Прочитать литературная прозаическая сказка стр 91

Учебно-методический комплекс по дисциплине 14 детская литература уд-04 13-025

Лекция № 3.Тема лекции: Стиль литературной сказки.

Эволюция литературной сказки.

Прозаическая литературная сказка

Стихотворная литературная сказка.

Дальнейшее развитие литературной сказки в России.

1. Эволюция литературной сказки.

« Литературная сказка — авторское, художественное, прозаичес­кое или поэтическое произведение, основанное либо на фольк­лорных источниках, либо сугубо оригинальное; произведение преимущественно фантастическое, волшебное, рисующее чудесные приключения сказочных героев и в некоторых случаях ориентиро­ванное на детей; произведение, в котором волшебство, чудо играет роль сюжетообразующего фактора, служит основной отправной точкой характеристики персонажей».

Определение, данное Л. Ю. Брауде, ближе других подходит к характеристике феномена литературной сказки, хотя и оно нужда­ется в некоторых уточнениях и поправках. Так, следует

заметить, что под литературной сказкой мы подразумеваем произведения трех типов конструкций:

1) прозаическая сказка,

2) стихотворная сказка.

3) драматическая сказка.

В русской литературе наиболее распространены первый и второй типы, хотя имеются и яркие образцы сказки драматической. Примером последней может служить сказка «Двенадцать месяцев» С. Я. Маршака. Это произведение годится не только для чтения, но и для театральной сцены.

«С точки зрения родовой принадлежности» все литературные сказки могут быть разделены на эпические, лирические и драматические.

Литературная сказка выросла из сказки фольклорной, унаследовав ее черты, проявляющиеся в разной степени. Здесь можно говорить о жанровой эволюции, на которую указывал в своей «Теории литературы» Б. В. Томашевский.

Первые литературные сказки имели очевидную эпическую доминанту, сказово-сказочное в них самоочевидно, но с течением времени, с наступлением эпох барокко, сентиментализма, романтизма лирический компонент начал явственнее заявлять о себе.

Литературная сказка, будучи наследницей сказки фольклорной, обретает новую жизнь в печатном слове.

В устной народной словесно­сти живописует рассказчик, сказитель, в книге живописует, говорит иллюстрация, известна едва ли не доминирующая роль «картинки» в лубке, в первых народных и детских изданиях. Напомним, что само слово сказка применительно к общепонятному фольклорному жанру появилось только в XVII в., ранее такие произведения устной народной словесности называли «байками» или «басенью» (слово «баять» породило эти «определения»), а рассказчика именовали «бахарем».

Следовательно, в сказке соединяются два характеризующих принципа:

1) жанровые черты, отмеченные В. Я. Проппом, Л. Ю. Брауде;

2) всякая невероятная история, кажущаяся неправдоподобной, рассказанная «бахарем» с назидательной целью.

По степени «удаленности» от образца устной словесности литературная сказка проходит следующие этапы:

1. Запись народных сказок.

2. Обработка, адаптация фольклорных записей сказок (сказки казака Луганского — В. И. Даля; сказки братьев В. и Я. Гримм).

3. Авторский пересказ (примером тому пересказы Л. Н. Толстого, А. Н. Толстого).

4. Авторская сказка (в ней создана своя собственная внутренняя форма, фольклорное используется с иной, художественно-оригинальной семантикой, как в анализированной выше сказке В. Ф. Одоевского).

5. Стилизация и пародия (это путь от литературной реальности навстречу фольклорному образцу с разной художественно-педагогической задачей), например, «Снегурочка» А. Н. Островского (превосходная стилизация), сказка Кира Булычева «Королева пиратов на планете сказок» (содержит ярко выраженный пародийный компонент).

6. Собственно литературная сказка (она не содержит даже намека на известные фольклорные сюжеты, на устойчивые образы, чужда ее интонационно-речевому строю, однако в ней, как и в фольклорной, наличествуют прежде в фольклоре не употреблявшиеся структурные элементы: волшебный помощник, волшебное средство и др.).

2. Прозаическая литературная сказка.

В 1829 г. Антоний Погорельский (Алексей Перовский) написал и опубликовал сказку, которую посвятил своему племяннику и воспитаннику, будущему замечательному русскому поэту и писателю Алексею Константиновичу Толстому. Сказка называлась «Черная курица, или Подземные жители». Ставшая уже тогда популярной, она не утратила своей популярности у читателя-ребенка и сегодня.

Долголетие, а может, и бессмертие замечательной волшебной повести объясняется многими причинами.

В самом деле, ребенка окружает таинственный мир, в котором он одинок.

Тайна — смыслообразующее начало всякой волшебной сказки, а в повести А. Погорельского оно имеет несколько значений и определяет по крайней мере три проблемно-тематических концентрума:

— человек — и все окружающее неизвестное,

— человек — и мир природы, который не может «высказать себя» — тайна,

— человек — сам с собой наедине — открывающееся чудо. В конкретике повести это выглядит так:

— Алеша и двор (Чернушка),

— Алеша и круг его мыслей.

Современный ребенок, а в XIX в. ребенок-непетербуржец, видимо, тоже должен был «проходить» в сказку, в ее мир, осознавая;

1. Жизненный строй эпохи: обычаи, одежду.

2. Тайну за дверью, жизненные реалии: кухарка, империал, например.

3. Символический смысл сказочных садов подземных жителей. Анализ сюжета повести убеждает, что в жанровом отношении произведение это не столь уж однозначно, что дополнительно сооб­щает его содержанию художественную полноту и педагогическую глубину.

Повесть начинается с экспозиции (предыстория событий, развертывающихся непосредственно в рамках художественного времени произведения).

Причем потеря героем конопляного семечка еще не развязка, мальчику дважды дается шанс без нравственных потерь выйти из сложившейся ситуации, но, снова найдя конопляное семечко, он вступает на тот же губительный путь.

Нравственные выводы звучат афористически; «Заблудших исправляют люди, лукавых — ангелы, а гордых — сам Господь Бог» (св. Иоанн Лествичник).

Сюжет дает и все основания, для того чтобы утверждать; в повести чрезвычайно сильна собственно психологическая сторона повествования. Одиночество мальчика, оставшегося без родителей, скучающего без них, мечтающего, как о чем-то волшебном, о письме от папеньки с маменькой. Бесконечные и бесполезные ожидания чуда — приезда родителей (накануне Рож- дества, когда все дети разъезжаются, Алеша остается один в пансионе), воображение заставляет его выстроить свой собственный вполне счастливый и без родителей мир, где он защитник и покровитель, удачливый во всем, превосходящий своих сверстников (должна же быть компенсация за такое томительное одиночество!).

Любимое занятие мальчика, особенно в вакантное время (в каникулы) — мысленно переноситься в старинные, давнопрошедшие века. А ведь это счастливое время и наступает, так что можно сказать, что все описанное в повести вполне мотивировано психологией ребенка.

