рецензии / Рецензия на рассказ Л. Улицкой Дед-шептун
Рецензия на рассказ Л. Улицкой «Дед-шептун» студента 3 курса 7 группы Коптяева Владислава
Людмила Евгеньевна Улицкая (род. 23. 02.1943, г. Давлеканово, Башкирия) — российская писательница. Людмила Улицкая родилась в Башкирии, где находилась в эвакуации ее семья. После войны Улицкие вернулись в Москву, где Людмила закончила школу, а потом и биофак МГУ. Людмила Евгеньевна два года проработала в Институте общей генетики АН СССР, откуда ее уволили за перепечатку самиздата в семидесятом году. С тех пор Улицкая по ее собственному утверждению никогда не ходила на государственную службу: она работала завлитом Камерного еврейского музыкального театра, писала очерки, детские пьесы, инсценировки для радио, детского и кукольного театров, рецензировала пьесы и переводила стихи с монгольского языка. Публиковать свои рассказы в журналах Улицкая начала в конце восьмидесятых годов, а известность пришла к ней после того, как по ее сценарию были сняты фильмы «Сестрички Либерти» (1990, режиссер – Владимир Грамматиков) и «Женщина для всех» (1991, режиссер – Анатолий Матешко), а в «Новом мире» вышла повесть «Сонечка» (1992). В 1994 это произведение было признано во Франции лучшей переводной книгой года и принесло автору престижную французскую премию Медичи. Во Франции же вышла и первая книга Людмилы Улицкой (сборник «Бедные родственники», 1993) на французском языке.
Произведения Людмилы Евгеньевны переводились на двадцать пять языков. Литературоведы называют ее прозу «прозой нюансов», отмечая, что «тончайшие проявления человеческой природы и детали быта выписаны у нее с особой тщательностью». Ее повести и рассказы проникнуты совершенно особым мироощущением, которое, тем не менее, оказывается близким очень многим». Сама же Улицкая так характеризует свое творчество: «Я отношусь к породе писателей, которые главным образом отталкиваются от жизни. Я писатель не конструирующий, а живущий. Не выстраиваю себе жёсткую схему, которую потом прописываю, а проживаю произведения. Иногда не получается, потому что выхожу совсем не туда, куда хотелось бы. Такой у меня способ жизни». При этом Людмила Евгеньевна – человек сомневающийся, она не скрывает, что до сих пор испытывает «ощущение дилетантизма»: «Я как бы временный писатель, вот напишу все и пойду делать что-то другое».
За простыми описаниями бытовых сцен, диалогами открывается большой и такой разный мир человеческих переживаний, горестей, радостей. Чтобы по-настоящему почувствовать внутреннее содержание текста, его надо читать медленно, иногда возвращаясь к каким- то эпизодам. Только в этом случае открывается заложенная в нём глубина мысли. Многое читается между строк. О главном герое автор сообщает нам очень мало сведений, однако, можно ясно представить, какую большую и нелёгкую трудовую жизнь прожил этот человек, сумевший остаться добрым и светлым. Сколько мудрости в словах старика, когда на вопрос правнучки о том, видит ли он, следует ответ: «Пожалуй, кое-что вижу. Но только самое главное».
Во время чтения рассказа кажется, что Старик и девочка – совсем не единственные действующие лица, что за ними –большая и дружная семья: и самый старший сын Старика Григорий, и правнук Алик, и другие правнуки, ходившие в школу, и работающие взрослые… Здесь, как видим, представители нескольких поколений живут одной большой семьёй и им хорошо вместе.
Рассказывая о главном герое, хочется писать прозвище Дед –шептун с заглавной буквы. Наверное, это будет правильно. Мы не знаем настоящего имени героя, да это и не так важно. Образ главного героя – это образ старика –мудреца, стремящегося передать от одного поколения к другому вечные ценности: доброту, любовь, бескорыстие. И это тоже актуально сегодня.
