Отличница
Учиться надо весело, чтоб хорошо учиться!
(Из детской песенки, часто передаваемой по радио в 70-е годы)
И вот первый Катин урок. Молоденькая учительница Елена Геннадьевна, раздав ребятам по листку, дала первое задание: написать все буквы и цифры, кто какие знает, и нарисовать любой рисунок, на свободную тему. Как известно, педагог – хороший психолог, по рисункам учительница сделает приблизительный вывод, у кого из детей к чему наклонности – к природе, к технике, к сказкам, ну а по буквам узнает кто как подготовлен к вгрызанию в науки.
Медленно продвигаясь по проходу между парт, Елена Геннадьевна созерцала творения своих питомцев. Вот шустрый непоседливый мальчик Серёжа уже закончил работу, написал печатными буквами весь алфавит, десять арабских цифр, нарисовал, довольно хорошо для его возраста, всадника на коне и чего то шепчет своей соседке, веснушчатой, толстой Гале, которая, нацарапав три буквы и единицу, пытается изобразить не то домик с трубой, не то телевизор с антенной. А вот явный меланхолик Дима, не написав ни единого знака, почти закончил зайца из мультфильма, рядом с уже нарисованным волком. Хорошо рисует, а вот в чтении, письме и математике с ним явно придётся помучаться! Наконец учительница приблизилась к парте Кати. Это что такое! Сверхаккуратным почерком Катюша вывела четыре строчки во всю ширину листа букв «а», «б», «в» и «г» и теперь старательно выводит букву «д».
— Ребята! Я же просила только по одной букве, а эта девочка пишет по целой строчке. Не надо этого делать.
Катя покраснела, криво дописала последнюю «Д» и беззвучно заплакала.
— Ну ладно, не расстраивайся, я же за это не буду оценки ставить, но в следующий раз слушай меня внимательней.
Ещё пару раз всхлипнув, Катя успокоилась. В это время прозвенел звонок.
Учебный год приближался к концу. Слов нет, Старания Зои Васильевны не пропали даром. В табеле Кати за каждую четверть красовались стройные столбики пятёрок. Да и в классном журнале четвёрок у девочки за весь год не набиралось и десятка. Каждую из этих четвёрок и Катя и её мама помнят хорошо, в те дни когда они были получены, девочка, войдя робкими шагами в квартиру, горько плакала, а мама утешала:
— Ну не плачь, мы с тобой сейчас позанимаемся, я тебе помогу и ты обязательно эту четвёрку исправишь!
И занимались, правда режим дня приходилось нарушать, ложиться спать не в девять, а в десять. И телевизор в этот вечер не включался, рассерженный папа, Валерий Дмитриевич, уходил к приятелю играть в карты или пропустить по чуть-чуть, но Зою Васильевну это не волновало. Учёба дочери – самое главное! Зоя Васильевна вообще телевизор практически не смотрела, все вечера учила уроки. Ведь любое домашнее задание Катя, под руководством мамы, писала сначала в черновик, иногда два – три раза, и только потом, очень медленно, сверяя с мамой каждую букву переписывала в тетрадь. Какое же титаническое у Зои Васильевны терпение! Но что делать? Сама она училась плохо, родители не отличались требовательностью, и теперь работала шлифовщицей на заводе. Нет, дочка такой не будет! Она обязательно должна поступить в институт и стать человеком!
Прошло два года. Ой какие они были нелёгкие и для матери и для дочки! В летние каникулы Катя практически не гуляла. Помимо книг заданных на лето в школе, она, под руководством мамы, уже прочитала всю литературу из программы для четвёртого – шестого классов, вызубрила курс истории, географии и русского языка. Вот беда – алгеброй и геометрией Зоя Васильевна заниматься с дочерью не могла, потому что сама ни черта в них не понимала.
Должно быть, придётся изучить, за время каникул и четвёртого класса.
Елена Геннадьевна вскрыла конверт с министерской итоговой контрольной работой по математике за год. Как всегда, два варианта. Притихшие дети заворожено наблюдали, как она на обоих половинах классной доски пишет по две задачи и по примеру. Всем раздала по два двойных тетрадных листка в клетку, с печатью школы. Приступили!
Жалко учительнице расставаться с ребятами, которых за три года она полюбила как собственных. И они к ней очень привыкли. Теперь их будут обучать учителя – предметники, а к ней через три месяца придут малыши. И так будет повторятся каждые три года.
Куда только смотрели в министерстве просвещения? Елена Геннадьевна шокирована, ни в одном из трёх заданий контрольной нет правильного ответа! У всего класса! Только у Кати, вот поистине чудо ребёнок, пример решён верно, а обе задачи тоже неправильно. Единственная тройка на весь класс. Такого не было должно быть за всю историю советской школы. И смех и слёзы!
На следующий день, после сообщения учительницей результатов контрольной, в классе воцарилась мёртвая тишина. Ни дети, ни учительница пять минут не могли произнести ни слова. Только у отличницы Наташи глаза вдруг стали похожи на глазницы отрезанной головы лошади. Без звуков и почти без слёз она рыдала. И тут тишину порвал отчаянный рёв Кати. Выкрикивая что-то нечленораздельное она билась в истерике. Испуганная учительница бросилась к девочке:
— Да что с тобой, Катюша? Ты же одна из всего класса на тройку написала!
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. – вопила Катя так, как будто ей вырывают без анестезии трёхкоренной зуб.
— Ну разве можно так!
— А-а-а. Меня мама заругает. – выкрикнула Катя, наконец-то более – менее внятно и снова: А-а-а-а.
Не зная, как себя вести, Елена Геннадьевна растерялась. Может скорую вызвать? Нет, не стоит, похоже успокаивается. Да, конечно, перекошенное лицо Кати постепенно принимало обычное очертание. Вот и успокоилась Ну и слава богу!
