Рассказ черный хлеб мигулай ильбек краткое содержание
НАРОДНЫЙ ПИСАТЕЛЬ
Николай Филиппович Ильбеков (Мигулай Ильбек) — один из ведущих прозаиков Чувашии. Родился он в 1915 году в с. Три-Избы Шемурша Шемуршинского района Чувашской АССР.
По образованию — учитель. Литературную деятельность начинал как поэт в 1933 году, но по-настоящему талант его раскрылся тогда, когда он обратился к прозе. Уже первые рассказы и новеллы («Однажды ночью», «Время», «Мечта», «Школа» и др.), опубликованные в середине 30-х годов, свидетельствовали о пристальном внимании молодого автора к жизни своего народа, об умении видеть и художественно выразительно показать характерные перемены в его сознании.
Более десяти лет (1937—1948 гг.) писатель служил в рядах Советской Армии. Принимал активное участие в освобождении Западной Украины и Западной Белоруссии. В годы Великой Отечественной войны находился на фронте: был пулеметчиком, артиллеристом, политработником, редактором дивизионной газеты. Во время обороны Сталинграда сражался в составе легендарной 62 армии. С боями Н. Ильбеков прошел фронтовые дороги от Волги до Болгарии и Югославии. За боевые подвиги на фронте награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени и медалями.
После возвращения из рядов Советской Армии, с 1948 по 1958 год, работал старшим редактором Чувашского книжного издательства, в течение четырех лет был ответственным секретарем Правления Союза писателей Чувашской АССР. В настоящее время — писатель-профессионал.
Жизненный опыт писателя лег в основу таких сборников повестей и рассказов, как «Мы — советские солдаты», «Четыре дня», «Сурбан», «Война и победа». Много рассказов и очерков он посвятил мужеству и героизму советских воинов в боях против немецко-фашистских захватчиков и самоотверженному труду рабочих и колхозников в тылу («Отец и сын», «Великий подступ», «Мощь», «Ирена», «В госпитале» и др.).
Значительным событием в чувашской литературе явился роман Н. Ильбекова «Черный хлеб», переведенный на русский, эстонский и болгарский языки. Спектакль, поставленный по мотивам этого романа, с большим успехом идет на сцене Чувашского государственного академического театра имени К. В. Иванова.
Главное в романе «Черный хлеб» — драматически сложная судьба дореволюционного чувашского крестьянства. Писатель убедительно, с большим мастерством показывает пробуждение и формирование революционного самосознания трудящихся масс. Он создал яркие, запоминающиеся образы батрака Тухтара, крестьянина-собственника Шеркея и его дочери Сэлиме, деревенского богача Кандюка. Наряду с ними на страницах романа действуют русские Капкай, Миша, Аня, жизнь которых тесно связана с жизнью и борьбой чувашской бедноты.
Точный, яркий язык, умелое использование легенд и преданий, подлинно народная тональность в обрисовке характеров — все это помогает писателю зримо воссоздать колорит минувшей эпохи.
Много сделал Н. Ильбеков в области перевода на чувашский язык произведений русской и зарубежной литератур.
За большие заслуги в области художественной литературы и создание особо ценных произведений ему присвоено почетное звание народного писателя Чувашской АССР. Он награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Есть беспокойные люди, о которых говорят, что они находятся всегда в пути, всегда в поисках нового. К таким принадлежит и Мигулай Ильбек. Он полон творческих сил и замыслов.
Николай ДЕДУШКИН
ПРОЛОГ
Жизнь прожить — не поле перейти.
Изба приземиста, сутула, ветха. Перед ней стоит вяз, величавый и пышный, словно богатая невеста в свадебном наряде. Густая листва плотной зеленой чадрой нависла над соломенной крышей, надежно укрывая ее от солнечных лучей. Кровля еще не совсем потеряла свой первоначальный золотистый цвет.
Два подслеповатых окошка покривились. Одно искоса, как будто с недоверием, всматривается в домишки на противоположной стороне улицы, другое тупо уставилось в низенькую завалинку.