На мой взгляд, даже тот факт, что главный герой по профессии часовщик, не случаен. Представители этой профессии ближе всех соприкасаются с механизмами, отмеряющими секундами, минутами, часами нашу жизнь… Дед- часовщик научился беречь время и использует его даже в глубокой старости не тратит его попусту,а терпеливо учит уму-разуму самого маленького человека из его рода- правнучку Дину. И недаром в конце рассказа автор сообщает нам о том, что через много-много лет взрослая Дина часто вспоминает шепчущего деда и надеется расслышать его слова…Ей помогает жить эта память о старике, потому что он сумел передать ей нечто важное: невидимую нить, связывающую поколения…
Язык рассказа резко отличается от языка массовой литературы. Язык Улицкой очень индивидуален, отличается лаконичностью, образностью. Например, Улицкая очень ярко описывает часы, подаренные внуку дедом: «Часы были на тонком коричневом ремешке, формой напоминали кирпичик, у циферблата было торжественное выражение лица. Они были похожи на игрушечные и старались выглядеть посолиднее». [Улицкая Л. Детство сорок девять:Рассказы.-М.: Изд-во Эксмо,2003. С.33.] Когда человек читает эти строки, он погружается на мгновение в сказку детства, начинает видеть мир глазами маленькой Дины. Автор использует олицетворения, сравнения, метафоры, которые усиливают впечатление от прочитанного, но «не перегружают» текст : «Наконец, долгожданный мяч, направленный чьёй –то завистливой рукой, с силой ударился о запястье, и часы брызнули в разные стороны…» [Улицкая Л. Детство сорок девять:Рассказы.-М.: Изд-во Эксмо,2003. С.35.] Текст Улицкой отличается экспрессивностью и эмоциональностью. После прочтения некоторых эпизодов в воображении возникает яркая картинка, словно кадр из кинофильма, настолько достоверно и образно описана ситуация: «Дина медленно поднялась на крыльцо, прошла сквозь облако солнца, лежащее на ступенях, в прохладную темноту, пахнувшую сырой извёсткой и кошками…».[Улицкая Л. Детство сорок девять:Рассказы.-М.: Изд-во Эксмо,2003. С.36.].
Всех женщин своей большой семьи, от бабушки, которая приходилась ему невесткой, до правнучки Дины, прадед называл «доченьками». Всех мужчин «сыночками», делая исключение для своего старшего сына Григория, которого всегда величал полным именем.
Последние годы он был почти совсем слеп, отличал только свет от тьмы: видел окно, горящую лампу. Читать он уже давно не мог, но правнучка Дина запомнила его почему-то с толстой тяжелой книгой на коленях.
Разговаривал он мало, но постоянно что-то шептал так тихо, что почти неслышно. Видно было, как двигаются седые усы над провалившимся ртом — за это звали его дети дедом-шептуном. Он был очень тихим, почти весь день сидел в большом кресле, иногда на табуретке на крошечном полукруглом балкончике. На улицу он не выходил.
Братья ходили в школу, все взрослые были на работе, а Дина, самая младшая в семье, оставалась с прадедом. Время от времени они ложились на диван, укрывшись заштопанным сине-зеленым пледом, и прадед рассказывал девочке истории, вернее, одну бесконечную историю про людей с необыкновенными именами.
Была у них еще одна игра: Дина прятала палку темного дерева с рукоятью в виде собачьей головы с прижатыми ушами, а он ее на ощупь искал и не всегда находил. Правда, иногда он говорил:
— Доченька, вынь-ка палку из-под кровати, мне туда не залезть.
Когда брату Алику исполнилось десять лет, прадед подарил ему часы. Это был невиданно богатый по тем временам подарок. Часы были на тонком коричневом ремешке, формой напоминали кирпичик, у циферблата было торжественное выражение лица. Они были похожи на игрушечные и старались выглядеть по-солиднее.
Ни у кого в классе часов не было. Ни у кого во дворе часов не было. А у Алика — были. Каждые пять минут он смотрел на часы и все удивлялся, какие же минуты разные: некоторые длинные, еле тянутся, а другие быстрые, проскакивают незаметно.
Вечерами Алик заводил часы и клал их рядом с кроватью на стул. Сколько Дина ни просила, он не давал их даже подержать.
Однажды утром, недели через две после того, как подарили часы, Алик ушел в школу, оставив часы на стуле возле кровати. По дороге он спохватился, но возвращаться было некогда.
После завтрака Дина обнаружила часы. Она осторожно взяла их — и надела. Прадед покачал головой. Он часто качал головой, словно о чем-то сокрушался.
Во дворе Дину окружили ребята.
— Это Алькины часы! — говорили они.
— Нет, мои! — врала Дина. — Наш прадед был часовщиком, пока не ослеп. У него таких часов — сто штук. Он и мне подарил.
Закатав рукава кофточки, она влезла на качели. Когда она качнулась, часы сверкнули на весь двор. Их видела и тетка, которая вешала белье, и кошка, которая грелась на солнце, и малыш, сидящий в куче песка. Сам дворник спросил у нее, который час. Дина смутилась: она еще не умела различать время по часам. Пришлось сделать вид, что спешит, и убежать на задний двор.