Учительница перевела взгляд на Наташу, та продолжала беззвучно рыдать.
— Ну вот что, девочки, я вас, тебя Катя, и тебя Наташа, отпускаю домой. Успокойтесь, ещё не всё потеряно. До конца учебного года ещё две недели. Может быть дадут другую контрольную. Идите домой, полежите или сходите погулять, только сначала умойтесь.
Придя с работы, Зоя Васильевна с удивлением обнаружила дверь квартиры не запертой. Что такое? Катя приходит из школы на полчаса позже её, а Валерий с работы вообще вечером. Почувствовав недоброе, не разуваясь, она влетела в квартиру. Катя спала. Днём! Раньше такого не бывало! Заболела что ли? Руки Зои Васильевны вдруг ощутили состояние, какое бывает после введения новокаина. Как то странно она спит! Трясущаяся рука легла на лоб дочери. Он был совершенно холодный!
Только тут мать увидела на столе кружку с остатками чая и две пустых упаковки из под димидрола. Дико взвыв, она бросилась к телефону.
Отличница Таня
Танюшка была ученицей 3 Б класса. Она училась хорошо и была признанным авторитетом среди одноклассников. Таня любила показывать свой дневник с пятерками, но больше всего ей нравилось считать свои пятерки. Она делала это с таким увлечением, что заразила этим занятием весь класс.
Часто можно было видеть такую картину: какой-нибудь ученик из класса листает свой дневник, а окружившие его товарищи хором считают пятерки. Танюшка немного страдала звездной болезнью, ей казалось, что она самая умная и самая талантливая в классе. Дневник был ее гордостью, и девочка старалась не упустить момента лишний раз привлечь к нему внимание. Когда потрясенные одноклассники считали ее пятерки, она сидела блаженно улыбаясь и с видом заслуженного орденоносца купалась в лучах славы.
Вообще-то, Таня была доброй девочкой, но хвастливость незаметно пустила в ней такие глубокие корни, что ее характер стал портиться. Танюшка зазналась и с явным пренебрежением отзывалась об одноклассниках, которые не имели таких успехов в учебе. Если ее просили помочь отстающему ученику, Татьяна надувала губки и говорила: «Пусть сам думает. Что я ему прислуга что ли?» Но все же снисходила до того, чтобы объяснить непонятное. Правда, потом помощница всем рекламировала себя, как единственную палочку- выручалочку. Даже учительнице Танюшка заявляла, что, если бы не ее помощь, то кое-кому не миновать двойки.
Ребята охотно прощали отличнице ее недостатки, потому что Таня была настоящей выдумщицей и играть с нею было интересно и весело.
Таня своих недостатков не замечала, а у других видела их такое несметное количество, что считала своим долгом исправлять их, не заботясь об этике отношений. Часто она отказывала кому-либо из друзей, если он просился в придуманную ею игру. Ее не трогали слезы искренне огорченных товарищей, потому что она привыкла считаться только с самой собой. Свои неприятности девочка возводила в степень и требовала повышенного внимания окружающих к своим проблемам. Детям все труднее становилось общаться с нею, так как Татьяна ранила их словами, небрежными поступками и презрительными взглядами. Вскоре рядом с Таней осталась только соседская девочка Мила, которая училась с Татьяной в одном классе.
Мила самозабвенно любила Танюшку, хотя часто плакала от обиды на нее. Если Таня задерживалась в группе продленного дня, то Мила терпеливо ждала ее. Не раз случалось, что заставив Милу ждать себя, Таня вдруг быстро собиралась и украдкой удирала из класса, чтобы оставить Милу «с носом». Обманутая подругой, Мила горько плакала и жаловалась учительнице на вероломность подруги. Но на следующий день Мила с нескрываемой радостью встречалась с Татьяной, не поминая зла.
Видя, что Танюшка становится все хуже в отношениях с ребятами, учительница придумала сказку, в которой герои поступали друг с другом так, как поступали ученики ее класса в действительности. Сказка очень увлекла ребят. Они горячо обсуждали поступки героев, переживали за обиженных несправедливо. Сказку читали в группе продленного дня целую неделю по полчаса. Ребята с нетерпением ждали новых событий. Последняя глава сказки их разочаровала, потому что героиня погибла, так как ей не смогли вовремя оказать помощь. Дети ведь любят сказки со счастливыми концами. Ребята огорченно дослушали до конца, но настроение у всех было невеселое. Учительница предложила им подумать, почему погибла героиня и подготовить свои высказывания по этому поводу для классного часа. Еще она попросила ребят обдумать вариант изменения сказки. Какие поступки должны были совершить сказочные герои, чтобы не допустить беды. Ученикам эта идея понравилась, и работа закипела.
Классный час превратился в фонтан чувств, которыми ребята спешили поделиться друг с другом. Они предлагали разные варианты спасения героини, выявляли причину бед, придумывали невероятные истории для того, чтобы изменить конец сказки на счастливый. В конце концов, характеры героев стараниями ребят были так изменены, что сказка зазвучала по-новому, оптимистично и трогательно. Все были довольны, потому что общими усилиями им удалось спасти полюбившуюся сказочную героиню.
Учительница похвалила учащихся за прекрасное сотрудничество и коллективную поддержку друг друга в борьбе за жизнь сказочного героя. Но неожиданно для ребят она перевела разговор на то, что происходит в нашем классе. Во время обсуждения ребята заметили многие отрицательные черты и в себе. Приняли решение стараться вести себя так, чтобы не обижать других. Прежде чем указывать на недостатки другого, надо избавляться от своих.
Танюша была очень задумчивой после диспута. Потом она подошла к учителю и тихо сказала: «Елена Андреевна, мне кажется, что со мной не всё хорошо. Я почему-то напоминаю себе недобрую героиню из сказки».