Крыльцо красивое, осанистое, с горделиво вскинутым коньком, карнизы узорчатые, перила покрыты замысловатой резьбой. Смешно выглядит оно рядом с неказистой избенкой. Кажется, что старый, истрепанный кафтан из домотканого сукна на груди залатали куском дорогой красивой материи.
Уныло поскрипывают сделанные из жердей ворота. При каждом резком порыве ветра трухлявые, замшелые столбы пугливо вздрагивают. Один столб жмется к крыльцу, другой — беспомощно привалился к углу стоящей вблизи от дома летней лачуги.
Рассказ черный хлеб мигулай ильбек краткое содержание
Николай Филиппович Ильбеков (Мигулай Ильбек) — один из ведущих прозаиков Чувашии. Родился он в 1915 году в с. Три-Избы Шемурша Шемуршинского района Чувашской АССР.
По образованию — учитель. Литературную деятельность начинал как поэт в 1933 году, но по-настоящему талант его раскрылся тогда, когда он обратился к прозе. Уже первые рассказы и новеллы («Однажды ночью», «Время», «Мечта», «Школа» и др.), опубликованные в середине 30-х годов, свидетельствовали о пристальном внимании молодого автора к жизни своего народа, об умении видеть и художественно выразительно показать характерные перемены в его сознании.
Более десяти лет (1937—1948 гг.) писатель служил в рядах Советской Армии. Принимал активное участие в освобождении Западной Украины и Западной Белоруссии. В годы Великой Отечественной войны находился на фронте: был пулеметчиком, артиллеристом, политработником, редактором дивизионной газеты. Во время обороны Сталинграда сражался в составе легендарной 62 армии. С боями Н. Ильбеков прошел фронтовые дороги от Волги до Болгарии и Югославии. За боевые подвиги на фронте награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени и медалями.
После возвращения из рядов Советской Армии, с 1948 по 1958 год, работал старшим редактором Чувашского книжного издательства, в течение четырех лет был ответственным секретарем Правления Союза писателей Чувашской АССР. В настоящее время — писатель-профессионал.
Жизненный опыт писателя лег в основу таких сборников повестей и рассказов, как «Мы — советские солдаты», «Четыре дня», «Сурбан», «Война и победа». Много рассказов и очерков он посвятил мужеству и героизму советских воинов в боях против немецко-фашистских захватчиков и самоотверженному труду рабочих и колхозников в тылу («Отец и сын», «Великий подступ», «Мощь», «Ирена», «В госпитале» и др.).
Значительным событием в чувашской литературе явился роман Н. Ильбекова «Черный хлеб», переведенный на русский, эстонский и болгарский языки. Спектакль, поставленный по мотивам этого романа, с большим успехом идет на сцене Чувашского государственного академического театра имени К. В. Иванова.
Главное в романе «Черный хлеб» — драматически сложная судьба дореволюционного чувашского крестьянства. Писатель убедительно, с большим мастерством показывает пробуждение и формирование революционного самосознания трудящихся масс. Он создал яркие, запоминающиеся образы батрака Тухтара, крестьянина-собственника Шеркея и его дочери Сэлиме, деревенского богача Кандюка. Наряду с ними на страницах романа действуют русские Капкай, Миша, Аня, жизнь которых тесно связана с жизнью и борьбой чувашской бедноты.
Точный, яркий язык, умелое использование легенд и преданий, подлинно народная тональность в обрисовке характеров — все это помогает писателю зримо воссоздать колорит минувшей эпохи.
Много сделал Н. Ильбеков в области перевода на чувашский язык произведений русской и зарубежной литератур.
За большие заслуги в области художественной литературы и создание особо ценных произведений ему присвоено почетное звание народного писателя Чувашской АССР. Он награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Есть беспокойные люди, о которых говорят, что они находятся всегда в пути, всегда в поисках нового. К таким принадлежит и Мигулай Ильбек. Он полон творческих сил и замыслов.
