тогда от приятеля господина Тиса поступила такая весть:
«Вашего ценного письма от. числа вовремя вручил мне Ваш уважаемый сын. Но сам он больше не появлялся, а сразу же уехал из Гамбурга, не оставив никаких поручений. Перец тут спрос небольшой, на хлопок плохой, кофе берут только средних сортов, зато хорошо идет мелис, а также все время держатся цены на индиго. Мое почтение и т. д.» [190] Это известие изрядно смутила бы господина Тиса и его жену, когда бы с той же почтой пришло письмо и от самого блудного сына, в котором он найпокірніше извинялся, что никак не мог выполнить, как того хотел отец, полученного задания, и что его непреодолимо манят далекие края, из которых он через год надеется вернуться счастливее и веселее.
— Ничего, как не станет денег, то скорее познает жизнь. Не написал, куда он хочет ехать, то по крайней мере знает, где нас его письма застанут.
Так никто и не узнал, куда направился Перегрінус; одни уверяют, что он побывал в далекой Индии, а другие, наоборот, считают, что он посетил ее лишь в своем воображении. Видимо только одно: что он был где-то далеко, потому возвратился во Франкфурт не через год, как обещал родителям, а через целых три года, да еще и пешком, обшарпанный и похудевший.
Родительский дом был наглухо закрыт, и хоть сколько Перегрінус звонил и стучал, никто в нем не отзывался.
Наконец пришел с биржи сосед, и Перегрінус сейчас же спросил его, не уехал куда-господин Тыс.
И сосед испуганно отшатнулся от него и воскликнул:
— Господин Перегрінус Тыс! Неужели это вы? Вернулись наконец? Разве вы ничего не знаете?
Одно слово, Перегрінус узнал, что за то время, когда он был в странствиях, родители его умерли, суд оценил их имущество и, поскольку никто не знал, где находится Перегрінус, опубликовал в газете объявление, в котором предлагал ему вернуться до Франкфурта и получить отцовское наследство.
Перегрінус молча стоял перед соседом, и впервые сердце у него заныло от горя. Великолепный, роскошный мир, в котором до сих пор он жил так беззаботно, развалился у него на глазах.
Сосед, увидев, что Перегрінус не может сделать ничего из того, к чему теперь немедленно надо было взяться, пригласил его к себе домой и быстренько загалагодив все сам; таким образом Перегрінус тот же вечер оказался в родительском доме.
Совершенно изнеможенный, подавленное розпукою, которой он еще никогда не чувствовал, Перегрінус опустился в большое отцовское [191] кресло, что и до сих пор стоял на своем древнем месте. Вдруг у него послышался голос:
— Как хорошо, что вы снова дома, дорогой господин Перегрінусе! Ох, если бы вы были вернулись раньше!
Перегрінус поднял глаза и прямо перед собой увидел старую женщину, которую отец взял ему за няньку, больше из жалости к ней, потому что она была такая ужасно гадкое, что никак не могла найти себе работы; так она с тех пор в них и осталась.
Долго смотрел Перегрінус на старую, наконец, странно улыбнувшись, молвил:
Только четыре семейные праздники Перегрінус производил очень торжественно: дни рождения отца и матери, первый день Пасхи и день своих крестин. В эти дни Алине приходилось накрывать стол на столько человек, сколько когда-то приглашал отец, готовить те же блюда и подавать то самое вино, которое подавали за отца. Естественно, что на стол, за многолетним обычаю, ставили то же, что и прежде, серебро, те же тарелки и те же бокалы, пристально сохранены среди отцовского наследия. Перегрінус строго следил, чтобы Алина ничего не забыла. Когда стол был накрыт, Перегрінус садился к нему сам-один, ел и пил мало, а больше прислушивался к разговору родителей, воображаемых гостей и лишь скромно отвечал на тот или иной вопрос, с которым к нему обращался кто-то из общества. Только мать отодвигала своего стула, как он вставал из-за стола вместе с гостями, якнайввічливіше прощался с каждым и шел к своей самітної комнаты, поручив Алине раздать всю ту силу пищи, шо так и оставалась нетронутой, а также вино убогим с окрестных улиц; старая нянька, искренняя душа, добросовестно выполняла поручения своего [192] господина. Дни рождения отца и матери начинались с того, что Перегрінус, как некогда в детстве, рано утром приносил в комнату, где сидели родители, красивый венок из цветков и произносил выученные наизусть стихи. В день своих крестин он, конечно, не мог сидеть за столом, потому что недавно еще только родился, поэтому Алине приходилось заботиться обо всем самой, то есть припрошувати гостей к рюмке и вообще быть хозяйкой за столом; остальные все происходило так, как и на другие праздники.