Педагог успокоила ее, но согласилась, что некоторые черты характера героя напоминают черты характера Тани. Это, конечно, печально, но ведь то, что Таня поняла главное о себе, поможет ей стать лучше. Надо только работать над собой и быть более требовательной к себе, помогать от чистого сердца, не причинять страданий близким, тогда все будет хорошо.
Преподавательница заверила девочку в том, что она очень хороший человек, вот только немного зазналась, поэтому очерствела временно душой. «Самая главная твоя победа в том, что ты увидела свои собственные недостатки, значит, можешь с ними бороться и стать лучше. Я верю в тебя! Ты сильная девочка и ты справишься!»- сказала учительница.
Танюшкино лицо осветилось улыбкой, она тряхнула косичками и убежала счастливая.
Рассказ библиотека нина перешла в третий класс она отличница
Одна девочка родилась сразу очень упрямая. Едва появившись на свет, она тут же решила, что она самая умная, а все остальные все делают и говорят неправильно. Назвали девочку Ниной. Как только Нина научилась понимать, что ей говорят, она тут же принялась упрямиться. Стоило родителям обратиться к ней по имени:
Родители пробовали объяснять:
Но упрямая девочка снова отвечала:
Родители и так, и сяк, а девочка знай себе твердит:
— Ни-нина. Нинина. Нинина.
И вот, с чувством большого облегчения, мама и папа позвали свою дочку:
На что девочка, разумеется, тут же ответила очень капризным голосом:
Ну и так далее. Когда родители сдались и капитулировали во второй раз и решили называть свою дочку Нининина, девочка топнула ножкой и ответила:
И к тому времени, когда девочка доросла до школьного возраста, дома ее пытались называть длинным словом, которое мы здесь для экономии места продемонстрируем лишь частично. Слово выглядело примерно так:
А когда ее называли Синичкина, она отвечала: «Нисиничкина. «
Довольно быстро выяснилось, что девочку Нину вызывать к доске и вообще о чем-либо спрашивать весьма затруднительно. Ведь, прежде чем ученика о чем-нибудь спросить, к нему надо как-то обратиться. А когда обращались к упрямой Нине, то получалось, будто обращаются и не к ней.
Ей: «Нина», а она: «Нинина». Ей: «Синичкина», а она: «Нисиничкина».
Вот учителя Нину Синичкину ни о чем и не спрашивали.
Так что о том, как она училась, никому в школе известно не было. Тем более об этом ничего не знали Нинины родители. И по этой же причине мы не можем сказать, была ли она хорошисткой, отличницей, троечницей или двоечницей.
А Нина сидела за партой с хорошистом Кочерыжкиным. Он, хотя и был хорошистом, примерным поведением не отличался. Так вот. Сидят как-то хорошист Кочерыжкин и упрямая Нина за своей партой, сидят, и вдруг Кочерыжкин говорит:
Кочерыжкин, который хорошо выучил, как и когда пишутся «не» и «ни», возьми да ответь:
Упрямая Нина не стала возражать, потому что не поняла слов Кочерыжкина:
Нина на всякий случай еще раз спросила:
Тут Нина смекнула, что к чему и отчаянно закричала:
Хорошист Кочерыжкин, никогда не отличавшийся примерным поведением, не стал спорить, а просто схватил с парты свой учебник грамматики, да и треснул им упрямую Нину прямо по косматой голове: БУММ.
Неизвестно, как объяснить то, что случилось после этого. Скорее всего так. Хорошист Кочерыжкин неоднократно использовал свой учебник грамматики не только для изучения грамматики, но и в качестве боевого орудия. От многочисленных ударов о различные твердые головы в учебнике, очевидно, что-то расшаталось. Так что, когда Кочерыжкин «применил» свою «Грамматику» против Нины, все правила русского языка, которые были напечатаны в книге, высыпались со своих страниц и засыпались прямо в голову девочке.
Что касается самой девочки, то, получив учебником по бантику (у нее на макушке к волосам был привязан бантик), Нина сначала рассердилась, вдохнула побольше воздуха, чтобы закричать. Но в этот момент правила русского языка, рассыпанные по ее голове, уже начали действовать, и Нина вдруг поняла, что Кочерыжкин прав. Действительно, если надо возразить против того, как к ней обращаются, следует сказать «Не Нина», а вовсе не «Нинина».
То, что другой человек, а не только она сама, может быть прав, сильно удивило Нину. Она выдохнула обратно воздух и тихо сказала:
А потом, отвернувшись от ошеломленного соседа, с интересом стала рассматривать, что пишет на доске учитель.
Надо ли говорить, что после описанных событий девочка Нина уже никогда не спорила, если ее называли Ниной, и вообще почти перестала упрямиться. Зато она стала часто поднимать на уроках руку, чтобы ее вызывали к доске, и сделалась почти круглой отличницей. И уж, разумеется, по русскому языку у нее были только пятерки.
Что касается родителей девочки, то когда они обо всем узнали, сразу же купили хорошисту Кочерыжкину новый учебник грамматики и с огромным удовольствием вручили ему огромную медаль (из чистого шоколада).
Название книги
Уроков не будет!
Ледерман Виктория Валерьевна
Третий класс
«Пардон», «мерси» и «о-ля-ля!»
Ромка Орешкин ворвался в свой третий «А» как ураган, даже стул по пути опрокинул.
— Французского не будет! — восторженно завопил он. — «Французы», домой! А ля мезон!
— Ура-а-а! — разом взревели девять человек из французской группы. Остальные семнадцать только завистливо вздохнули. Эта радостная новость их не касалась. Они были «англичанами». И им предстояло сейчас писать словарный диктант на тему «Одежда».