ПРОЛОГ
Жизнь прожить — не поле перейти.
Изба приземиста, сутула, ветха. Перед ней стоит вяз, величавый и пышный, словно богатая невеста в свадебном наряде. Густая листва плотной зеленой чадрой нависла над соломенной крышей, надежно укрывая ее от солнечных лучей. Кровля еще не совсем потеряла свой первоначальный золотистый цвет.
Два подслеповатых окошка покривились. Одно искоса, как будто с недоверием, всматривается в домишки на противоположной стороне улицы, другое тупо уставилось в низенькую завалинку.
Крыльцо красивое, осанистое, с горделиво вскинутым коньком, карнизы узорчатые, перила покрыты замысловатой резьбой. Смешно выглядит оно рядом с неказистой избенкой. Кажется, что старый, истрепанный кафтан из домотканого сукна на груди залатали куском дорогой красивой материи.
Уныло поскрипывают сделанные из жердей ворота. При каждом резком порыве ветра трухлявые, замшелые столбы пугливо вздрагивают. Один столб жмется к крыльцу, другой — беспомощно привалился к углу стоящей вблизи от дома летней лачуги.
В конюшне конь рыжей масти. Он беспокойно скребет передними ногами пол, часто вскидывая голову с белой звездой на лбу.
Лениво копошатся в навозе пестрые лохмоногие куры.
Чтобы попасть в дом, нужно пройти через небольшие сени, тесно заставленные разной хозяйственной утварью, и подняться по нескольким ступеням.
В избе сумрачно. Свет с трудом проникает сквозь мутные оконные стекла. В оконце, прорубленном во двор, стекла выбиты, и оно завешено черной замусоленной тряпкой.
Душно. Воздух сырой, затхлый.
Около двери развешана на деревянных гвоздях видавшая виды одежонка. Во всю длину стены, выходящей на улицу, протянулась широкая скамья. На одном ее конце громоздятся почти до самого потолка перины и подушки.
В углу стоит липовый стол. Рядом — стул с высокой прямой спинкой, на сиденье которого лежит подушка в кожаной наволочке. Это — место хозяина дома.
Люди тесно столпились в переднем углу. Стоят понуро, дышат осторожно, украдкой. Гнетущую тишину нарушают только надоедливая возня бесчисленных тараканов и хриплое, прерывистое дыхание старика, лежащего на низкой деревянной кровати.
Старого Сямаку разбил паралич. Родные сразу поняли, что дни его сочтены, и покорно примирились с этим: на все воля божья, да и вышел, видать, старику срок. Но очень их волновало и огорчало, что он умирает, лишившись речи. Они надеялись услышать от Сямаки в последний час такие слова, которые сразу бы изменили жизнь всей
Черный хлеб мигулай ильбек краткое содержание
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
Элендей угостил, оказывается, Урнашку на всю ос
тавшуюся жизнь: с того самого дня, когда тот вместе с
Кандюками пировал в доме Шерккея, он так и не при
шел в разум. Но сам он этого, видимо, не понимал и по
привычке целыми днями кружил возле лавки Нямася. Хо
дил, правда, не твердо и уверенно, как прежде, а на шат
ких полусогнутых ногах, и его заносило то в одну, то в
другую сторону. Путался и в словах, терял мысль, заво
дил разговор бог знает куда.
Нямась был очень зол на Элендея за это. Зол — это
бы еще куда ни шло, но он наверняка захочет отомстить
ему. В то же время он знал, как связываться с Элендеем.
И Нямась решил выждать удобный момент. Отец тоже по
советовал ему не пороть горячку. К тому же, в деревне
мало кто любил и жалел Урнашку. Потому его судьбу по
решили Нямась с отцом — к весне в Утламыше его не
стало. Болтали разное: кто говорил, что Кандюки отпра
вили своего работника туда, откуда когда-то привели, кто-
то намекал на другое.