Более того, можно подумать, что никакого волшебства и не было: мальчик ложится в постель, засыпает и видит сон с вариациями на темы прочитанных им рыцарских романов и собственного поистине рыцарского поступка по отношению к курице и во сне получаст нравственный урок.

В таком случае все происходящее в сказочной повести умещается в рамках повести психологической и, несомненно, повести педагогической, дающей духовно-нравственные уроки.

Но жанр повести можно обозначить и как святочную повесть. Не только потому, что действие начинает разворачиваться в зимнем Петербурге перед Рождеством, но и потому, что в повести на самом деле соблюдены структурно необходимые в святочном произведении каноны жанра.

Маленький, одинокий, покинутый всеми человек оказывается один на один с искушением, поддается ему, затем раскаивается и заслуживает сострадания или даже какой-то награды. И все-таки, несмотря на все изложенное, примем за доминантное определение жанр волшебной повести, потому что волшебное средство (хоть и иным семантическим наполнением) является и сюжетообразующей и символической деталью. Тайна — важный фактор в формировании внутренней формы произведения, а психологизм и историческая достоверность повести вызы­вают у читателя чувство доверия к тому, что описывается, а святочное содержание лишь усиливает мифопозтическую глубину повествования.

Двухчастное название повести «Черная курица, или Подземные жители», с одной стороны, указывает на романтическое двоемирие, столь важное для понимания смысла происходящего в произведении, но с другой стороны, таким образом обозначен и жанр произ­ведения: черная курица — реальное, психологическое, подземные жители — волшебное, мистическое, намекающее на сакральное. Наш анализ повести подтверждает особое место этого произведения в истории русской детской литературы вообще и литературной сказки в частности, указывая на тот жанровый синкретизм произведения, который, как можно убедиться, — обязательная составляющая успеха произведения у детей.

3. Стихотворная литературная сказка.

Золотой век русской литературной сказки — пушкинская эпоха. Никакое другое время не по­дарило русской словесности больше образцов стихотворной литературной сказки, чем время В. Жуковского, А. Пушкина, П. Ершова.

Общеизвестен интерес к русскому и германскому фольклору у В. Жуковского. Он переводчик не только баллад немецких поэтов, но и сказок. В. Жуковский был первым переводчиком сказок братьев Гримм, живо интересовался русскими народными сказками.

К своей знакомой А. П. Юшковой В. А. Жуковский обращался с такой просьбой: «Не можете ли вы собирать для меня русские сказки и русские предания: это значит заставлять деревенских наших рассказчиков рассказывать себе и записывать их росказни. Не смейтесь. Это национальная поэзия, которая у нас пропадает, потому что у нас никто не обращает на нее внимания. В сказках заключаются народные мнения, суеверные предания дают понятия о нравах их и степени просвещения, и о старине».

Стихотворная сказка заявляет о себе, как видим, несколько позже прозаической, она, что называется, вызревает. В 1831 г. в Царском Селе происходил «поединок сказочников», соперниками в котором были В. А. Жуковский и А. С. Пушкин. Н. В. Гоголь — свидетель этого поединка — утверждал, что именно тогда «появился новый обширный поэт, и уже чисто русский: ничего германского и прежнего». Речь идет о Жуковском. В результате этого поединка А. С. Пушкин пишет «Сказку о царе Салтане. », Жуковский три сказки: «Спящая царевна», «Сказка о царе Берендее» и «Война мышей и лягушек». Впрочем, в творческой биографии В. А. Жуковского отмечено два «сказочных периода». О первом уже говорилось, а второй — 40-е гг. XIX в. Сказки, написанные во второй период, обращены в первую очередь к маленьким детям поэта: «Кот в са­погах». «Сказка об Иване-царевиче и Сером волке», «Тюльпанное дерево».

С 1831 по 1834 г. Пушкин пишет свои знаменитые сказки:

«Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди», «Сказка о попе и о работнике его Балде», «Сказка о рыбаке и рыбке». «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», «Сказка о золотом петушке».

Однако у Пушкина «сказочные мотивы», сказочные сюжеты присутствуют и в поэме «Руслан и Людмила», и в виде сказочной образности в «Бове», использованы при интерпретации сказок о животных в «Сказке о медведихе», и в сюжете баллады «Жених», и при пародировании мистических романтических историй в «Гусаре».

К концу 20-х гг. накапливается народно-поэтический материал, которым поэт не просто интересовался, но и который записывал, собирал. Пушкинские крылатые слова о сказке звучат в его письме к брату в 1824 г., т. е! задолго до того, как поэт станет создавать свой сказочный цикл. Среди ежедневных занятий з Михайловском А. С. Пушкин упоминает и следующие: «. после обеда езжу верхом; вечером слушаю сказки—и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

Изучению сказок А. С. Пушкина посвящены многие исследования в истории русской литературы XX в.

Сказка «Конёк-Горбунок» П.П. Ершова.

Композиционно сказка П. П. Ершова состоит из трех частей, каждую из которых предваряет эпиграф:

1. Начинает сказка сказываться.

2. Скоро сказка сказывается, А не скоро дело делается.

3. Доселе Макар огороды копал. А нынче Макар в воеводы попал.

В этих эпиграфах угадываются уже и темп, и плотность повествования, и меняющаяся роль главного героя, определяемая меткостью народной пословицы. Каждая из частей имеет свой доминантный конфликт:

1. Иван и Конек-Горбунок — и смекалистые братья. (Пространство семьи — государства.)

2. Иван и Конек-Горбунок — и царь с прислугой. (Пространство царства, столь разительно напоминающего своей широтой российские пределы.)

3. Иван и Конек-Горбунок — и Царь-девица. (Пространство Мироздания.)

Пара героев как один главный герой вполне оригинально (в сравнении с фольклорной сказочной традицией) явлена в этой сказке. Герои эти и противопоставлены, и сопоставлены: герой и его «конь» (ср. повесть «Конь и его мальчик» Клайва Льюиса); любопытный, безрассудный, даже самонадеянный — герой — и рассудительный, мудрый, сострадательный — его товарищ — по существу две стороны одной и той же «широкой русской натуры». При всем этом они удивительно похожи между собой: Иван-то дурак, самый младший, «герой с дефектом» с общепринятой точки зрения; Конек-Горбунок — «уродец» в своем мире, он тоже третий, младший, так они оказываются диалектически взаимодополняющими и взаимоисключающими друг друга героями. Но получается, что Конек-Горбунок — один из самых любимых героев у детей.

Ростом только в три вершка.

На спине с двумя горбами

Да с аршинными ушами.

трудно не полюбить. Может быть, еще труднее представить (вершок — 4,45 см, длина фаланги указательного пальца. Следовательно, Конек-Горбунок ростом примерно 13,5 см, но в аршине 16 вершков, т. е. 71—72 см). Эта гиперболическая несоразмерность уравновешивается явным незнанием ребенка древних мер длины, что позволяет ему просто думать, что конек совсем маленький, но с очень большими ушами, маленький и смешной, но очень добрый, ловкий, быстрый и всегда готов прийти на помощь, даже когда и сказочной-то возможности нет. Дело в том, что Конек-Горбунок оказывается и волшебным помощником, и волшебным средством. Он товарищ и «игрушечка».