— Вечно этим «французам» везет, — ворчали они, собирая школьные сумки, чтобы идти в кабинет английского языка. — И так толком не учатся, а еще уроки у них отменяют. И учительница добрая, не то что у нас!
«Французы» скакали по классу, злорадно хохотали и кричали:
— Раньше надо было думать! Нечего было на английский записываться! Сбежали от нас! Вот и мучайтесь теперь.
«Англичане» хмурились, огрызались и по одному исчезали за дверью. Если бы они только знали, что французский учить легче, ни за что бы не согласились на английский! Это всё мамы. Это они ходили гурьбой за учительницей английского и умоляли:
— Ну возьмите моего сына к себе! Мы хотим на английский.
— Моя дочь обязательно должна учить английский! Она с четырех лет ходит к репетитору.
— Зачем нам французский? Куда мы с ним потом? Сейчас кругом английский.
Англичанка сопротивлялась как могла, говорила, что возьмет ровно половину класса, как и положено. А половина класса — это тринадцать человек. Группа не резиновая, лишние ученики туда не поместятся. Но в конце концов самым настойчивым мамам удалось втиснуть в английскую группу еще четверых. Вот и получился такой перевес — семнадцать «англичан» и всего девять «французов».
— А почему не будет французского? — спросила Даша Каткова, круглая отличница. — Лидия Сергеевна простудилась?
— Да нет, не простудилась! — крикнул Ромка, лихо отплясывая на парте. — Руку сломала. Так сильно, что аж в больнице лежит.
Шум постепенно стих. «Французы» растерянно замолчали. И Ромка опомнился и слез с парты. Как-то нехорошо так бурно радоваться, когда любимая учительница лежит в больнице. Ведь она уже старенькая, ну совсем бабушка. А старым людям ломать ничего нельзя. У них кости плохо срастаются.
— А у меня папа ногу ломал, — помолчав, сказал Максим Данилов. — Целых два месяца по дому на одной ноге прыгал. А когда гипс сняли, он с палочкой ходил, потому что нога еще долго не сгибалась.
— А я руку ломала. — Лера показала на правую кисть. — Вот здесь. Больно — ужас!
— А я обе, — похвастал Стас Ковальчук. — У меня руки были в гипсе и вот такие растопыренные в разные стороны. Я даже в дверь не мог войти. И меня с ложки кормили, как маленького.
Все снова зашумели. Стали кричать и наперебой хвастаться, кто что ломал в детстве. А потом Артем Мирошниченко, который никогда ничего не ломал, сказал:
— Так, значит, Лидия Сергеевна и на следующий урок не придет?
— Конечно, не придет! — воскликнул Ромка. — Кто ж ее из больницы отпустит? Она долго болеть будет. Может, даже до конца четверти.
И все снова стали потихоньку радоваться. Хоть и любимая учительница, хоть и ставила она всегда пятерки, но совсем без урока лучше! Целый месяц не будет французского, и можно идти домой уже после четвертого урока. А в пятницу — даже после третьего. А эти дурачки «англичане» пусть сидят за партами и зубрят свои неправильные глаголы.
Тут прозвенел звонок на урок, в класс вернулась учительница третьего «А» Ольга Викторовна. И действительно отпустила всех «французов» по домам. Она отпустила их и в среду, и в пятницу. Потом они уже и сами уходили, не дожидаясь разрешения. А чего дожидаться, если и так ясно, что урок вести некому? Правда, в школе была еще одна учительница французского, но на ней «висело» так много классов, что еще одну маленькую группу «повесить» было просто некуда.
И вдруг через две недели на последнем уроке Ольга Викторовна объявила:
— Французская группа, никуда не уходите. Сегодня у вас будет урок.
«Французы» переглянулись и зашептались. Какой еще урок? Неужели Лидия Сергеевна вернулась? Почему так рано? За две недели сложные переломы не вылечиваются.
«Англичане» собрались и ушли в другой кабинет, а «французы» остались на своих местах. В школе был всего один кабинет французского языка, и как раз в это время его занимали старшеклассники. Поэтому французская группа обычно училась в своем классе. Со звонком пришла Ольга Викторовна и привела с собой какую-то невысокую девушку в очках. Наверно, из одиннадцатого класса. А может, даже из десятого.
— Еще чего, — пробормотал себе под нос Ромка, — вот только старшеклассники нас не учили!
— Во-во! Будет корчить из себя крутую училку, — прошептал в ответ Максим.
Все, кто сидел рядом, согласно закивали.
— Познакомьтесь, ребята, — сказала Ольга Викторовна. — Это ваша новая учительница французского языка, Владислава Константиновна.
«Французы» застыли с открытыми ртами. Как учительница? Вот эта маленькая худенькая десятиклассница — учительница? Разве учителя такими бывают?
— Владислава Константиновна учится в институте. А в нашей школе она проходит практику и будет замещать Лидию Сергеевну. Ну ладно, вы пока знакомьтесь, а я выйду ненадолго. Но имейте в виду, Орешкин и Ковальчук, и Данилов с ними: я здесь, рядом. Ведите себя прилично.
Ольга Викторовна ушла. А не похожая на учительницу Владислава Константиновна подошла к столу, положила учебник и тетрадь, которые держала в руках, и вдруг заговорила на непонятном языке.
— Вау! — восхищенно прошептала отличница Даша Каткова, когда Владислава Константиновна замолчала. — Класс! Звучит как песня.
Остальные сидели и хлопали глазами. Из всего, что сказала новая учительница, они поняли только одно слово — «бонжур». И то сомневались, тот ли это «бонжур», который «здравствуйте». Владислава Константиновна произнесла его совсем по-другому, как-то по-иностранному. И сама стала вдруг похожа на иностранку. Даже появились кое-какие сомнения в том, что она вообще умеет говорить по-русски.
Но, оказалось, умеет.