Погода не баловала — холода держались до самого на
ступления весны. Зато весенние деньки выдались один
краснее другого. Умытое вешними водами солнце с ран
него утра и до поздней ночи разливало свое щедрое тепло
по бездонному небу. По улицам и канавам журчат го
ворливые ручьи; гуси выводят своих желтых пушистых
деток на зеленые лужайки и хлопотливо гогочут над ними;
заливаются песней трудолюбивые скворцы, сооружая в
скворечниках уютные гнезда; а тут уже стали лопаться
почки, того гляди зазеленеет все вокруг.
В такое время, когда в природе все пробуждается и
оживает, жить бы да радоваться, однако не все сбывает
ся в жизни так, как мечтается. Вот и Шерккею приходится
довольно туго. Он не успевает справляться с хозяйством —
ведь у него всего-навсего две руки, а работы непочатый
край: дом надо обихаживать, скотину поить-кормить, в
поле выходить с плугом. Шерккей мечтал засеять весной
Какерлинские поля — он купил там десять десятин зем
ли, но в одиночку это сделать не под силу, и он нанял
тамошних татар. Ему, конечно, жалко было раскошели
ваться, но выхода другого нет, и деньги мало-помалу тают.
Утешает одно: надеется собрать неплохой урожай, только
На страдную пору попытался найти трудолюбивого и
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
пигалицу. Но та спланировала, как осенняя бабочка, и
опустилась к его ногам. Вконец рассвирепевший Шерккей
смачно сплюнул на землю и схватился за кнут. Птица,
словно учуяв угрозу, не рискнула больше приблизиться
к телеге, но кричать не перестала. Шерккей погрозил ей
кнутовищем и махнул рукой: ну что с ней поделаешь, с
глупой?! Бог с ней, пусть летит вместе, ее ведь все равно
Боже, наконец-то он один на один с заветным сунду
ком! Уже три дня, как не дает он Шерккею покоя —
заставляет то трепетать от радости, то волноваться от не
известности. А то вдруг сердце замирает от мысли: ну,
как кто-нибудь отнимет сундук
пюлеху, наконец-то он добрался до своего загона. Открыть
сундук дома он не находил никакой возможности. Даже
детей отправил ночевать в стог сена, сам же изнутри за
крылся в бане на задвижку и забылся кратким сном, то
и дело вздрагивая и приникая, как сурок, к двери: не
слышно ли каких подозрительных звуков? Днем он торо
пил солнце, чтобы укоротить день; ночью с нетерпением
ждал, когда же пропоет соседский петух, чтобы укоро
тить ночь. К счастью, и день и ночь прошли благополуч
но. О существовании сундука не прознал никто, ребя
тишки и те остались в неведении. Оно и к лучшему: не
прознали — и не надо.
Сундучок был невелик, но довольно увесист. На крыш
ке его имелась железная ручка, возьмись за нее и неси
себе — удобно. За время бессонных ночей Шерккей не
только поднимал раз за разом сундучок, но и встряхивал
его: уж не пуст ли, чего доброго? Ну нет, не может быть,
чтобы такая вещица и была пуста! Небось Шерккей, хоть
и не доводилось ему до сего дня держать в руках больших
денег, сумеет отличить золотой звон от медного. Вот он
снова осторожненько встряхнул сундучок и, услышав из
нутри желанный звук, так и зашелся от радости, аж гла
за стали мокрыми, и он часто-часто захлопал веками.
Шерккея распирал восторг. В одном уголке сундука он
обнаружил отверстие величиной с зернышко и решил,
что отсюда и надо его открывать. Ведь ключа-то у него
все равно нет. И тут ему вспомнился день смерти отца.
Не успел отец закрыть глаза, как Элендей вынул из его
кармана ендек, сосчитал все деньги и поделил поровну
между Шерккеем и собой. В ендеке тогда Элендей обна
ружил еще какой-то заржавевший ключ и кривой гвоз
дик. Кто знает, может, это и был ключ от сундука?