Сказка эта пользуется неизменным успехом именно потому, что синтезировала в своей художественно-речевой ткани лучшие свойства стихии устной народной словесности, которая входит обязательной составляющей в программы народных ярмарочных представлений, гуляний, забав. Сказка развлекает, но, развлекая, и поучает, и врачует. Начинаясь неторопливо, с зачина, как большинство волшебных народных сказок:

За горами, за лесами,

За широкими морями,

Не на небе — на земле

Жил старик в одном селе. Сказка П. П. Ершова — стихотворное повествовательное эпическое произведение, где диалог, прямая речь заставляют говорить о том, что сказка и сказывается, и разыгрывается по ролям. Живая устная речь героев как бы рождается на глазах слушателя или читателя, безыскусно вплетаясь в речь повествователя, сказителя, характер которого, «типаж» без труда восстанавливается.

Сказитель у П. П. Ершова представлен не только в особой устно-разговорной интонации, специфичности словаря, он — персона, он о себе заявляет в первом лице, чего нет в народных сказках:

Много ль времени аль мало

С этой ночи пробежало —

Не слыхал ни от кого.

4. Дальнейшее развитие литературной сказки в России.

Дальнейшее развитие жанра литературной сказки было обусловлено той ролью, которую отводили этому жанру вообще выдающиеся русские педагоги Л. Н. Толстой и К. Д. Ушинский, указывая на особую речевую и психолого-педагогическую ценность жанра.

Однако издание в 60-х гг. сказок X. К. Андерсена в России легло на благодатную почву и породило плеяду восприемников, последователей, писателей, которые входили в детскую литературу в полемике со знаменитым скандинавским сказочником.

Можно утверждать, что сказки, написанные специально для детей, имеют своей составляющей романтическое мировидение, ибо предполагают чистый, детски максималистский взгляд на мир с вытекающими из этого особенностями конфликта и характеристиками персонажей.

В своеобразное состязание с Андерсеном включается детский писатель Николай Петрович Вагнер, создавший замечательный цикл «Сказки кота Мурлыки». Родство сказок Андерсена и Вагнера налицо, рассуждения по этому поводу — общее место, однако надо заметить, что, несмотря на вполне официально самим Вагнером заявленное «соперничество», а значит, и «зеркальную отраженность» многих вагнеровских сюжетов, «Сказки кота Мурлыки» за­воевали юного читателя своим парадоксальным углом зрения на общие для культурной эпохи проблемы. Взгляд литературоведа зачастую скользит мимо таких составляющих в его сказках. Однако же они являются ключевыми в создании внутренней формы. Андерсен призывает своих читателей к сопереживанию.

Сказки Вагнера, не отменяя «сопереживательного» начала, приглашают к «сораз-мышлению», и причина этого — особый тип рассказчика: нигде не проявит он свою «кошачью» сущность, но в предисловии автор укажет на необычность мировйдения своего персонажа: мир видится коту Мурлыке перевернутым, поставленным с ног на голову.

Вагнер-ученый, естествоиспытатель здесь помогает Вагнеру-фантазеру, сказочнику. Логическое и алогичное в его сказках ведут диалог. Такова «Сказка», уже самим названием вызывающая вопросы. Не менее удивительна и сказка «Великое», не просто демонстрирующая романтическое мировйдение, где «безмерная любовь», «беспредельная скорбь» могут быть понятнее «жгучей ненависти», оборачивающейся, кажется, не имеющим границ состраданием и «необъяснимой привязанностью».

А. М. Горький одним из первых своих художественных опытов, отразившемся в его Валашской сказке или «Сказке о маленькой фее и молодом чабане», также обязан Андерсену. Именно в маленькой фее «сведены» Горьким два андерсеновских образа — Дюймовочки и Русалочки. Сказка эта весьма показательна, хотя изначально не была адресована детям.

Сказка Горького показывает, что в сказочном мире рубежа веков уже вызревают вопросы, чуждые сказочному миру того же Андерсена, герои которого знают, и вполне точно, что свобода дается во имя любви, во имя уз и не для чего другого.

Сказки Лидии Чарской, с одной стороны, явно продолжают андерсеновскую сказочную традицию, с другой — отзываются на стиль новой русской литературной эпохи, где «Фейные сказки» К. Бальмонта оказываются в диалоге с ее «Сказками голубой феи». Романтическая сказка X. К. Андерсена синтезировала мотивы скандинавского фольклора шире европейского, но христианское в ней зазвучало с новой силой, заставлявшей сентиментальные истории звучать афористически.

И все-таки в лучших образцах сказок авторов, прошедших андерсеновскую школу, слышен голос не просто самостоятельный, но оригинальный, привлекающий содержанием, которое не подавля­ется ассоциациями с андерсеновскими сказками. Ведь среди учеников окажутся и Всеволод Гаршин с его «Сказкой о жабе и розе», «Attalia princeps», «Лягушкой-путешественницей», «Сказанием о гордом Аггее», Н. П. Вагнер, снискавший имя русского Андерсена за сказочный цикл «Сказки кота Мурлыки», А. М. Горький со своей ранней «Сказкой о маленькой фее и молодом чабане», Л. Чарская со «Сказками голубой феи».

Кажется, каждая сказка В. М. Гаршина создается с новым подходом, ранее им самим не востребованным. Название «Сказка о жабе и розе» указывает одновременно и на жанр произведения, и на основных героев. Впрочем, на самом деле заглавие скорее вводит читателя в заблуждение, чем дает ответы на вопросы, поднимаемые в тексте.

На самом деле это рассказ о тяжело, безнадежно больном, умирающем мальчике и его сестре, которая изо всех сил старается скрасить последние часы жизни брата. Это произведение о сострадании, скорби, тайне смерти, т. е. обо всем том, что, по определению, должно быть чуждо ребенку. Вынеси автор в заглавие нечто наподобие «Умирающий мальчик» или «Горе сестры» или что-нибудь другое в этом роде декларативно безвкусное и оставь прежним сам текст, произведение категорически бы изменило свою внутреннюю форму, утратило бы собственно поэтический смысл, ассоциативную многоплановость, эмоциональную многоцветность.

В загадочной сказке В. М. Гаршина пересекаются как бы несколько взглядов на один и тот же предмет — розу. Мальчик ждет, когда же она расцветет, это ожидание скрашивает его последние дни, сестра ждет того же и именно она прогоняет отвратительную жабу, готовую съесть цветок.

«Лягушка-путешественница» (на это обратили внимание уже первые читатели сказки) создана на сюжетной основе рассказа шестнадцатого древнеиндийской «Панчатантры» — своеобразного учебника, призванного учить человека разумному поведению. Правда, главной героиней древнеиндийского сюжета является водоплавающая черепаха, а ее спутниками два гуся.