— Ребята, вы всё поняли? — спросила учительница. И сразу стало понятно, что никакая она не иностранка. По-русски она говорила свободно и без акцента.
— Неа, мы вообще ничего не поняли, — сказал Ромка. — А вы на каком языке говорили?
— На китайском! — фыркнул Стас, и все сразу захихикали и завозились.
— Я говорила по-французски, — без улыбки сказала Владислава Константиновна. — Это самые простые фразы, которые в конце третьего класса уже надо знать. Ну хорошо, я буду говорить медленнее, чтобы вам было понятно. Может быть, вы просто не привыкли к моему произношению.
Владислава Константиновна заглянула в журнал:
— Что надо сказать? — спросила учительница.
— Кому сказать? — не поняла Лера.
— Мне, мне. Я называю твою фамилию, ты встаешь и говоришь… что?
— Что? — тупо повторила Лера.
Владислава Константиновна сжала губы и поправила очки. Наверно, рассердилась. А может, она сжимала губы и поправляла очки независимо от своего настроения. Этого никто из группы не знал. Они же видели ее в первый раз в жизни.
Учительница снова заглянула в журнал:
Максим встал. Он, конечно, понял, что должен что-то сказать. Но он и представления не имел, что именно надо говорить. Лидия Сергеевна начинала урок совсем не так. И общалась с ними всегда по-русски.
— Ну? — Владислава Константиновна выжидательно уставилась на Максима. Тот помолчал, помолчал и спросил:
— Я не «чтокаю». А что говорить?
— Сэ муа, — сказала учительница, снова поправляя очки. На этот раз нервно. Наверно, уже и в самом деле сердилась. — Ты должен сказать: сэ муа.
— Данилов, прекрати паясничать! Фраза так переводится: «Это я». Сэ муа. Третий «А», вы надо мной издеваетесь? Почему вы притворяетесь, что ничего не понимаете?
Ее голос напряженно зазвенел, а щеки покраснели.
— Мы не притворяемся! — воскликнула Яна Садовская. — Мы и правда ничего не понимаем. Мы не знаем таких слов.
Все согласно закивали с очень серьезными лицами. Чтобы новая учительница перестала думать, что они над ней издеваются. Владислава Константиновна растерянно спросила:
— Как не знаете? Это программа второго класса. Вы не знаете фраз, которые говорят в начале урока? Может, вы и фраз о погоде никогда не слышали?
Француженка недоверчиво переводила взгляд с одного на другого.
— А как знакомиться, знаете? Назвать свое имя, спросить, как зовут собеседника, сказать, что вам очень приятно?
Группа молча качала головами.
— Ничего не понимаю, — пробормотала Владислава Константиновна. — У вас же в журнале одни пятерки. А что ж вы тогда знаете?
— «Бонжур» знаем и еще «о’ревуар», — сказал Артем.
— А ля мезон, — добавил Ромка. — А л’еколь.
Все оживились и стали выкрикивать французские слова, которые приходили в голову:
Но очень скоро слова иссякли, и группа замолчала.
— Это всё? За полтора года? — спросила Владислава Константиновна и покачала головой. — О-ля-ля!
Все дружно засмеялись — так смешно у нее это получилось. Но француженка и не думала смеяться. Она стала проверять, как группа читает, пишет и переводит. Потом сняла очки и долго их протирала.
— О-ля-ля! Кэль кошмар! — сказала она по-французски. Наверное, по привычке. А потом вспомнила, что ее никто не понимает, и перешла на русский. — Какой кошмар! Третий «А», это все очень печально. Читать и писать вы не умеете, слов не знаете, о произношении я вообще молчу. Как я вам выставлю оценки за третью четверть? Фактически у всех двойки. Ну, кроме Катковой. У нее очень слабенькая четверка, почти тройка.
Даша испуганно ахнула. Какая тройка? У нее никогда не было даже четверок, ни по одному предмету.
— А нам Лидия Сергеевна выставит, — сердито буркнул Ромка. Он обиделся за свою двойку по чтению. У Лидии Сергеевны он всегда читал на четыре. И что она раскомандовалась, эта Владислава Константиновна? Она даже не настоящая учительница, она всего лишь практику проходит. Значит, скоро уйдет обратно в свой институт. Вот Лидия Сергеевна вернется, и все будет по-старому.
— Могу вас огорчить, Лидия Сергеевна в этой четверти не придет, — сказала Владислава Константиновна. — Поэтому оценки буду выставлять я. Приготовьтесь, нам с вами придется очень много работать и очень много учить. У вас огромные пробелы в знаниях. Просто бездонные ямы, а не пробелы.
Все буквально онемели. Вот это новость! Жили, не тужили, и тут — бац! Новая учительница! Да еще собирается переучивать их по-своему. Кошмар!
Но все оказалось гораздо хуже, чем просто кошмар. Французский язык вдруг стал главным предметом. Раньше Ромка мог в школе на перемене заглянуть в учебник, посмотреть, что задали, и тут же его захлопнуть. И все равно меньше четверки никогда не получал. Если он читал или отвечал неправильно, Лидия Сергеевна поправляла его и просила повторить правильный вариант. Он послушно повторял, но тут же забывал. А зачем помнить? Лидия Сергеевна добрая, она и в следующий раз точно так же поправит. И оценку не снизит. А если вдруг не написал домашнее упражнение, всегда можно что-то придумать, и она поверит. Покачает головой совсем не сердито и скажет:
— Ну как же так, Орешкин? Стыдно не выполнять задание. В третьем-то классе!
Тут самое главное — опустить голову и сделать вид, что тебе и в самом деле стыдно. А еще попросить прощения по-французски. Это очень легко. Нужно просто сказать:
И тогда Лидия Сергеевна сразу заулыбается и скажет:
— Ну ладно, садись. Но чтобы в следующий раз был готов!