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
Володя закрыл собаку со щенками в хлевушок и, вы
брав одного из них, вынес Ильясу и пошел проводить
его до кузницы. Отныне они договорились дружить по-
У Тухтара тоже как раз к этому времени закончились
дела в кузнице. Он уже хотел уйти, не дожидаясь Ильяса,
и распрощался с радушными кузнецами, но тут увидел
идущих к кузне ребят и спешащую следом за ними дочку
кузнеца. Симпатичная девушка смело взглянула на Тухта
ра. Тот стоял уже со взваленной на плечи бороной и,
увидев девушку, смутился своей ноши, но вскоре это чув
ство заглушило другое, неуловимое душой и мозгом, но
доброе и теплое. Он зашагал не оглядываясь. Ильяс, едва
поспевая ступать с ним рядом, словно угадав потайные
мысли Тухтара, тихо проговорил:
— Ее Аней зовут, это Володина сестра. Она в Симбир
XIV. БЕДА ПРИНОСИТ СЧАСТЬЕ.
В это лето сельчане надеялись на лучший, чем в про
шлом году, урожай. Средина лета — до дозревания ржи —
не была столь жаркой, дожди проливались вовремя, и на
дороге не клубилась чрезмерно густая пыль. Если и при
такой погоде не надеяться на добрый урожай, то какими
же надеждами и жить крестьянину? Вот уже начали скло
няться под тяжестью колосья, и не сегодня-завтра с чьей-
то легкой руки выйдут в поле жнецы с серпами. В один
из таких дней ближе к обеду вдруг нещадно запалило сол
нце, а над лесом стали сгущаться тяжелые темные обла
ка. Они становились все гуще, чернее, а между ними про
бивались неестественно белые полоски, которые вскоре
заполнили ослепительные зигзаги молний; следом за ними
загрохотал гром. Деревня зашумела, заволновалась, за
— Град надвигается! Град. Побьет хлеба-то.
Увидев первые разряды молний, Шерккей выскочил
на улицу. Опершись об изгородь, он с ужасом глядел в
сторону леса, потом вполголоса забормотал:
—Добрый пюлех, прошу тебя, пронеси этот злой дождь
мимо моего загона, умоляю тебя.
Однако когда упали первые капли дождя, он забежал в
дом, судорожно натянул на голову войлочную шляпу, на
кинул сохман и, не оглядываясь, босиком, помчался в поле.
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
— Я дважды не повторяю, сестрица, — перебил ее
— Ну тогда. раз уж хотите сгрузить. А чем платить-
то мы за доски будем?
— За них уже уплочено, сестрица.
Тухтар тем временем развернул лошадь и завел ее в
огород. Элендей развязал веревки, и они аккуратно стали
складывать новенькие доски в штабель.
— А вы, хлебоморы, чего рты пораскрывали? Иль бо
итесь, руки у вас отвалятся? А ну-ка помогайте тоже! —
прикрикнул Элендей на изумленных девчонок. Те, по
краснев от смущения, кинулись помогать мужчинам.
К ночи пошел дождь, стало темным-темно, но Тухтар
ходил из дома в дом, приглашал людей помочь Бикмур-
зе. Откликнулись тотчас Мулендей, Имет, Шингель, Са
вандей. Беда Бикмурзы задела за живое каждого. Да ведь
и с каждым может всякое случиться. Вот люди и отозва
лись всем сердцем, среди ночи стали запрягать лошадей,
у кого их не было, те брали топоры, пилы. Вскоре всей
гурьбой выехали в сторону Паталуя.
Из-под колес свищет грязь, дорога неровная, в колдо
бинах и выбоинах скопилась дождевая вода. Но возчики не
сбавляют скорости. Выскочивший было на дорогу из ни
зинки серый волк тут же отпрыгнул в сторону от шумной
компании. Лошади, успевшие его почуять, беспокойно
всхрапывая, заозирались по сторонам и убыстрили шаг.