Все герои наделены именами, и сама ситуация путешествия имеет совершенно иную мотивацию: черепаха не хочет остаться умирать в пруду, грозящем высохнуть, а гуси снимаются с места потому, что кончилась пища. В. М. Гаршин берет за основу один только фрагмент: гуси несут на палке черепаху, и она, не удержавшись от «реплики», падает, и «люди, любившие черепашье мясо, сразу разрезали ее на куски острыми ножами». Внутренний смысл, мораль этой притчи резко отличается от того, что создано русским писателем.

Чванливость, самовлюбленность, ячество — несчастье человека, но автор не негодует, он уверяет, что черты эти истребляются смехом, иронией, а отнюдь не строгим порицанием, морализаторством.

Источник

К. Д. Ушинский доказал, что система воспитания, построен­ная соответственно интересам самого народа, развивает и укреп­ляет в детях ценнейшее — патриотизм, национальную гордость, любовь к народу.

В соответствии с этим К. Д. Ушинский считал, что начинать обучение следует с рассказов о временах года, самом человеке, домашних и диких животных, птицах, растениях, деревьях, мине­ралах, воздухе, воде. Делалась установка на активную работу мысли и чувств ребенка. Педагог стремился систематизировать по­нятия и представления, «уже существующие в детском уме». Основ­ные труды великого педагога и талантливого писателя: «Человек как предмет воспитания» (в 2-х томах, 1868 —1869), учебные кни­ги «Детский мир и хрестоматия» (первое издание— 1861), «Род­ное слово» (первое издание— 1864), а также методические посо­бия для учителей.

Учебные книги К. Д. Ушинского энциклопедичны по охвату и многообразию включенных материалов. Здесь начала всех наук: естествознания, географии, биологии, зоологии, логики, истории. Педагоги выделили в книгах Ушинского тот художественный материал, знакомство с которым целесообразно начинать еще в дошкольную пору. Это касается в первую очередь творчества са­мого Ушинского как автора небольших рассказов о животных.

Животные представлены с характерными повадками и в той жизненной «роли», которая неотделима от их природы.

В небольшом рассказике «Бишка» говорится: «А ну-ка, Бишка, прочти, что в книжке написано!» Понюхала собачка книжку да и прочь пошла. «Не мое,— говорит,— дело книги читать. Я дом стерегу, по ночам не сплю, лаю, воров да волков пугаю, на охоту хожу, зайку слежу, уточек ищу, поноски тащу — будет с меня и этого». Собака умна, но не настолько, чтобы ей книги читать. Каждому от природы дано свое.

В рассказе «Васька» в столь же простой форме поведано о том, что делает в доме кот. Ушинский ведет речь как настоящий сказочник — в том стиле, который ребенку знаком по песенкам. Однако скоро Ушинский оставляет прибауточно-песенный тон и продолжает рассказ с намерением про­будить в ребенке любознательность. Зачем коту большие глаза? Зачем чуткие уши, сильные лапки и острые когти? Ласков кот, а «попалась мышка — не прогневайся».

В рассказе «Лиса Патрикеевна» объем преподносимых ребенку реальных сведений о зверях еще больше. Он узнает не только о том, что у лисы «зубушки остры», «рыльце тоненькое», «ушки на макушке», «хвостик на отлете», а шубка теплая, но и то, что лисонька красива — «кума принаряжена: шерсть пушистая, золо­тистая; на груди жилет, а на шее белый галстучек»; что лиса «ходит тихохонько», пригибаясь к земле, будто кланяется; что «хвост носит бережно»; что роет норы и что в норе много ходов-выходов, что полы в норе выстланы травой; что лиса — разбойница: крадет кур, уточек, гусей, «не помилует и кролика».

Писательский глаз Ушинского зорок, взгляд на мир поэтичен: так ребенком говорит добрый наставник, который не прочь и пошутить. Шутливая манера рассказа естественно соединя­ется с поучительностью: в деле надо быть внимательным.

Постепенно усложняя содержание своих рассказов, Ушинский предлагает ребенку «Историю одной яблоньки» — о том, как из оброненного зернышка выросла дикая яблонька. Писатель не упускает ни одной подробности: как проросло зерно — «пустило вниз коре­шок, а кверху выгнало два первых листика», как «из-промеж листочков выбежал стебелек с почкой, а из почки, наверху, вышли зеленые листики» и пр. Все это можно назвать поэзией постижения живого, окружающего нас мира. Ушинский-педагог делал ра­достным само познание. Таков и рассказ «Как рубашка в поле выросла». Здесь говорится о том, как созревал лен, как он цвел, как из льна изготовили кудель, а потом нитки, как соткали полотно, а потом сшили рубашку.

Помимо стремления обогатить ребенка знаниями, в рассказе видно желание внушить ему уважение к труду, опыту и знаниям крестьянина.

Вниманием к крестьянскому жизненному опыту продиктован особенный интерес Ушинского к устному народному твор­честву. И «Детский мир», и «Родное слово» включают множество сказок, переложений былин, загадок, пословиц. Ушинский сам по­яснял причины, побудившие его внести фольклор в учебные книги: по его словам, сказки — «первые и блестящие попытки русской народной педагогики», и никто не может состязаться с «педаго­гическим гением народа». Писатель следовал опыту «природных русских педагогов» — бабушек, матерей, дедов, которые, по глубо­кому убеждению Ушинского, «понимали инстинктивно и знали по опыту, что моральные сентенции приносят детям больше вреда, чем пользы, и что мораль заключается не в словах, а в самой жизни семьи, охватывающей ребенка со всех сторон и отовсюду ежеминутно проникающей в его душу». Не случайно в своих рас­сказах Ушинский стремился воспроизвести бытовые случаи, бытовые сцены, которые давали ребенку больше, чем какие-либо откры­тые поучения. Таков рассказ «Гадюка». Кувыркаясь в сене, мальчик по неосторожности наткнулся на змею. Ушинский подробно гово­рит о том, чем отличается ядовитая змея от простого ужа. Вни­мательный взгляд сразу отличит ужа от змеи по желтым полоскам около головы. У ужа «во рту небольшие острые зубы, он ловит мы­шей и даже птичек и, пожалуй, может прокусить кожу; но нет яду в этих зубах, и укушение ужа совершенно безвредно». Иное дело — гадюка. Ушинский упоминает о разных случаях, когда гадюка ку­сала скотину и людей. Ненавязчиво проступает смысл рассказа — ребенок сам может сделать соответствующие выводы.

Познавательным природоведческим рассказам Ушинского близки рассказы на нравственно-этические темы. Это те же расска­зы о птицах и зверях, но с очевидной дидактической установкой. Писатель не прибегает к скучной назидательности. Мораль прямо не сформулирована, но ясна.

В своих рассказах Ушинский предостерегал ребят и против несбыточных, неразумных желаний.