Там ребята играли в волейбол. Она попросилась, ее приняли неохотно. Играть толком она не умела. Дина подняла руки с растопыренными пальцами и стала ждать, когда мяч шлепнется о них. Она ждала долго, даже устала держать на весу бесполезно растопыренные пальцы. Наконец, долгожданный мяч, направленный чьей-то завистливой рукой, с силой ударился о запястье, и часы брызнули в разные стороны — отдельно механизм, отдельно стеклышко. С жалким звоном оно стукнулось о землю и подскочило, сверкнув на солнце. На руке остался только ремешок с блестящим донышком.
…Был конец мая. Была первая жара, липы стояли в новой листве, как свежевыкрашенные, и даже пахли немного масляной краской. Казалось, что деревья остолбенели перед случившимся несчастьем. Один только безжалостный Колька Клюквин ехидно произнес:
— Ну, Алька тебе задаст! Хотя часики вроде твои, да?
Зажав в ладони то, что осталось от часов, Дина медленно поднялась на крыльцо, прошла сквозь облако солнца, лежащее на ступенях, в прохладную темноту, пахнувшую сырой известкой и кошками. Долго-долго она поднималась на второй этаж. Она не плакала, но было так тяжело, как будто она несла на спине мешок картошки. Она долго колотила пяткой в дверь, пока не услышала, как шаркает, постукивая палкой, прадед. Он открыл. Дина уткнулась носом в тощий дедов живот, в парусиновые сборки мятых штанов.
— Ничего, ничего, доченька, — сказал он. — Не надо было их брать.
— Ничего! — взвыла Дина. — Хорошо тебе говорить!
И слезы наконец брызнули, как брызжут в цирке у клоунов, сильной струей. Она сунула в маленькую сухую руку прадеда стеклышко и механизм, отцепила ремешок с донышком, и оно было страшным, как крышка гроба, которую она видела однажды на лестнице.
— Ничего! Ничего! — рыдала Дина, уткнувшись в потертую ковровую подушку и заливаясь слезами. А когда все слезы, которые были, вылились, она крепко уснула.
Старичок с редкими белыми волосами, стоявшими вокруг маленькой головы, держал разбитые часы и беззвучно шевелил губами.
Когда Дина проснулась, прадед сидел за столом, а перед ним стояла фарфоровая коробочка с инструментами: пинцетами, щеточками, колесиками и круглым увеличительным стеклом в темной оправе, которое дети называли «глазком» и которым прадед давно уже не пользовался.
Дина подошла к нему на цыпочках и прижалась к острому плечу. Он засовывал ремешок в ушки целых часов.
— Деда, ты починил? — не веря своим глазам, спросила Дина.
— Ну вот, а ты плакала. Стеклышка нового у меня нет. Здесь трещинка маленькая, — и он провел твердым длинным ногтем по трещинке. — Видишь?
— Вижу, — шепотом ответила Дина. — А ты? Скажи, ты не слепой, да? Ты видишь?
Прадед повернулся к ней. Глаза его были добрыми и блеклыми. Он улыбнулся.
— Пожалуй, кое-что вижу. Но только самое главное, — ответил он и зашептал, как всегда, что-то неслышное.
Вот и вся история. Прошло очень много лет, и Дина мало что помнит из того времени. Но то, что помнит, делается с годами все ясней, и иногда ей кажется, что скоро она сможет различить, расслышать те слова, которые шептал ее прадед.
Описание книги «Дед-шептун»
Описание и краткое содержание «Дед-шептун» читать бесплатно онлайн.
Людмила Евгеньевна Улицкая
Всех женщин своей большой семьи, от бабушки, которая приходилась ему невесткой, до правнучки Дины, прадед называл «доченьками». Всех мужчин «сыночками», делая исключение для своего старшего сына Григория, которого всегда величал полным именем.
Последние годы он был почти совсем слеп, отличал только свет от тьмы: видел окно, горящую лампу. Читать он уже давно не мог, но правнучка Дина запомнила его почему-то с толстой тяжелой книгой на коленях.
Братья ходили в школу, все взрослые были на работе, а Дина, самая младшая в семье, оставалась с прадедом. Время от времени они ложились на диван, укрывшись заштопанным сине-зеленым пледом, и прадед рассказывал девочке истории, вернее, одну бесконечную историю про людей с необыкновенными именами.