После этого надо обязательно поблагодарить:
И все. Считай, что выкрутился.
А в следующий раз она и не вспомнит об этом. И можно снова опускать голову и говорить «пардон» и «мерси».
Да, очень хорошо было учиться с Лидией Сергеевной. Она была будто и не учительница вовсе, а общая бабушка. Каждого могла пожалеть, с каждым поговорить по душам… Даже ругала и то ласково. Им все «англичане» завидовали и мечтали перейти во французскую группу.
А теперь оказалось, что учить французский не так уж и весело. И ужасно сложно. И что на домашние задания уходит времени больше, чем на русский, математику и литературное чтение вместе взятые.
Владислава Константиновна очень много задавала. Но самое главное — она потом спрашивала то, что задавала. И на уроках говорила только по-французски. И заставляла группу отвечать по-французски на свои вопросы. Она учила правильно читать и правильно произносить. Слушала ответы, вздыхала: «О-ля-ля!» или «Кэль кошмар!». И ставила всем тройки. А иногда и двойки.
— Этот французский — просто жуть! — возмущалась группа. — Как это можно выговорить? Язык сломаешь! Эта Владислава Константиновна просто издевается над нами! Хотим Лидию Сергеевну!
Они теперь оставались в четверг после пятого урока на французский, хотя в расписании в этот день иностранного языка не было вовсе. Новая француженка решила, что трех раз в неделю недостаточно, чтобы догнать программу, и проводила лишний урок в свое свободное время. Вот и получалось, что французский надо учить почти каждый день. Теперь пришла очередь «англичан» злорадно хихикать и отпускать колкие шутки. Они были счастливы, что наконец-то наступила справедливость. Теперь «французы» мучаются так же, как мучились они.
Три недели спустя учительница третьего «А» забеспокоилась.
— Ребята! Почему у вас столько троек? — спросила она, оставив французскую группу после уроков. — До конца четверти осталось не так много времени! Вы что, совсем перестали учить французский?
«Французы» ошеломленно переглянулись. «Перестали учить»?! Да они никогда в жизни еще столько не учили! Этот французский им уже снится в страшных кошмарах!
Их словно прорвало. Они окружили Ольгу Викторовну и стали рассказывать ей про уроки французского, крича и перебивая друг друга. Они вдруг поняли, что она может помочь, защитить их от этой ужасной Владиславы Константиновны.
— Это просто жуть! — жаловались они Ольге Викторовне. — Она нам столько задает! И всегда на завтра! Мы не успеваем учить!
— Двадцать слов каждый день! — кричала Яна. — Они же просто в голове не помещаются, все двадцать! Лидия Сергеевна только пять задавала. И то не всегда спрашивала.
— Она говорит: читать текст восемь раз! Когда это я успею? — возмущался Артем. — У меня музыкалка, танцы и бассейн еще!
— Я читаю как всегда — «жардин», а она мне: «Надо читать „жардэн“», — негодовал Стас и передразнивал: — «В нос, Ковальчук, в нос! Этот звук носовой — жардэн-н-н-н-н».
— Она всем говорит одно и то же, — жаловалась Лера и очень похоже изображала Владиславу Константиновну. — «Кэль кошмар! Ваше произношение! О-ля-ля!»
— И зачем нам сдалось это произношение? Мы во Франции жить не собираемся! Верните нам Лидию Сергеевну! Мы с ней хотим учиться! — вопил Максим.
«Французы» говорили и говорили, вспоминали все свои обиды. Молчала только Даша Каткова. А потом вдруг тихо сказала:
Все замолчали на секунду, а потом накинулись на нее:
— Что тебе нравится? Тройки и двойки получать?
— Да она их и не получает. У нее четверки.
— Ага, и все с минусом. Для отличницы четверки с минусом как для нормального человека двойки.
— Каткова, всем не нравится, а тебе нравится? С чего это вдруг?
— Я уже в песнях знакомые слова слышу, — застенчиво сказала Даша. — А позавчера новости на французском языке слушала. И про погоду поняла. Так здорово — понимать другой язык!
— Значит, Владислава Константиновна мучает нас, а ты ее защищаешь? — сердито спросила Лера.
— Она не мучает, а просто хочет нас научить.
— А Лидия Сергеевна, значит, не хочет?
— Лидия Сергеевна слишком добрая, — вздохнула Даша. — Вот мы все и разбаловались.
Ее слова потонули в общем гвалте. Все снова кричали и возмущались, и Ольга Викторовна едва смогла их успокоить.
— Все это очень странно, — сказала она. — Владислава Константиновна хорошо о вас отзывается. Я думала, вы подружились. Вообще-то в следующем году она будет работать в нашей школе. И она просила, чтобы ей отдали вашу группу насовсем.
— Нет! — в ужасе завопили все, кроме Даши. — Не надо насовсем! Мы не хотим к ней! Отдайте нам нашу Лидию Сергеевну!
— Хорошо, я поговорю с Владиславой Константиновной, — пообещала Ольга Викторовна. — Постараемся разобраться.
— Ничего не получится, — сказал Ромка, когда она ушла. — Нас никто не послушает. Учителя всегда заодно. Не видать нам больше Лидии Сергеевны.
— Я знаю, что надо делать. Надо все рассказать родителям, — предложил Максим. — Им не понравится, что мы съехали на тройки. Сразу все! Они пойдут к директору, нажалуются на француженку, и она уйдет обратно в свой институт.
Все очень обрадовались. Какой молодец Данилов! Как здорово придумал. Родители — это не учителя. Родители всегда за своих детей. Они пойдут и уберут из школы Владиславу Константиновну. И к ним вернется Лидия Сергеевна. Почти месяц прошел, может, она уже здорова?