Не унывает чуваш! Его беда становится бедой друго
го, вот и спешат они помочь друг другу, недоспав и не-
доотдохнув, утешают друг друга шуткой-прибауткой, что
бы не выставлять напоказ свои беды и горести. Эта не-
унываемость испокон веку спасала родной народ, перед
ней отступала даже самая грозная беда, и не пугало при
шествие новой, еще более страшной. С малых лет, гово
рят, ему наступила на ногу корова — и он остался жив,
да еще и закалился в огне жизни, пророс железными
корнями сквозь камень и теперь способен противостоять
любым бурям и невзгодам.
Люди дружно едут обочиной дороги. Вернувшийся с
войны изможденным и израненным Шалпак рассказыва
ет удивительные истории про то, как они воевали с япон
цами. Наши солдаты их непременно бы победили, если
бы офицеры исполняли свое дело как надо, говорит он.
А Шырттан Имет смешит россказнями о прошедшей на
той неделе свадьбе. За разговорами не заметили, как с
рассветом добрались до Паталуя. Вот и Красный лес. Го
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
— Изверг. Дочь родную пропиваешь? — и тут же бес
сильно уронила голову.
— Не твое это дело, мать, твое дело выздоравливать
поскорее, — тихо, скороговоркой проговорил Шерккей
и вернулся к столу.
Ильяс тут же сообразил, о чем идет речь. В темноте на
щупал лапти, быстро обулся, набросил кошачий малахай,
сохман и метнулся в дверь навстречу входившему Тимруку.
— Тимрук, ты проводил бы его на двор-то, а то забо
ится один, — заботливо сказал отец.
— Кто? Ильяс забоится? Да он такой же смелый, как
Услышав имя брата, Шерккей так и передернулся.
— Ну, — обвел гостей счастливым взглядом, — мать
она пошумит, пошумит — и согласится. И ложки в пле
тенке постукивают, без этого не бывает. А я своему слову
—А как же иначе? На то ты и мужик!
Шерккею вдруг вспомнились слова знахарки Шерби
ге: господи, да неужто вправду они сбываются? Помнит
ся, она говорила, только не надо противиться. И тут
Кандюк опередил его мысли:
— Вот и я говорю, сват, мы ведь тоже не последние
люди, народ в деревне нас знает! Да что в деревне — нас
в волости да в уезде знают!
— И-и, сватушка, да за нашего Нямася желающих —
полна деревня! Сегодня же десятками готовы прибежать!
Только я поглядела, поглядела — близко ни одна не под
ходит. Да и он день и ночь вторит: Селиме да Селиме.
Уж с прошлого года забыть не может.
— Эдак, выходит, пюлех предписал. Мы ведь тоже
ничего не жалели для дочери, старались. Вот зять-то,
выходит, и не против, Нямась. Будь здоров, зятек до
рогой! — Шерккей наконец-то впервые отважился назвать
Пили водку, медовуху, чарку за чаркой. Закуски на
столе полным-полно, а калач так и не починали.
Вернулся Ильяс. Ноги его были по колено в снегу. Ни
кто не заметил за разгоряченным гвалтом мальчишку. А
он, раздевшись, прошел к постели матери и молча юрк
— И-ех, сватушка, душа поет, сердце радости полно!
Веселись давай до утра, пока мы. Ах, жалко, гармошки
нету! Да мы и так, без нее! —Алиме запела тонким скри
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
— Э-хе-хе, тоже нашли мастерицу!
— Ладно, не упрямься, подружка.
— Разве что в честь Тухтара рассказать? Ну ладно, слу
шайте загадку: «Зимой сытый, летом голодный». Кто это?
— Верно: мякинница. К лету мякина-то кончается, вот
она и остается летом пустой — голодной. Еще загадаю: у
двенадцати саламатов одно кнутовище. Что это?
Все глубоко задумались. Как же так, ведь у каждого
саламата — свое кнутовище, а тут у двенадцати — одно.
Что это за саламат такой?
— Тоже не знаю. Может, гроздь? К примеру, гроздь
— Нет, не гроздь. Арихве, ты как думаешь?