Была у них еще одна игра: Дина прятала палку темного дерева с рукоятью в виде собачьей головы с прижатыми ушами, а он ее на ощупь искал и не всегда находил. Правда, иногда он говорил:
— Доченька, вынь-ка палку из-под кровати, мне туда не залезть.
Когда брату Алику исполнилось десять лет, прадед подарил ему часы. Это был невиданно богатый по тем временам подарок. Часы были на тонком коричневом ремешке, формой напоминали кирпичик, у циферблата было торжественное выражение лица. Они были похожи на игрушечные и старались выглядеть по-солиднее.
Вечерами Алик заводил часы и клал их рядом с кроватью на стул. Сколько Дина ни просила, он не давал их даже подержать.
Однажды утром, недели через две после того, как подарили часы, Алик ушел в школу, оставив часы на стуле возле кровати. По дороге он спохватился, но возвращаться было некогда.
Во дворе Дину окружили ребята.
— Это Алькины часы!- говорили они.
Закатав рукава кофточки, она влезла на качели. Когда она качнулась, часы сверкнули на весь двор. Их видела и тетка, которая вешала белье, и кошка, которая грелась на солнце, и малыш, сидящий в куче песка. Сам дворник спросил у нее, который час. Дина смутилась: она еще не умела различать время по часам. Пришлось сделать вид, что спешит, и убежать на задний двор.
. Был конец мая. Была первая жара, липы стояли в новой листве, как свежевыкрашенные, и даже пахли немного масляной краской. Казалось, что деревья остолбенели перед случившимся несчастьем. Один только безжалостный Колька Клюквин ехидно произнес:
— Ну, Алька тебе задаст! Хотя часики вроде твои, да?
Зажав в ладони то, что осталось от часов, Дина медленно поднялась на крыльцо, прошла сквозь облако солнца, лежащее на ступенях, в прохладную темноту, пахнувшую сырой известкой и кошками. Долго-долго она поднималась на второй этаж. Она не плакала, но было так тяжело, как будто она несла на спине мешок картошки. Она долго колотила пяткой в дверь, пока не услышала, как шаркает, постукивая палкой, прадед. Он открыл. Дина уткнулась носом в тощий дедов живот, в парусиновые сборки мятых штанов.
— Ничего, ничего, доченька,- сказал он.- Не надо было их брать.
— Ничего!- взвыла Дина.- Хорошо тебе говорить!
И слезы наконец брызнули, как брызжут в цирке у клоунов, сильной струей. Она сунула в маленькую сухую руку прадеда стеклышко и механизм, отцепила ремешок с донышком, и оно было страшным, как крышка гроба, которую она видела однажды на лестнице.
— Ничего! Ничего!- рыдала Дина, уткнувшись в потертую ковровую подушку и заливаясь слезами. А когда все слезы, которые были, вылились, она крепко уснула.
Старичок с редкими белыми волосами, стоявшими вокруг маленькой головы, держал разбитые часы и беззвучно шевелил губами.
Когда Дина проснулась, прадед сидел за столом, а перед ним стояла фарфоровая коробочка с инструментами: пинцетами, щеточками, колесиками и круглым увеличительным стеклом в темной оправе, которое дети называли «глазком» и которым прадед давно уже не пользовался.
Дина подошла к нему на цыпочках и прижалась к острому плечу. Он засовывал ремешок в ушки целых часов.
— Деда, ты починил?- не веря своим глазам, спросила Дина.
— Ну вот, а ты плакала. Стеклышка нового у меня нет. Здесь трещинка маленькая,- и он провел твердым длинным ногтем по трещинке.- Видишь?
— Вижу,- шепотом ответила Дина.- А ты? Скажи, ты не слепой, да? Ты видишь?
Прадед повернулся к ней. Глаза его были добрыми и блеклыми. Он улыбнулся.
— Пожалуй, кое-что вижу. Но только самое главное,- ответил он и зашептал, как всегда, что-то неслышное.
Вот и вся история. Прошло очень много лет, и Дина мало что помнит из того времени. Но то, что помнит, делается с годами все ясней, и иногда ей кажется, что скоро она сможет различить, расслышать те слова, которые шептал ее прадед.