Он сам бережно закупал красочные свечи на елку, игрушки, сладости, все, что в детстве готовили для него родители, а потом свят-вечер шел своим чередом, как уже известно ласковом читателю.
На его вопрос Алина ответила, что нашла коробку среди игрушек, но открыть ее не смогла, как ни старалась, а потому и решила, что в ней лежит что-то особенное и поддается она только ловкой руке ее господина.
Алина мигом принесла большого белого корзины, Перегрінус осторожно сложил в него игрушки, лакомства и свечи, потом взял корзину под мышкой, а рождественскую елку на плечо и отправился в путь.
Господин Перегрінус Тыс имел очень приятную, похвальную привычку появляться со всеми своими подарками, которые он сам себе и готовил, как будто сам Христос с замечательными, красочными гостинцами, в какую-то убогую семью, где, он знал, были маленькие дети, чтобы на несколько часов перенестись в счастливое, веселое детство. Увидев бурную, ясную радость детей, он тихонько покидал их и часто до полуночи ходил по улицам, потому что не мог справиться со сладким волнением, что сжимало ему грудь, и его собственный дом казался ему мрачным склепом, в котором он сам похоронил себя со всеми своими радостями. Этого года он нес подарки детям бедного переплетчика Леммергірта, искусного и трудолюбивого мастера, что с какого-то времени работал на Перегрінуса; у него было трое резвых мальчишек, от пяти до девяти лет, и господин Перегрінус знал их.
Переплетчик Леммергірт жил на последнем этаже тесного дома на Кальбахській улице. Зимний ветер свистел и ревел, шел то снег, то дождь, поэтому можно себе представить^ как трудно было господину Перегрінусу добраться до своей цели. В окнах Леммергірта горел несколько скудных свічечок. Перегрінус трудом выбрался наверх по крутой лестнице.
Переплетчик испуганно распахнул дверь и долго смотрел на заліпленого снегом Перегрінуса, пока наконец узнал его.
И господин Перегрінус не дал ему досказать.
Наконец Перегрінус удачно разделил подарки по возрасту детей, зажег все свечи и воскликнул:
— Сюда, ребята, сюда! Вот подарки, которые вам послал Христос!
Тогда мальчики, которые не могли еще до конца понять, что все это принадлежит им, радостно закричали и запрыгали вокруг стола. [194]
Родители хотели поблагодарить благодетелю, и как раз благодарности родителей и детей господин Перегрінус каждый раз пытался избежать; он и теперь настроился тихонько сбежать, как всегда, и был уже у дверей, когда они неожиданно распахнулись и в ярком сиянии рождественских свечей перед ним появилась молодая, богато одетая женщина.
Автор редко производит хорошее впечатление, когда начинает подробно описывать, какой вид имеет та или иная красавица, что о ней идет речь в его рассказе: какая она на рост, как держится, которую имеет фигура, какого цвета глаза и волосы; пожалуй, много лучше поставить ее перед глазами ласковом читателю всю, а не подавать частями. И здесь также достаточно было бы уверить читателя, что женщина, с которой встретился в дверях перепуганный до смерти Перегрінус, была чрезвычайно красивая и милая, если бы не надо было обязательно вспомнить некоторые особые черты, присущие той маленькой лицу.
Да, она действительно была маленькая, даже слишком маленького роста, но очень стройная и грациозная, ее лицо, вообще красивое и выразительное, казалось каким-то странным и нездешним-за того, что зрачки были большие, а черные, словно полаковані, брови сидели выше, чем обычно. Одета, или, скорее, вичепурена и женщина была так, будто только что приехала с банкета: в черных волосах блестела роскошная диадема, богатые кружева только до половины прикрывали полные грудь, платье из тяжелого шелка в сиреневую и желтую клетку облегало гибкий стан и широкими складками спадала как раз настолько, чтобы можно было увидеть найчудесніші, обутые в белые туфли ноги, так же как кружевные рукава были именно такие длиной, а белые лайковые перчатки достигали именно настолько, чтобы между ними осталась открытой лучшая часть безупречных рук. Богатое ожерелье и бриллиантовые серьги дополняли наряд.