Важное значение придавал писатель языку своих рассказов и сказок. Автор «Детского мира» и «Родного слова» признавался, что «старался излагать избранные. предметы языком простым, не употреблять непонятных для детей слов». Язык рассказов Ушинского тем и прекрасен, что лишен всяких красивостей и чужд тому, что он сам называл «формальным» украшательством, т. е. пустотой и ложью, прикрытой блестящей одеждой.

Сказки Л.Н. Толстого.

Значительное место в учебных книгах Л. Толстого занимают сказки — русские и зарубежные (народные и литературные).

Сказка «Три медведя» была написана Толстым в 1872 г. для «Новой азбуки». Повествование ее предельно приближено к ре­алистическому рассказу: в ней нет традиционных для народных сказок зачина и концовки. События развертываются с первых фраз: «Одна девочка ушла из дома в лес. В лесу она заблудилась и стала искать дорогу домой, да не нашла, а пришла в лесу к домику».

С выразительными деталями и запоминающимися повторами изображаются комнаты медведей, обстановка в их домике, сервировка стола. Кажется, будто детскими глазами неторопливо и с любопытством просматриваются все эти бытовые подробности: три чашки — чашка большая, чашка поменьше и маленькая синенькая чашечка; три ложки — большая, средняя ж маленькая; три стула — большой, средний и маленький с синенькой подушечкой; три кро­вати — большая, средняя и маленькая.

Повествование ведется неторопливо; маленькие слушатели и читатели могут спокойно насладиться полной свободой действий маленькой героини и вообразить себя сидящими вместе с нею у чашек с похлебкой, качающимися на стульчике, лежащими на кро­ватке. Сказочная ситуация настолько насыщена динамикой и на­пряженным ожиданием развязки, что не ощущается отсутствия диалога в первых двух частях сказки. Диалог появляется в последней, третьей части и, нарастая, создает кульминацию сказки: мед­веди увидели девочку: «Вот она! Держи, держи! Вот она! Ай-я-яй! Держи!»

Сразу за кульминацией следует развязка: девочка оказалась находчивой — она не растерялась и выпрыгнула в окно.

В сказке писатель создал реалистический образ русской де­вочки-крестьянки, храброй, любопытной и шаловливой. Сказка Толстого «Три медведя» до сих пор очень популярна среди детей дошкольного возраста.

Л. Толстой включал в учебные книги и другие зарубежные сказ­ки, максимально приближая их к русской действительности, русским характерам. Для этого он вводил новые бытовые детали, приближал язык к народно-поэтическому. Так, например, сказка «Мальчик с пальчик» в переложении писателя напоминает не столько известную сказку Перро, сколько русскую народную «Мальчик с пальчик и людоед». В сказке Толстого присутствуют конкретные приметы быта бедной крестьянской семьи: «У одного бедного человека было семеро детей — мал мала меньше». Реалистические детали переплетаются с фантастической гиперболой — «самый меньшой был так мал, что, когда он родился, он был не больше пальца».

Родители отправляют детей в лес только от страшной бедности: «Отец с матерью все становились беднее и беднее, и пришлось им под конец так плохо, что нечем стало и детей кормить». В сказке Толстого нет места жестокости родителей; они рады возвращению детей, когда им становится легче жить.

Сказки, созданные Л. Толстым, часто имеют научно-познава­тельный характер. Одушевление предметов, волшебно-сказочная форма помогают ребенку усваивать географические понятия: «Шат Иванович не послушал отца, сбился с пути и пропал. А Дон Иванович слушал отца и шел туда, куда отец при­казывал. Зато он прошел всю Россию и стал славен» («Шат и Дон»).

Сказка «Волга и Вазуза» привлекает внимание ребенка спо­ром двух сестер-рек: «Были две сестры: Волга и Вазуза. Они стали спорить, кто из них умнее и кто лучше проживет». Эта сказка учит рассуждать и делать правильные выводы.

Сказки Толстого рассчитаны на то, чтобы облегчить детям запоминание научного материала. Этому принципу подчинены многие произведения «Новой азбуки» и «Русских книг для чтения».

В предисловии к «Азбуке» Толстой пишет: «Вообще давайте ученику как можно больше сведений и вызывайте его на наибольшее число наблюдений по всем отраслям знания; но как можно меньше сообщайте ему общих выводов, определений, подразделений и всякой терминологии».

Л. Толстой терпеливо перерабатывал свои произведения для учебных книг. Его сын вспоминал: «Он в то время составлял «Азбуку» и на нас — своих детях — проверял ее. Он рас­сказывал и заставлял нас излагать эти рассказы своими словами». Лев Толстой впервые сближает стиль научно-популярных и ху­дожественных произведений в учебных книгах для детей. В его коротких познавательных сказках и рассказах научность гармо­нично соединяется с поэтичностью, образностью.

Аксаковразвивал ставший традиционным в русской прозе жанр автобиографической повести о детстве. В 1858 году появилась его книга «Детские годы Багрова-внука». Эта история о формировании детской души — произведение из обширного замысла, посвященного истории дворянской семьи. Замысел получил свое воплощение в трилогии, в которую вошли еще «Семейная хроника» и «Воспоминания». А возник этот большой труд в результате общения с Гоголем. Аксаков много рассказывал ему о своей семье, о детстве в родовом имении, о родственниках и знакомых — людях незаурядных. И под влиянием Гоголя, убеждавшего записать эти «воспоминания прежней жизни», он и принялся за три-логию.

Тема становления характера ребенка всегда волновала Аксакова. В его бумагах сохранилась записка к неизвестному адресату: «Есть у меня заветная дума, которая давно день и ночь меня занимает. Я желаю написать книгу для детей, какой давно не бывало в литературе. Я принимался много раз и бросал. Мысль есть, а исполнение выходит не достойно мысли. Тайна в том, что книга должна быть написана, це подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых, и чтоб не только не было нравоучения (всего этого дети не любят), но даже намека на нравственное впечатление, и чтоб исполнение было художественное в высшей степени».

Главный герой повествования, Сережа Багров — восприимчивый, чуткий мальчик, способный к сильным чувствам. Он много размышляет над поведением окружающих и собственным отношением к ним, но больше всего его занимает природа. И по мере того как он взрослеет, отношение его к природе меняется, вос-приятие делается более глубоким.

Однако и другие обстоятельства вызывают в душе Сережи острую реакцию. Он рано начинает понимать, что взрослые ведут себя не совсем искренне, стараются что-то утаить от него, иногда просто лгут и запутывают. Помимо того, он выясняет, что есть люди добрые и злые. Более того, ему, маленькому дворянину, предстоит понять, что есть господа и есть слуги. Все это сложно и приводит к душевным страданиям. Спасает опять-таки соприкосновение с величественным и разнообразным миром природы: «Вид весенних полей скоро привлек мое внимание, и радостное чувство, уничтожив неприятное, овладело моей душой. Поднимаясь от гумна на гору, я увидел, что все долочки весело зазеленели сочной травой, а гривы, или кулиги, дикого персика, которые тянулись по скатам крутых холмов, были осыпаны розовыми цветочками, издававшими сильный ароматический запах».