— Только надо, чтобы вся группа была заодно, — сказала Лера. — Чтобы все родители пришли вместе. А то что же это получится: кому-то Владислава Константиновна плохая, а кому-то хорошая?
И она многозначительно посмотрела на Дашу.
— Мои родители никуда не пойдут, — отрезала та. — Я им ничего говорить не буду.
— А Каткова всегда против всех! — закричал Стас. — Она даже списывать не дает.
— Да ты и когда списываешь, двойки получаешь, — сказала ему Даша. — А вы все против Владиславы Константиновны, потому что у нее учиться надо. А вы хотите снова в телефоны играть и домашку не делать, как у Лидии Сергеевны. И пятерки ни за что получать, как раньше.
— Отличницы все такие вредные, — сказал Максим. — Ладно, мы и без нее обойдемся. Остальные все согласны?
— Все! — дружно взревела группа.
И все отправились по домам настраивать родителей против новой француженки.
Через неделю в школу вернулась Лидия Сергеевна. Ее рука была еще в гипсе, и учительница прикрывала ее длинной шалью. «Французы» не ожидали ее увидеть и кинулись к ней, едва не сбив с ног.
— Лидия Сергеевна! Вот это да! А нам сказали, что вы к нам больше не придете! Но мы все равно вас ждали, — радостно выкрикивали они, окружив ее плотным кольцом.
— Да куда же я от вас денусь? — улыбалась Лидия Сергеевна. — Как же я могу вас бросить? Вы же моя любимая группа. Я пока только вас буду учить, меня попросили к вам пораньше выйти. Я ведь еще болею. — Она показала руку в гипсе.
— Это все ваши родители, — прошипела Даша Ромке, когда все расселись по своим местам. — Это из-за них Лидию Сергеевну вернули. Даже долечиться не дали.
— Ты что, не рада ей? — спросил Ромка.
— Рада. Я ее тоже люблю. Только учиться хочу у Владиславы Константиновны. А она теперь будет учить не нас, а «французов» из третьего «Б». Ее туда перевели, — прошептала Даша.
— Вот пусть теперь они мучаются. А мы заживем по-старому! — потер руки Ромка.
Но по-старому почему-то не выходило. Ненастоящие пятерки уже не радовали. Хотелось снова получить четверку с минусом или даже тройку, но свою, честно заработанную. Домашнее задание казалось слишком легким, тексты переводились как-то быстро и без усилий, незнакомые слова заучивались за десять минут. А трудные звуки сами собой произносились правильно, даже получилось выговорить французскую «р» горлом! Именно так, как требовала Владислава Константиновна. Ромка весь вечер этому радовался, ходил по дому и проговаривал все слова с буквой «р»: «мер-р-р-си», «пар-р-р-дон», «о’р-р-ревуар-р-р». Очень красиво получалось, прямо как у настоящих французов.
А однажды Лидия Сергеевна задала наизусть стихотворение на французском языке. Оно было трудное и совсем не складное. Но Ромка его все равно выучил, да так, что от зубов отскакивало. Сама Владислава Константиновна поставила бы ему пять! Ромка бежал на урок как на праздник. Наконец-то пятерка будет настоящая и честная. Он весь вечер трудился, чтобы ее получить.
— Орешкин, ты в курсе? — спросил Стас на перемене перед уроком французского.
— О чем? — не понял Ромка.
— Что нам стихотворение не задавали.
— Как не задавали? Задавали.
— Ну ты чего, не понимаешь? Будто бы не задавали. Никто же не выучил.
— Орешкин! Смотри не вздумай отвечать!
— Ты дурак? Потому что, если мы все будем говорить, что нам не задавали, Лидия Сергеевна подумает, что хотела нам задать, да забыла. Всегда же так делали! Ты хочешь всю группу сдать?
— Но я-то выучил! — в отчаянии закричал Ромка. — Я пятерку хотел получить.
— Да она тебе ее и так поставит, — успокоил Стас. — Без всякого стиха.
— Но я хотел… — Ромка замолчал. Разве объяснишь Ковальчуку, что он хотел ответить по-честному? Разве Ковальчук поймет, что ему вдруг понравилось учить иностранный язык? Вот если бы Каткова была, она бы его поддержала. Но Каткова как раз сейчас болеет, а в одиночку против всей группы не пойдешь.
На проверочном тесте в конце четверти все поголовно списывали с учебника. Ромка отсел на заднюю парту и упорно пытался делать задания сам. У него ничего не получалось, он не знал этого материала. Они с Владиславой Константиновной не успели до него добраться. На соседней парте пыхтела Каткова. Она тоже принципиально никуда не смотрела, ни в свою тетрадь с правилами, ни в учебник. А ведь он лежал совсем рядом, на парте, только руку протяни. Лидия Сергеевна сама сказала, что, если встретится что-то трудное, можно свериться с учебником. Но так хотелось написать самостоятельно! Даже азарт появился: смогу или не смогу?
Даша с Ромкой переглядывались время от времени и глазами спрашивали друг друга: «Ну как?» И так же молча отвечали: «Плохо!»
— Сколько заданий сделал? — прошептала Даша в конце урока. — Я — три из пяти.
— А я — только два, — вздохнул Ромка.
— Кэль кошмар! — покачала головой Даша, и они тихонько засмеялись.
За тест оба получили по тройке. А у всех остальных на листочках красовались пятерки.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Максим, держа свой тест высоко над головой. — Вот это совсем другое дело! Такой французский мне нравится.
— И чему ты радуешься? — спросила Даша. — Ты же сам понимаешь, что ничего не знаешь.
— А зачем знать? Главное — оценка, — сказал Артем. — Зато теперь у меня за четверть четыре выйдет. А если бы не Владислава Константиновна со своими тройками, вообще пятерка была бы.
— Липовая, — добавил Ромка.