Естественно, что переплетчик был такой же озадаченный, как и господин Перегрінус, а дети, оставив игрушки и пороззявлявши роты, поступили в глаза незнакомого госпожа; но женщин меньше поражает все странное и необычное, и вообще они быстрее овладевают себя, а потому жена переплетчика первая сподобилась на слово и спросила странную гостью, что она желает.
Теперь дама совсем зашла в комнату, и напуганный Перегрінус хотел было уже воспользоваться этой минутой, чтобы быстренько убежать, но дама схватила его за обе руки и сладким голоском пролебеділа: [195]
— Значит, судьба все-таки сжалилась ко мне, я все-таки догнала вас! В Перегріне, мой дорогой Перегріне, какое чудесное, счастливое свидание!
Она подняла правую руку так, что коснулась уст Перегріна, и он должен был ее поцеловать, хотя на лбу у него выступили холодные капли пота. Тогда дама отпустила его руки, и теперь ему была открыта дорога к бегству, но он чувствовал себя околдованным, как бедное животное зачарованная взглядом гремучей змеи.
И она начала доставать из смазливого корзинки, который висел у нее через руку и только теперь все заметили, всевозможные игрушки, одну красочнее другой, и мыло, бережно расставлять их на столе. Потом подвела к нему мальчиков, показала каждому, что кому принадлежит, и так хорошо вела себя с детьми, что лучше трудно и представить. Переплетчик думал, что все это ему снится, а его жена хитро улыбалась, потому что была уверена, что между господином Перегрінусом и незнакомой дамой есть какая-то особая договоренность.
Пока родители удивлялись, а дети радовались, незнакомая дама села на старую, расшатанную диван и посадила рядом с собой господина Перегрінуса, что уже сам не знал, это он или не он.
И вдруг, бог его знает как, уста незнакомой дамы оказались так близко возле его уст, что не успел он еще и подумать о поцелуе, как уже поцеловал ее; можно себе представить, что он после этого вновь и уже окончательно потерял дар слова.
И незнакомая дама достала из того самого корзинки, в котором были игрушки, деревянную шкатулку и вручила ее Перегрінусові. То были охоту на оленей и диких свиней, которых ему [196] не хватало на столе с рождественскими подарками. Трудно было бы описать те странные чувства, что боролись той минуты в груди Перегрінуса.
Господин Перегрінус Тыс немного пришел в себя и наконец смог вполне четко и определенно сказать:
— Но, дорогая моя, уважаемая госпожа, если бы я знал, с кем мне выпало счастье беседовать!
Услышав имя Алины, господин Перегрінус, конечно, подумал про свою старую няню, и ему показалось, будто в голове у него замахал крыльями мельница и все сдвинулся со своего места.
Незнакомая дама растроганно поблагодарила и заверила ее, что день их свадьбы будет и для них праздником, затем, твердо запретив палітурникові и его жене проводить их с эрве Тисом, сама взяла свечечку с елки, чтобы посветить себе на лестнице.
Господин Тыс и не подозревал, что все события, которые произошли до сих пор, были только прологом самого удивительного приключения, а потому, не догадываясь о том, сделал очень хорошо, что заранее попросил Господа сохранить ему рассудок.
Когда Перегрінус и незнакомая дама сошли вниз, невидимые руки распахнули перед ними входную дверь и так же потом закрыли их. И Перегрінус ничего не заметил, потому что слишком был удивлен тем, что перед домом не было и признаки ни кареты, ни слуги, ждал бы на госпожа.