Как и Антоний Погорельский в «Черной курице. », Аксаков стремится закрепить в сознании читателя приметы уходящего времени. Обстоятельно выписываются детали усадебного быта, особенно те, которые были дороги в детстве самому автору. При этом речь рассказчика очень близка к разговорной, с ее гибкостью и выразительностью.

Исследователи считают, что стиль Аксакова восходит к пушкинскому: та же благородная сдержанность, отсутствие излишеств, строгость и взыскательность в выборе художественных средств. Но есть в его произведениях эмоционально окрашенные лирические отступления, которые заставляют вспомнить Гоголя. Органично сливаются с традициями классиков черты, присущие самому Аксакову: тяготение к максимальной смысловой нагрузке слова, лиризм, поэтичность прозы.

К детским воспоминаниям Аксакова относится и услышанная им от ключницы Пелагеи сказка об аленьком цветочке. Работая над автобиографической прозой, он вспомнил ее и пересказал, сделав не только эпизодом повести, но и самостоятельным художественным произведением — литературной обработкой фольклорной сказки. В письме к сыну писатель сообщал: «Я теперь занят эпизодом в мою книгу. Я пишу сказку, которую в детстве знал наизусть и рассказывал на потеху всем со всеми прибаутками сказочницы Пелагеи. Разумеется, я совсем забыл о ней; но теперь, роясь в кладовой детских воспоминаний, я нашел во множестве разного хлама кучку обломков этой сказки. Я принялся реставрировать эту сказку. Я написал уже 7 листов, и, кажется, еше будет столько же».

Время, когда Аксаков работал над «Аленьким цветочком», было периодом всеобщего увлечения фольклором. Аксаков, с детства окруженный людьми из народа, близко знавший их жизнь, любивший их песни и рассказы, не мог не затронуть и ту сторону жизни ребенка, которая соприкасалась с народным искусством. Слова Аксакова, что он «реставрирует» сказку Пелагеи из «обломков», свидетельствуют не только о бережном отношении к фольклорному материалу, но и о творческом вкладе самого писателя.

В «Аленьком цветочке» есть все признаки народной волшебной сказки. Чудеса, творимые в ней, не по силам обыкновенному человеку. «Богатый купец, именитый человек» не может сам выбраться из волшебного леса — его вызволяет невидимое «чудище». Показывается же оно во всем своем безобразии и гневе, когда купец срывает, не спросивши разрешения, аленький цветочек. Так возникает основная нравственная коллизия сказки: неблагодарность заслуживает наказания.

«Что ты сделал? — заревело чудище голосом диким. — Как ты посмел сорвать в моем саду мой заповедный, любимый цветок. Ты лишил меня всей утехи в моей жизни. Я принял тебя как дорогого гостя и званого, накормил, напоил и спать уложил, а ты эдак-то заплатил за мое добро! Знай же свою участь горькую: умереть тебе за свою вину смертью безвременною. » И несчетное число голосов диких со всех сторон завопило: «Умереть тебе смертью безвременною!»

В народной сказке обязательно происходит победа доброго и справедливого человека, даже если он кажется слабым. И в сказке Аксакова это главная тема, основное событие — чудесное превращение слабости в силу, преодолевающую колдовские чары. «Дочь меньшая, любимая» побеждает «силу нечистую», заколдовавшую «молодого принца, красавца писаного», благодаря своим человеческим достоинствам: она верна дочернему долгу, не помнит зла, благодарна за добро. И относится она к чудищу бескорыстно — любит его за «беседы ласковые и разумные», «за душу добрую», за «все его милости и любовь горячую».

Казалось бы, незатейливый сюжет сказки дал писателю возможность показать целую гамму нравственных переживаний. «Аленьким цветочком» испытываются все герои, и верх над бессердечием, завистью одерживает беспредельная доброта, над физическим безобразием — душевная красота, над хитростью — простодушие. «Добрым молодцам урок», как и полагается в сказке, Аксаков дает на основе народных этических представлений. При этом «урок» в значительной мере усиливается духовным напряжением в сочетании с богатой фантазией. Все это, а также прекрасный язык сделали сказку «Аленький цветочек» шедевром, определили ее место в классике детской литературы.

В реалистической прозе Гаршина возрождались романтические традиции, эпика сочеталась с лиризмом. Писатель одним из первых начал применять в литературном творчестве приемы импрессионизма, заимствованные из современной ему живописи, с тем чтобы потрясти воображение и чувства читателя, разбудить его прирожденное сознание добра и красоты, помочь родиться честной мысли. В гаршинских рассказах и сказках складывался стиль, явившийся истоком прозы писателей рубежа XIX—XX веков, таких как Чехов, Бунин, Короленко, Куприн.

В круг чтения детей младшего и среднего школьного возраста вошли в основном сказки Гаршина. Среди них одна имеет подзаголовок «Для детей» — «Сказка о жабе и розе» (1884), другая была впервые опубликована в детском журнале «Родник» — «Лягушка-путешественница» (1887). Прочие сказки не предназначались автором для детей, хотя, по воле взрослых, появлялись в детских изданиях, в том числе в хрестоматиях: «АПа1еа рппсерз» (1880), «То, чего не было» (1882), «Сказание о гордом Агее» (1886).

Гаршинские сказки по жанровым особенностям ближе к философским притчам, они дают пищу для размышлений.

Вымысел нужен был Гаршину ровно настолько, чтобы реальность оставалась реальностью и при этом просвечивала необычная, потаенная ее основа. Растения и животные в его сказках говорят и чувствуют вполне по-человечески, они совершают поступки и даже философствуют о смысле жизни, но остаются все-таки самими собой. Писатель не стремился придавать своим произведениям аллегорический смысл, считая аллегорию плоской и однозначной. Его образы можно рассматривать с противоположных точек зрения, по-разному оценивать общую мысль той или иной сказки — произведение изменяется в зависимости от читательской позиции, а потому читатель не может быстро с ним расстаться.

Таково, например, «Стихотворение в прозе» (1884), в котором Гаршин выразил диалектическое единство прекрасного и безобразного в жизни.

Юноша спросил у святого мудреца Джиафара:

— Учитель, что такое жизнь?

Хаджи молча отвернул грязный рукав своего рубища и показал ему отвратительную язву, разъедавшую его руку.

А в это время гремели соловьи и вся Севилья была наполнена благоуханием роз.

Сказка «То, чего не было» редко читается детям: равновесие вымысла и реальности в ней совершенно, но осложняется для детского восприятия малой динамичностью. Обрисовка «маленькой, но очень серьезной компании» животных и насекомых может служить для детских писателей образцом мастерства. Приведем пример.

— Поди ты, братец, со своим трудом! — сказал муравей, притащивший во время речи навозного жука, несмотря на жару, чудовищный кусок сухого стебелька. Он на минуту остановился, присел на четыре задние ножки, а двумя передними отер пот со своего измученного лица.