Рассказ дед шептун главные герои
Тема духовно-нравственного становления подростков, а также тема детства достаточно широко и подробно освещаются в разных форматах: «Сегодня становится очевидным тот факт, что детская литература может становиться частью массовой культуры. Подобный феномен зарождается как раз на стыке двух веков, в период, когда в массовом сознании утверждаются “поп-музыка”, “антиинтеллектуализм”, “язык блоггинга” и т. д.» [1, с. 80]. Долгое время с разных точек зрения в отечественной и западной словесности исследовалась проблематика детства, существовало большое количество воззрений и споров по поводу данной проблемы: маленький человечек как жертва мира взрослых; дитя как продолжение человеческого существования на Земле; ребенок как носитель недоступных для взрослых качеств и мироощущений; особенность и неповторимость в детском взгляде на мир и восприятие его на свой лад. «Среди сформированных законов психического развития детей важнейшим является закон метаморфозы: ребенок не просто маленький взрослый, который меньше знает и меньше умеет, а существо, обладающее качественно отличной от взрослого психикой, а следовательно, эстетическое восприятие действительности детьми, как и влияние ее на детей разного возраста, также специфично» [2, с. 65]. С этим сложно не согласиться. Детям свойственны определенная синкретичность и нерасчлененность мышления, то есть восприятие окружающего мира в особой, только им понятной действительности. Желание разобраться в мире детей заставляет писателей смотреть на мир сквозь призму детского мышления.
Людмила Улицкая часто обращалась к детской тематике. Этот факт наблюдается и в ранних рассказах и повестях, и в прозе non-fiction, созданной в последние годы. В творчестве писательницы обращение к теме реализуется детства разнопланово.
Целью нашего исследования стал анализ духовно-нравственного становления подростков и темы детства в творчестве Людмилы Улицкой.
Для достижения поставленной цели были решены следующие задачи:
Новизна исследования состоит в новом подходе к творчеству Л. Улицкой: с аспекта анализа вопроса «семья и детство».
При работе нами использованы аналитический, культурно-исторический и сравнительно-исторический методы исследования.
Совсем недавно появилось эксплицированное, выраженное обращение Л. Улицкой к теме духовно-нравственного становления подростков. «Писатели убеждают нас в том, что современный человек и его судьба связаны невидимыми нитями с прошлым своего народа, что для воспитания молодого поколения необходимо учитывать нравственные нормы, принципы и идеалы, выработанные в течение столетий человечеством» [3, 10]. Творчество писателя многогранно. Сказки и рассказы для детей и про детей она активно публикует с 1980-х гг. Вместе с тем стоит отметить, что в текстах автора и более раннего периода звучит детская тема, которая получает довольно подробное и широкое освещение, но она не является основной темой произведений. Главные тенденции женской прозы в целом отражает романное творчество Л. Улицкой, по мнению фотографа «Комсомольской правды» Е.В. Гусевой: «Для прозы с женским почерком свойственно рассмотрение детской тематики, прежде всего в семейном ключе, подчеркивание благотворной роли семьи в ходе становления личности». Писательница отмечает, что формирование и утверждение личности ребенка накладывают печать на отношения с окружающими его людьми, атмосферой, средой.
Произведения писательницы пронизаны большой долей автобиографизма. Наиболее затрагиваемые темы в рассказах – рождение таланта, внесемейные и внутрисемейные отношения, этапы взросления и становления. Образ болеющего, страдающего ребенка является одним из наиболее драматичных образов в творчестве Л. Улицкой («Даниэль Штайн, переводчик», «Дочь Бухары» и др.)». В творчестве Л. Улицкой основное звучание тема духовно-нравственного становления подростков впервые получает в сборнике рассказов «Детство-49». В 2004 г. была впервые опубликована книга Л. Улицкой «Детство-49». В нее вошли самые ранние рассказы автора. Сама Улицкая определяет их в жанре семейных историй: «Очень важно, чтобы люди знали свои семейные истории. Старики часто забывают, а если их не спрашивать, то и не вспомнят, что было 50–60 лет назад. В рассказах важны не литературный стиль, не художественность, важно, чтобы эти истории трогали, заставляли сопереживать». Как утверждает Людмила Улицкая: «Кроме памяти исторической, которая складывается из опыта сотен поколений, есть еще память семейная. Если не потеряем то, что еще можно сохранить, передать детям, мы станем и умнее, и богаче. Свою детскую память я постоянно ворошу. И каждый это может сделать». В сборнике рассказов «Детство-49» появляется своеобразный для современной литературы тип «ребенка в кризисных обстоятельствах» (термин Е.В. Гусевой).
Практически все герои рассказов помещаются в условия кризиса или критичности ситуации. При этом внимание читателя обращается на то, что в послевоенное время дети сталкивались с определенными проблемами. Улицкая расширяет границы повествования. Так, к примеру, в рассказе «Капустное чудо» раскрывается типичная картина послевоенного времени и быта. Довольно дальними родственниками выступают герои, которые оказались под одной крышей и образуют семью, на самом деле и по сути – чужие друг для друга люди.