Господину Перегрінусу нелегко было отогнать от себя мысль, что такая нарядная дама, в шелковых туфельках, не прошло бы и нескольких шагов, не испортив на ветре, на дожде и снегу всего своего наряда, а ее изысканном справился с туалетом непогода ничуть не повредила; он решил провести домой незнакомую даму и лишь радовался, что на улице вигодинилось. Бешеный ветер утих, на небе не было ни облачка, ласково светил полный месяц, и только резкое, жгучее воздуха напоминало, что ночь все-таки зимняя. [198]
И не успел Перегрінус ступить несколько шагов, как дама начала тихонько стонать, а потом и вслух сетовать, что закоцюбла с холода. В Перегрінуса кровь кипела в жилах, поэтому он не чувствовал холода и не подумал о том, что дама так легко одета и даже не закутанная шалью или платком; теперь он вдруг понял, какой был неказистый, и хотел накинуть на даму свое пальто. Но дама отказалась, жалобно простогнавши:
И тогда Перегрінус, не долго думая, подхватил на руки легкую, как перышко, даму и осторожно закутал ее в свое широкое пальто. И не прошел он и десяти шагов со своей сладкой ношей, как его все сильнее и сильнее начали заливать бурные волны страстного желания. Он бежал по улицам, словно причинная, и покрыл горячими поцелуями шею и грудь чудесного существа, крепко прижималась к нему. Наконец ему показалось, будто он вдруг проснулся ото сна; он оказался возле каких-то дверей и, подняв глаза, узнал свой дом на Конском рынке. Только теперь он вспомнил, что даже не узнал в дамы, где она живет, и, овладев собой, спросил:
— Госпожа! Небесное, божисте тварь, где вы живете?
И дама упала в обморок. Тогда тревога и отчаяние будто в ледяные тиски схватили и сдавили Перегрінові грудь. Он истошно выкрикнул:
— Что будет, то и будет, а я иначе не могу!
Потом взял на руки бесчувственную и резко дернул за колокольчик. [199]
Промчавшись мимо вратаря, Перегрій открыл дверь и, вместо того, чтобы тихо постучать наверху, как обычно, уже на лестнице загукав крюк, что аж эхо пошло по широких сенях:
— Алина. Алина. Свет! Свет!
И Алина не трогалась с места и, втуливши глаза в даму, твердила свое:
— Что? Как? Что такое? Что это означает?
Тогда Перегрінус рассказал ей, что это графиня, а может, и принцесса, что от встретил ее в переплетчика Леммергірта, что на улице она упала в обморок, что ему пришлось отнести ее домой, а увидев, что Алина и дальше не двигается с места, закричал, тупнувши ногой:
— Сто чертей его матери, говорю тебе, зажги в камине, принеси чаю. чудодейственной эссенции!
Когда старая няня услышала эти слова, глаза у нее заблестели, как слюда, а нос будто засветился фосфорическим блеском. Она достала свою черную табакерку, открыл ее, щелкнув крышкой, и втянула в нос добрую щепоть табаку. Потом взяла руки в боки и насмешливо сказала:
— Вы только гляньте, графиня, принцесса, конечно! Найдена в бедного переплетчика на Кальбахській! И еще и млеет на улице! Га-га, я хорошо знаю, где берут ночью таких видженджурених панійок! Красивые мне шутки, хорошее поведение! Привел к честному дома развратную девку, да еще и этот грех ему мало, еще и вспоминает черта на свят-вечер. И чтобы я на старость еще и помогала ему грешить? Нет, дорогой господин Тисэ, поищите себе другую помощницу, на меня не надейтесь, завтра же я бросаю службу.
И старуха вышла из комнаты, так хряснувши дверью, что аж стекла зазвенели.
Перегрінус заломил руки со страха и отчаяния: дама не подавала никаких признаков жизни. Но той минуты, когда он, донельзя напуганный, нашел бутылочку одеколона и хотел осторожно натереть им виски дамы, она вскочила с дивана, бодрая и веселая, и воскликнула:
— Наконец-то! Наконец мы сами! Наконец, мой Перегрінусе, я могу сказать вам, почему я следовала за вами до самого дома [200] переплетчика Леммергірта, почему не могла вас бросить этой ночи. Перегрінусе! Выдайте мне пленного, которого вы заперли в своей комнате! Я знаю, что вы вовсе не обязаны выполнять мою просьбу, что все зависит только от вашей ласки, но я знаю, какое у вас доброе, искреннее сердце, а потому прошу вас, милый мой, дорогой Перегріне, выдайте мне пленного!
Тогда дама, совсем прибитая горем, упала к ногам Перегрінусові, заливаясь слезами:
— Перегріне, будь человечен, имей сердце, отдай мне его! Отдай!
А господин Перегрінус закричал, перебивая ее:
— Я сойду с ума. с ума сойду!
Вдруг дама сорвалась на ноги. Она казалась теперь выше, глаза ее горели, губы дрожали.
Перегрінус слышал, как она бежала по лестнице и ее пронзительные вопли эхом расходились по всему дому, пока внизу хлопнула дверь.
Тогда наступила гробовая тишина, словно в могиле. [201]