— Ну, Тухтар уж точно знает.
— А вот и нет, Хакиме, не знаю.
Хакиме опросила всех — никто не знает ответа.
— Так, никто не знает, — развеселилась Хакиме, —
теперь я вас буду за это продавать. Первой продаю Унис
се. Кому? Алаба Велюшу!
— Хакиме, смилуйся, продай меня кому-нибудь дру
гому, только не Велюшу!
— В другой раз. Теперь продаю Чегесь. Кому же ее
продать? Тухтару, так и быть.
Чегесь зарделась краснее спелой калины. Девушки доб
родушно посмеивались друг над дружкой.
— Тебя, Арихве, я продам Тимруку. — Хакиме нако
нец «продала» всех девушек и назвала ответ загадки: это
были урядник со стражниками.
Все дружно рассмеялись, удивляясь: не такая уж и
сложная была загадка.
— Да, так оно и есть: кнутовище — это урядник, а
саламаты — стражники. Очень умная загадка, я такой еще
не слышал. Давайте еще загадывайте.
— Прадедушкин котел ста пятидесяти людям не под
С Нижней улицы донеслась песня парней в сопровож
Ильбек, Мигулай. Черный хлеб
Но Тимрук с Ильясом не подходили к котлу. Шерккей
по забывчивости сам посолил суп дважды, и его невоз
можно было есть. Он предложил сыновьям съесть хотя
бы картошку из супа, но она тоже была невозможно со
леной. Все трое молча жевали сухой хлеб. Ильяс усидел
за столом недолго, за ним последовал и Тимрук. Шерк
кей остался один и вновь тягостно задумался. Что же де
лать, как жить дальше.
Так сидел он довольно долго, облокотившись одной
рукой о стол, а другой задумчиво теребя жидкую боро
денку. Стол под ним, будто пьяный, качался на неров
ных ножках, словно в доме не было рук, что умеют
держать топор. Ничего, починит его Шерккей, починит.
Вот отойдет только душой маленько. И все-таки надо
кого-то найти, чтоб варить суп. Сразу после смерти Сай
де приходила помочь по дому Уття, но с тех пор, как он
перестал ее звать, она больше к ним не заходит. Шерк
кей уж вчера намекнул ее матери, мол, не забежит ли к
нам Уття яшку сварить, но та наотрез отказалась. Ну да
бог с ней, с Уттей, найдет Шерккей кого другого. А мо
жет, позвать Несихву? Она, конечно, не откажет, сгото
вит раз, другой, а на третий уж самому неудобно станет.
Да и как еще позвать-то после всего, что произошло?
Братец вон стал для него самым злейшим врагом в де
ревне. Так и сказал: ноги моей больше в твоем доме не
будет. Вот и поговори с ним после этого, а еще родней
числятся. Ничего, Элендей, придет время — Шерккей
заставит тебя поговорить с ним. И порог дома его пере
ступишь. Погоди, дай срок.
До обеда Шерккей сходил к Кузинкке, но той не ока
залось дома — ушла по миру побираться. Тогда он решил
зайти к одинокой сестре Веллы, что жила на Нижней
улице. Та отговорилась, мол, ткать нанялась да прясть,
некогда. Да, всяк живет как может, виноватить некого.
Вернулся Шерккей еще больше расстроенный, чем ут
ром. Он мог бы зайти еще к одной одинокой женщине,
но если он сделает это средь бела дня, на глазах всей
деревни, люди бог весть что о нем подумают. Мол, два
месяца не прошло, как схоронил жену да дочь, а уже
ходит по одиноким вдовушкам да перестаркам. А молвы
людской Шерккей боится пуще всего. Тем более что до
сего дня о нем по деревне идет слава как о тихом, скром
ном человеке. Правда, в прошлом месяце он услышал-
таки о себе недобрую весть, не своими ушами, а через
людей — его стали дразнить Шерккей-Лошадь. Расспро