Автор в своих рассказах касается многих психологических проблем, к примеру проблемы ребенка-изгоя поднимает финальный рассказ сборника. При этом повествователь дает понять, что с этим состоянием главный герой (Геня) мог бы столкнуться в любое время. Фамилия Гени, внешний вид и тот факт, что у него нет отца, очень не нравятся детям. Внимание акцентируется на том факте, что у многих детей были неполные семьи после войны, но отец героя повествования не пропал и не погиб на войне, его первоначально не было как факта. Одного этого достаточно, чтобы провоцировать злость и ненависть у других ребят к главному герою. А перевоплощение «несчастного человека» Гени в совершенно счастливого ребенка становится ведущей идеей в рассказе «Бумажная победа». В таком превращении главную роль сыграла его семья, в частности мама Гени. В день рождения сына мать сумела создать обстановку, в которой дети имеют возможностью узнать друг друга получше. А что особенно примечательно – раскрылся талант сына. Мать Гени предлагает ему создать фанты из бумаги, затеяв игру в фанты и осознав, что ни у кого из присутствующих нет фантов. «Все забыли и думать про фанты. Геня быстрыми движениями складывал, выравнивал швы, опять складывал, загибал уголки…
Он, сам того не замечая, вытянул из кармана платок, утер нос – и никто не обратил на это внимания, даже он сам. Лишь во сне он испытывал такое чувство. Он был счастлив. Он как будто первый раз увидел их лица: добрые…» [4, с. 42].
Это еще один рассказ о чуде, о том, как замечательно обладать удобной фамилией, красивой походкой, отменным здоровьем либо послевоенной роскошью вроде отца. Для друзей материальная суть и внешние обстоятельства могут не иметь огромного значения.
Основой в рассказах «Дед-шептун» и «Гвозди» становятся семейные отношения и тема передачи опыта от старшего поколения младшему. В них прослеживается плотная взаимосвязь разных поколений семьи. Основной героиней рассказа «Дед-шептун» выступает девочка-дошкольник. Она основную часть своего времени проводит с прадедом, который рассказывает ей необыкновенные истории. Плотная связь этих родственников, которые принадлежат к разным возрастным группам и разным поколениям людей, обнаруживается в «экстренной» обстановке, когда Дина разбивает часы брата. Дед, не обращая внимания на свою слепоту, помогает правнучке уйти от справедливого гнева родственников – чинит сломанные часы. Именно тот фрагмент откладывается в памяти Дины как наиболее существенный в ее становлении как личности. Семья предстает здесь как неразрывная цепочка поколений. Каждый способен в ней вносить свою лепту: помочь друг другу и материально (починка часов), и в нравственно-воспитательном отношении (из всей семьи Дина отчетливо вспоминает только деда, который нашептывал ей разные истории) члены семьи способны помогать независимо от возраста и физического состояния.
Рассказ «Гвозди» выявляет специфические взаимоотношения между поколениями. Здесь дед передает умения плотницкого дела городскому мальчишке, который в свою очередь впервые в жизни взял в руки молоток. И если в рассказе «Гвозди» для прадеда важным в воспитании внука было обучение его основным навыкам «мужской» работы, то в рассказе «Дед-шептун» представитель старшего поколения в большей степени обращается к детской душе, нравственной составляющей детского характера. К Андреевскому «Ангелочку» отсылает рассказ «Восковая уточка», где ребенок также хочет иметь определенную материальную вещь и в результате получает ее. Здесь репрезентируется значимость обладания малым, дешевым по стоимости предметом, который ребенок наделяет желанными характеристиками. Важно то, что желаемое достается ребенку уже после того, как он вроде бы уже потерял надежду. Как и во всех рассказах цикла «Детство-49», в этом тексте происходит чудо.
Литературным переосмыслением притчи о добром самаритянине является рассказ «Счастливый случай». Старуха Клюквина испытывает некоторую неприязнь к соседке Халиме и с помощью внука старается разрушить привычный бытовой уклад соседки. Беспорядок во дворе Халимы по указанию бабушки наводит внук Клюквиной Колька со свойственным ему детским энтузиазмом. Тем не менее, когда с Колькой случается несчастье, первой помогает ему именно Халима, которая быстро позабыла о нанесенных обидах «шкодливого, хитрого, никем во дворе не любимого» [4, с. 32] мальчишки и его бабки. Воспитательный момент рассказа заключается в провозглашении идеи взаимопомощи и всепрощения.