— Ой, а ты, Орешкин, лучше помолчи! — воскликнул Стас. — У вас с Катковой вообще трояки. Вы даже с учебника списать не смогли!
— Не захотели, — поправила Даша.
— Ага, конечно! Специально на тройки написали, — сказала Яна. — Не захотели хорошие оценки получить. Вы всё врете!
Ромка только вздохнул. Неудивительно, что никто не верит. Еще две недели назад он и сам не поверил бы.
А на каникулах Ромку ждал сюрприз. Папа взял его с собой на встречу с любимой футбольной командой. Ромка был отчаянным болельщиком, даже всю свою комнату обклеил плакатами известных футболистов. Он и в футбольную секцию с первого класса ходил. А папа футбол не очень любил. Он работал фотокорреспондентом, и ему поручили фотографировать эту встречу для своей газеты.
Ромка был вне себя от счастья. Он увидит всех любимых игроков! А может быть, возьмет автографы. Ромка даже футбольный мяч прихватил для этого. Конечно, им потом нельзя будет играть. Зато в секции все просто умрут от зависти, когда он принесет мяч, весь исписанный известными фамилиями!
Встреча проходила в небольшом зале, полностью забитом футбольными фанатами и разными корреспондентами, с фотоаппаратами и микрофонами. Ромке досталось не очень удачное место в самом конце зала, и он почти ничего не видел.
В конце встречи футболисты стали раздавать автографы. Ромка сам ни за что не пролез бы сквозь толпу болельщиков, которая их окружила. Но с помощью папы ему удалось подобраться к центральному столу и протянуть мяч вратарю и лучшему полузащитнику.
— Ну что, доволен? — спросил папа.
— Еще бы! — радостно выдохнул Ромка и прижал к себе мяч с драгоценными автографами.
— А вон к тому не пойдешь? — Папа кивнул на смуглого футболиста за крайним столом.
— Пап, это же легионер, он француз. Что я ему скажу?
— Но ты же, кажется, французский изучаешь? Ты что, до сих пор не знаешь, как поздороваться и поблагодарить? А то, что тебе нужен автограф, он и сам поймет.
Ромка посмотрел на папу и решительно двинулся к французскому футболисту. А когда подошел, на него напала противная дрожь, горло будто тисками сдавило, и он едва смог выдавить из себя:
Француз посмотрел в его сторону, улыбнулся и заговорил с ним. Конечно, на своем языке, на французском. Ромка совсем растерялся. Стоял словно оглушенный и ничего не понимал.
И вдруг в этом потоке непонятных звуков он различил знакомое слово. А потом еще одно. А потом эти слова сложились в предложение. И это предложение было очень знакомым и понятным. Француз спрашивал, как его зовут. Невероятно! Он говорил так же, как и Владислава Константиновна на уроках.
Ромка, запинаясь, назвал свое имя. Потом ответил на вопрос, в каком классе он учится. Потом сказал, что любит футбол и играет в него уже два года. А когда француз расписался на мяче, сказал «мерси боку». С тем самым правильным французским «р-р-р».
Футболист поднял большой палец вверх и сказал:
— Браво! Франсуски — карашо!
Это звучало смешно, но Ромка не засмеялся. Наверное, он сам выговаривал французские слова не лучше.
По дороге домой Ромка смотрел на размашистую подпись на мяче и никак не мог прийти в себя. Он разговаривал с настоящим французом! Он говорил по-французски. И его понимали.
Первый учебный день после каникул в третьем «А» был совсем коротким — всего четыре урока. Ромка с одноклассниками выбежал в коридор и вдруг увидел Владиславу Константиновну. Она стояла у доски в соседнем кабинете, где учился третий «Б», и писала сегодняшнее число. По-французски. Ромкины ноги сами собой замедлили шаг, и он остановился на пороге. Сзади кто-то подошел и встал рядом. Ромка повернулся: Каткова.
Они вдвоем стояли в дверях и смотрели, как Владислава Константиновна красиво выводит на доске французские буквы.
— Орешкин? Каткова? — Владислава Константиновна обернулась. — Что вы хотели?
— Владислава Константиновна, возьмите нас к себе, — внезапно вырвалось у Ромки.
— Куда — к себе? — не поняла француженка.
— В группу, — уточнила Даша. — Мы к вам хотим. Нам нравится французский.
Владислава Константиновна переводила взгляд с одного на другого и молчала. Ее пальцы задумчиво крошили мел. Меловые крошки сыпались на пол и на ее юбку. Ромка разочарованно вздохнул. Ага, конечно, так она и возьмет! Сами нажаловались на нее и выгнали, а теперь пришли проситься обратно. Некрасиво все это. Да и какое ей дело до них? Зачем ей сдались два лишних ученика, которым вдруг очень понравился иностранный язык? Ей же все равно кого учить, хоть третий «А», хоть третий «Б». Да хоть десятый «В»! Какая разница, на ком практиковаться?
Ромка пихнул Дашу плечом:
Та еще раз с надеждой взглянула на француженку и вслед за Ромкой вышла в коридор.
— Подождите. — Владислава Константиновна положила мел на стол и подошла к ним. — Мне не разрешат взять вас в свою группу, вы из другого класса, — сказала она. — У меня другое предложение. С пятого числа я буду вести занятия для отстающих. Три раза в неделю. До конца года. А это целых два месяца. Достаточно времени, чтобы подтянуть «хвосты» и догнать свой учебник. А дальше все будет зависеть от вас. И в слабой группе можно хорошо учиться. Когда есть желание, никакие препятствия не страшны. Согласны? Д’аккор?
— Д’аккор! — воскликнули Ромка и Даша. — Мерси! О’ревуар!
— Кэль кошмар! — вздохнула француженка. — Ваше произношение!
— О-ля-ля! — закричали Ромка с Дашей и весело понеслись по коридору.