Сказки о пальме и царе Агее звучат в детской аудитории чаше. Эти сказки объединяет тема гордости и смирения. Сказке «Апа1еа ргтсер$» предшествовало стихотворение «Пальма». Простой сюжет держит весьма сложное содержание. Бразильская пальма, мечтающая о ветре и солнце, пробивает верхушкой стеклянный свод и попадает в осенний дождь со снегом: ее спиливают, а травку, росшую под ней и разделившую ее порыв, вырывают. Несколько миров так или иначе представлено в сказке: оранжерея с ее случайным собранием пленников, скучный северный город, далекая Бразилия, родина пальмы, намечены контуры миров, откуда родом прочие растения. Понятие о счастье у всех разное (саговой пальме нужно много воды, а ее соседи довольствуются малым), но суть в том, что бунт против оранжерейного плена не может привести ни к свободе, ни к счастью. Вместе с тем мечтания растений о настоящей жизни — такая же реальность, как их железно-стеклянная клетка или дождь со снегом за стеклом. Автор сочувствует пальме, но более сильные его симпатии отданы травке, смиренно разделившей участь подруги.

«Сказание о гордом Агее» явилось пересказом библейского сюжета и народной легенды из собрания А. Н.Афанасьева. Писатель изменил концовку легенды: в источниках царь Агей по воле наказавшего его ангела служит три года нищим и возвращается на трон, чтобы править с добром и мудростью. У Гаршина царь Агей просит ангела отпустить его «в мир к людям»; он хочет и дальше служить бедным, чтобы не ожесточалось его сердце одиноким стоянием среди народа.

«Сказка о жабе и розе» была написана под влиянием многих впечатлений — от смерти поэта С.Я.Надсона, домашнего концерта А. Г. Рубинштейна и присутствия на концерте одного неприятного старого чиновника. Произведение являет собой пример синтеза искусств на основе литературы: притча о жизни и смерти рассказана в сюжетах нескольких импрессионистских картин, поражающих своей отчетливой визуальностью, и в переплетении музыкальных мотивов. Это скорее поэма в прозе. Угроза безобразной смерти розы в пасти жабы, не знающей другого применения красоты, отменена ценой иной смерти: роза срезана прежде увядания для умирающего мальчика, чтобы утешить его в последний миг. Смысл жизни самого прекрасного существа — быть утешением для страждущего.

Сказка «Лягушка-путешественница» — классическое произведение в чтении детей, в том числе и старших дошкольников и младших школьников. Источником ее сюжета послужила древнеиндийская басня о черепахе и утках1. Это единственная веселая сказка Гаршина, хотя и в ней комизм сочетается с драматизмом.

Писатель нашел золотую середину между естественно-научным описанием жизни лягушек и уток и условным изображением их «характеров». Вот фрагмент естественно-научного описания.

Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фью-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят.

Немного далее следует уже условное, «очеловечивающее», описание.

И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:

— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!

Такой прием незаметного «погружения» читателя из мира реального в мир сказочно-условный особенно любил Андерсен. Благодаря этому приему в историю лягушкиного полета можно поверить, принять ее за редкий курьез природы. В дальнейшем панорама показана глазами лягушки, вынужденной висеть в неудобной позе. Отнюдь не сказочные люди с земли дивятся тому, как утки несут лягушку. Эти и другие детали способствуют еше большей убедительности сказочного повествования.

Кроме того, детям читали рассказы «Красный цветок» (1883) и «Сигнал» (1887). Первый из них при жизни писателя произвел огромное впечатление на публику, и только этим сегодня можно объяснить включение в детское чтение мрачного повествования о том, как безумец, «последний идеалист», в сумасшедшем доме спасает мир от зла. «Сигнал», напротив, сохраняет свое значение в чтении наших юных современников. Более того, актуальность рассказа возросла в связи с необходимостью дать детям литературный ответ на вопросы о терроризме и героизме. Написанный в духе толстовской программы создания литературы для народа, рассказ отличается четкостью этических противопоставлений, определенностью социальных, психологических характеристик героев, остротой конфликта, сказовым стилем речи. Будучи по специальности инженером-путейцем, Гаршин с фактографической достоверностью передал жизнь и психологию железнодорожных обходчиков, оставшись при этом свободен в изображении человеческих драм.

Педагог М.А.Рыбникова указывала, что у Гаршина могут поучиться методам работы детские писатели. К этим методам она относила «широкое знание литературы общей и детской, знакомство с рядовыми учебными книгами, поиски занимательных сюжетов и положений, опыт осовременивания испытанных старых сюжетов»: «Все это ради передачи воспитательного ценного материала. Гаршин учит нас занимательность подчинять идее, учит быть простым без всякого упрощенчества».

Прибавить к этому перечню можно разве что возможность развития в юном читателе и детском писателе способности к неоднозначному восприятию вещей.

Рассказы и сказки Мамина-Сибиряка для детей отличаются глубоким реализмом, живостью мыслей и чувств, богатством нравственного содержания. Они давно вошли в классический круг детской литературы. В его творчестве охвачены интересы читателей всех возрастов: сказки — для самых маленьких, рассказы — для старших детей и подростков, романы — для юношества. Долго вынашивал он замысел (к сожалению, не осуществленный) написать в образах и картинах историю России.

«Уральские рассказы» Мамина-Сибиряка — большой цикл, в котором развиваются две темы: взаимоотношения человека с природой и общественное зло. Из детских рассказов, входящих в этот цикл, к первой теме относятся рассказы о старых охотниках и животных: «Емеля-охотник», «Зимовье на Студёной», «Богач и Ерём-ка», «Приёмыш»; ко второй — рассказы о бедах маленьких тружеников: «Вертел», «Кормилец», «В каменном колодце», «Под землей».

Конфликты его рассказов остры, нередко трагичны. Однако тон повествований о природе чаше всего спокоен и светел, а рассказы о детях-тружениках нельзя назвать безысходно мрачными благодаря ясному видению идеала.

Дети старшего дошкольного возраста обычно читают рассказы «Емеля-охотник», «Богач и Ерёмка»; им можно предложить и более сложный рассказ — «Приёмыш». Все эти произведения отмечены высоким художественным мастерством, их можно назвать настоящими шедеврами русской реалистической прозы.

В рассказах Мамина-Сибиряка природа Урала и быт уральцев неразделимы. Главные герои — люди пожилые, сроднившиеся с тайгой; они умеют любить природу по-детски непосредственно и вместе с тем без ложной сентиментальности. Рядом с ними часто изображается собака — верный, все понимающий друг, помощник на охоте. Природа не фон для действия — она живет своей жизнью, вступает с героем в своеобразный диалог, порой жестоко испытывает его. Так, в рассказе «Емеля-охотник» (1892) читатель открывает: как у людей, так и у зверей действует благородный закон — жертвовать жизнью ради детей. Старый Емеля пытается выходить заболевшего внука Гришутку и отправляется на охоту за олененком, о котором мечтает мальчик. Будто вскользь говорит повествователь о гибели матери Гришутки: она закрывала ребенка своим телом, пока волки грызли ей ноги. Упоминание о страшной смерти матери нужно автору, чтобы подготовить маленького читателя к восприятию кульминационного эпизода: Емеля выследил важенку с теленком, но не смог выстрелить в матку, которая уводила детеныша, подставляя себя под охотничий выстрел. История заканчивается счастливо. Дед рассказывает внуку, что видел теленочка — желтенького, с черной мордочкой и черными копытцами и как тот дал стрекача в лес. Этого оказывается достаточно, чтобы мальчик испытал радость.