Мысль о влиянии на человека впечатлений его раннего детства проходит через художественные образы всех рассказов Л. Улицкой. Таким образом, можно утверждать, что в текстах Л. Улицкой, вошедших в сборник «Детство-49», раскрываются понятия взаимопомощи и поддержки, терпимости к ближнему, одиночества и семейственности, добра и зла. Все они описывают бытовые проблемы, с которыми нередко сталкиваются дети в своем окружении. Существенно, что во всех ситуациях автор предлагает решение проблемы, модель поведения, к которой можно прибегнуть при удобном случае и вернуть в подростковый мир столь нужную для него гармонию. Здесь неоднократно подтверждается мысль о том, что, пережив тяжелое детство, можно все же обрести истинные нравственные идеалы.
В цикле рассказов «Детство-49» представлено шесть рассказов, главными героями которых выступают дети послевоенного времени. Здесь Л. Улицкая развивает центральную для всего своего творчества идею семьи как ценностного центра повествования. Мы считаем, что в этом сборнике наиболее полно выражены представления о житейско-философских воззрениях автора. В нем органично сочетаются нехитрая житейская правда и писательский вымысел. Обычные мальчики и девочки послевоенного десятилетия становятся главными героями цикла.
Духовно-нравственное становление подростков выступает общей темой для всех рассказов сборника. Она своеобразно переосмысляется автором, переплетаясь с проблематикой и тематикой отдельно взятого рассказа. В заглавии первого рассказа сборника заявлена эксплицитно данная проблема – «Капустное чудо», в котором две сестры чудесным образом получают желаемый объект – два кочана капусты, вовремя сброшенные с грузовика. Помимо этого, старуха Ипатьева чудесным образом начинает воспринимать абсолютно чужих для нее девочек как своих, считая их своей семьей: «…в конце сорок пятого года, вьюжным вечером, почти ночью привезли к старухе Ипатьевой, по прозвищу Слониха, девочек. Они являлись внучками ее недавно ушедшей из жизни сестре и были сиротами: мать умерла, а отец погиб на фронте годом раньше. И соседка привезла их к Слонихе – ближе, чем она, у них никого не было. Без особой радости Ипатьева оставила их у себя. Она бормотала, наутро, разогревая на плите кашу: привезли, мол, на мою голову…» [4, с. 4].
По контексту видно – перед нами совсем чужие друг другу люди, которые вынуждены делить тяготы послевоенного быта. Уже само осознание других как семьи для мира людей становится событийным, как показывает здесь Л. Улицкая. В рассказе «Капустное чудо» это мы и можем наблюдать. Здесь можно выделить два равноценных события. Чудесное обретение девочками желаемого объекта – капусты – проявляется на сюжетном уровне событийной значимостью. Основным событием рассказа становится факт принятия девочек-подкидышей в качестве своих детей, осознание старухой Ипатьевой их собственной семьей. Безусловно, это можно расценивать как знаковое событие, как проявление чуда, обретение семьи, ощущение себя неотъемлемой частью этой семьи. Двунаправленная знаковость, какая-то символичность заголовка начинает проявляться с этой точки зрения. Центральная тема в повествовании (капустное чудо чудесное – обретение капусты девочками) заявлена в нем, с одной стороны, с другой – вопрос осознания героя себя в виде члена семьи отбрасывает к детским фольклорным толкованиям образа капусты, которая, как известно, содействует обретению детей.
Мы рассмотрели тематику каждого рассказа. Далее проанализируем их композиционную соотнесенность друг с другом. В рассказах о подростках («Восковая уточка») проявляются и психологизм в желании обладать материальным предметом, и разрешение этой ситуации в пользу главной героини. Именно переживания главной героини занимают основную часть повествования – поведение Вальки, ее ощущения: сначала связанное с неосуществимостью желания приобрести столь нужную для нее восковую уточку, потом – ощущения, которые вызваны обладанием желаемым предметом. Акцент смещается с собственно событийной канвы на психологическое состояние героя.
Л. Улицкая в этом рассказе испытывает своих героев на стойкость: в самом начале повествования заявлена проблема амбивалентного понимания героями материальных ценностей. Уточка становится для героини не только материальной ценностью, но и обозначением своей решительности, выражение которой тоже, в общем-то, можно считать чудесным.
Два «чудесных» события присутствуют также в рассказе «Дед-шептун». Починка поломанных часов слепым дедом-шептуном становится сюжетным событием. Чудо взаимовыручки и взаимопонимания оказывается идейно-тематическим событием. При этом Дина (героиня) запоминает на всю оставшуюся жизнь этот момент так же, как и Валька – героиня ранее анализируемого цикла рассказов «Детство-49» [4, с. 17].