Душа дикой природы, красивая и сильная, воплощена в образе Приёмыша — лебедя, прирученного стариком Тарасом. Лебедь привык к человеку и собаке, они полюбили его, но по осени Приёмыш улетел с дикой стаей, оставив тосковать Тараса и его Соболька. Разлука с лебедем означает для Тараса приход настоящей старости. «Приёмыш» (1983) — самый лиричный и вместе с тем драматичный из рассказов Мамина-Сибиряка о природе. Писатель мудро замечает, что любовь человека к природе может приносить не только радость, но и страдание; как и всякая любовь, она должна быть совершенно бескорыстной.

Великолепно мастерство описаний у Мамина-Сибиряка, будь то пейзаж, портрет или интерьер. Жилище Тараса идеально вписано в окружающий природный мир, составляет с ним органичное целое:

Рыбачья избушка издали казалась перевернутой вверх дном большой лодкой, — это горбилась старая деревянная крыша, проросшая веселой зеленой травой. Кругом избушки поднималась густая поросль из иван-чая, шалфея и «медвежьих дудок», так что у подходившего к избушке человека виднелась одна голова. Такая густая трава росла только по берегам озера, потому что здесь достаточно было влаги и почва была жирная.

Никакой приблизительности, обобщенности пейзажа — все детали конкретны, выпуклы, складываются в картину живую и достоверную. Автор добивается эффекта «присутствия»: читатель как будто видит картину собственными глазами, ощущает атмосферу изображенного места.

Гармония жизни, разлитая в природе, передается герою-повествователю, вспоминающему о городе как о «дурном сне». Эта гармония поддерживает жизненные силы девяностолетнего Тараса. В рассказе совсем нет социальных мотивов — только человек и природа наедине друг с другом. Радостная идиллия царит в этом естественном мире, покуда не наступает время разлуки.

«Аленушкины сказки» (1894 — 1897) писались Маминым-Сибиряком для его маленькой дочери Елены. Девочку, родившуюся в 1891 году, ждала трудная судьба: мать умерла родами, отец был уже немолод, а ее серьезная болезнь мешала рассчитывать на благополучный удел. Отцу предстояло подготовить свою Аленушку к жизни, к ее суровым сторонам, а главное — научить ребенка любить эту жизнь. «Аленушкины сказки» полны оптимизма, светлой веры в добро.

Герои сказок — муха, козявочка, комар, заяц, игрушки, цветы — подчеркнуто малы, слабы, незаметны среди больших и сильных существ; но все действие сказок направлено к их победе. Слабые одерживают верх над сильными, незаметные обретают наконец свое место в жизни. Вместе с тем писатель тактично подмечает, что слабые существа нередко заражаются мелочным эгоизмом, желают, чтобы весь мир принадлежал им, и, не в состоянии достичь этого, обижаются, делаются несчастными. Подспудная мысль сказок сводится к тому, что невозможно переделать мир себе в угоду, но можно изменить себя и свое отношение к окружающему ради своего же блага.

«Сказка про храброго зайца Длинные Уши — Косые Глаза — Короткий Хвост» (1894) и «Сказка про Комара Комаровича — Длинный Нос и про Мохнатого Мишку — Короткий Хвост» (1895) созданы в традициях народных сказок о животных. Герои в них очеловечены, а характеры обрисованы как самобытные, «личностные», что отличает их от фольклорных героев — всегда обобщенно-типизированных. Так, Комар Комарович и заяц-хвастун выделяются среди других комаров и зайцев своей настоящей или напускной храбростью. Даже медведь и волк в конце концов уступают им, решая не связываться с необычным противником («И волк убежал. Мало ли в лесу других зайцев можно найти, а этот был какой-то бешеный»). Залогом победы слабых над сильными является не волшебство или чье-то заступничество, не хитрость или удача, а изменение привычной внутренней позиции.

Боялся зайчик день, боялся два, боялся неделю, боялся год, а потом вырос он большой, и вдруг надоело ему бояться.

— Никого я не боюсь! — крикнул он на весь лес. — Вот не боюсь нисколько, и всё тут.

Сила духа важнее силы физической — учит ребенка писатель.

В «Аленушкиных сказках» нет прямых дидактических наставлений, а есть сама жизнь с преподносимыми ею уроками.

Особый интерес представляет «Присказка» — яркий образец «Мамина слога», как называли современники стиль детских сказок писателя. «Баю-баю-баю. один глазок у Аленушки спит, другой — смотрит; одно ушко у Аленушки спит, другое — слушает.

Спи, Аленушка, спи, красавица, а папа будет рассказывать сказки». Присказка своей напевностью близка народным колыбельным. Пожалуй, впервые так ясно было выражено отцовское чувство, не уступающее в нежности материнской любви.

Помимо «Аленушкиных сказок» Мамин-Сибиряк написал еше целый ряд сказок, многообразных по темам и стилю. Большая их часть посвящена жизни природы: «Серая Шейка» (1893), «Упрямый козел», «Зеленая война», «Лесная сказка», «Постойко», «Старый воробей», «Скверный день Василия Ивановича». Наиболее близка к фольклору «Сказка про славного царя Гороха и его прекрасных дочерей — царевну Кутафью и царевну Горошину». При этом писатель никогда не стремился стилизовать свои сказки под народные. Основу всех сказок составляет собственная его позиция.

Трогательна история Серой Шейки — утки, оставшейся из-за болезни на зимовку. По законам природы гибель ее неизбежна, и даже сочувствующий ей заяц бессилен помочь. Полынья, ее единственное убежище, затягивается льдом, все ближе подбирается хищница лиса. Но мир подчинен не только законам природы. Вмешивается человек — и Серая Шейка спасена. Авторская позиция убеждает читателя в том, что даже на краю гибели надо верить и надеяться. Не стоит ждать чудес, но стоит ждать удачи.

Сказки Мамина-Сибиряка — характерный способ разговора взрослого с ребенком о жизненно важных вещах, которые невозможно объяснить на языке абстракций. Ребенку предлагается взглянуть на мир глазами божьей коровки, козявочки, мухи, собаки, воробья, утки, чтобы обрести истинно человеческое мировоззрение. Как и народные, эти сказки знакомят ребенка со сложными законами бытия, объясняют преимущества и недостатки той или иной жизненной позиции.

Источник