В рассказе «Гвозди» происходит передача практического опыта от старшего поколения младшему. И здесь важна традиционная связь поколений, которая имеет воспитательное значение. Сережа, главный герой, весь важный опыт своего прадеда вбирает в себя за небольшой период времени летних каникул. Как и в прежнем рассказе, взаимодействующие герои разделены несколькими поколениями. В связи с этим опыт, который передается ими, кажется героям действительно чем-то ценным во взрослой жизни. Через общение с Сережей и формирование в нем умения выполнять типично мужскую работу – столярное дело – прадед воспитывает в нем мужчину. В семье прадеда мальчик на следующее лето больше не чувствует себя чужим. Никто не смеется над ним, он принимает семью, его принимают, он становится своим в этой семье. В первом и третьем рассказах сборника представлены основные идеи повествования. Эти тексты взаимодействуют между собой, образуя поэтапно разнополярное единство.
О взаимоотношениях по типу «свой – чужой» также повествуется в двух финальных рассказах сборника. Проблема взаимоотношений героев усугубляется отсутствием родственных связей и присутствием ненависти. Тем не менее Людмила Улицкая показывает, что и подобные трудности разрешаемы каким-то чудесным образом. Поворотной точкой в рассказе «Счастливый случай» выступает случайное стечение обстоятельств, которое требует вмешательства, помощи враждующей стороны. Решение вопроса посредством постороннего вмешательства также показано в рассказе «Бумажная победа». Правда, в такой ситуации вопрос разрешается не «счастливым случаем», а одним из героев повествования, а именно – матерью главного героя Гени, которая способна смоделировать обстановку с выгодной для ее сына стороны.
Таким образом, можно утверждать, что все рассказы сборника соединены одной ключевой идеей чуда: «…в художественном произведении, представляющем собой нарратив, наблюдается особый коммуникативный режим функционирования языка, прежде всего, затрагиваются эгоцентрические элементы языка, – слова и выражения, которые ориентированы на “ego”, на “я” говорящего» [5, с. 412]. При этом под чудом может подразумеваться получение самых обычных для людей вещей: полезных навыков, починенных часов, восковой уточки, кочанов капусты и т.д. Основным чудом являются связь между людьми, обретение ими семейного и духовного родства. Обращаясь к военной тематике, Л. Улицкая не рисует отдельные составляющие послевоенного детства, а поэтапно и вдумчиво анализирует одну очень значимую для своего творчества тему – тему связей между людьми. Образуя композиционное целое, все рассказы сборника идейно перекликаются друг с другом. Автор показывает нам, что только чудо помогает нужным друг другу людям создать положительные связи и как замечательно обрести семью, найти себя в семье.
Людмила Улицкая пишет о детском мире, раскрывая проблему толерантного отношения друг к другу. Дети часто не видят, не понимают позиции взрослых, способны на жестокие поступки, но готовы и к преображению. Если в рассказе «Капустное чудо» взрослый пожалел детей, проявил заботу о них, подарив им человеческое тепло, то в рассказе «Бумажная победа» взрослый человек сумел преобразить мир детей, изгнав из него злобу, неуверенность, страх.
Специфика произведений Л. Улицкой заключается в том, что для них свойственно объединение в изложении сразу нескольких смысловых и стилеобразующих пластов, именно это и вызывает у массового читателя интерес к творчеству писательницы. В новом ракурсе в текстах раскрывается ровно та тема повествования, которая данному конкретному читателю предназначена.
В связи с этим в нашей работе предпринята попытка показать глубокую связь, которая существует между человеческим бытием вообще и отдельной человеческой жизнью в частности. Фигуративная действительность, отраженная в рассказах цикла через призму детского восприятия, проста и узнаваема, что позволяет показать творческую многогранность, широту и разнообразие интересов, а также художественных исканий писателя. Детский взгляд на мир, моделируемый речевым художественным приемом олицетворения, придает ей особое очарование, позволяя читателю пережить ощущение мира, возможно, сходное с его собственными детскими воспоминаниями, и одновременно погрузиться в атмосферу прошлого советской эпохи, для многих уже окруженной ореолом ностальгии. Прослеживаются тонкий психологизм в изложении, воспитательность и моральная обусловленность рассказов, а также сопричастность к происходящему, ощущение глубокого драматизма и в то же время чудесного исхода событий.
