Упавшие с неба
Прежде на Мышиной поляне многие вещи могли считаться упавшими с неба. Сухие листья, например, снег, дождь, или белая панама в синюю крапинку. Да только однажды всё это оказалось невинными заблуждениями. Однажды – в тот самый миг, когда средь бела дня, в исключительно ясную погоду, в самый центр Мышиной полянки свалился сверху желтый мышонок. С тихим шелестом примялись под ним стебли спорыша и листок подорожника. Никто даже испугаться толком не успел, лишь пара кузнечиков отскочили с треском в разные стороны, да пригревшаяся на солнышке ящерица, нервно дернув хвостом, просвистела:
— Смотри, куда падаешь!
— Кто упал?! Откуда? Не мой ли?! – заволновалась у ближайшей норки многодетная мышиная мамочка.
Через минуту желтого мышонка обступили десятка полтора местных серо-коричневых мышей всех возрастов и наперебой стали обнюхивать и ощупывать чужака. Определили, что он жив, но дышит еле-еле, и не спешит приходить в себя. Так что поразмыслить о его происхождении времени было вдоволь.
Применив древнюю науку логику, три старейших и мудрейших мыши сделали, в конце концов, единственно верный вывод – желтый мышонок упал с неба. Мало того, только он отныне может считаться действительно упавшим с неба. Ибо сухие листья прилетают с деревьев, дождь и снег выпадают из туч и облаков. О белой же панаме в синюю крапинку и вовсе речи, как о небесном чуде быть не может – за ней через минуту после падения прибежал взъерошенный человечек и, нахлобучив её на голову, раз и навсегда определил всю низменность происхождения столь диковинного с виду предмета.
Когда упавший с неба пришёл в себя, то к огорчению мудрецов выяснилась одна неприятная деталь, он ничего не мог вспомнить, даже собственного имени. Подобное явление случается не только с мышами. Для многих существ падение с высоты заканчивается порой не просто потерей памяти, но и полным расстройством рассудка. К счастью у жёлтого мышонка с рассудком всё оказалось в полном порядке. Он сам зализал три кровоточащих царапины на правом боку, а потом признался, что голоден и ловко управился с едой, соблюдя все правила разгрызания стручков мышиного горошка и не забыв поблагодарить за угощение.
И тут же сделали всеобщее заключение:
— Рано или поздно память к такому вернётся.
Для наблюдения за небом он выбрал место на самом краю Мышиной поляны, на старой кротовой куче, изрядно размытой дождями и густо поросшей фиалками, так что её давно называли Фиалковой кочкой. Там жёлтому мышонку никто не мог помешать, да и он никого не смущал своим необычным занятием – смотреть на небо. И вспоминать.
Память начала возвращаться к нему довольно быстро. Уже на пятый день он за завтраком вспомнил, что кроме мышиного горошка на небе едят некоторые сорта облаков. Правда, белые совсем безвкусные, как мел, а серые – кисленькие, как щавель, зато розовые, которые появляются иногда на закате, такие сладкие, что земляника ни в какое сравнение с ними не идёт.
Потом небесный мышонок вспомнил, что умываются у него на родине исключительно солнечными лучами, оттого и шкурки там у всех жёлтые, под цвет полуденного солнышка. Небо же, по его воспоминаниям, всегда-всегда прохладное, и упругое, как лист лопуха, и не пачкает лапок.
Однако самое удивительное он рассказал о жилищах своего народа. Оказалось, яркие точки на ночном небе, называемые звёздами, есть ничто иное, как вход в норы небесных мышей.
— А почему они светятся? – Спросили мудрейшие и старейшие в один голос.
И жёлтый мышонок вновь поднимался на Фиалковую кочку и устремлял свой острый любопытный взор и чуткий красный нос к небу.
Смотреть на небо беспрерывно – занятие невозможное даже для больших зверей, включая толстошеего медведя и длинношеего жирафа, так что уж тут говорить о крохотном мышонке. Он мог стоять задравши голову от силы пять минут, а потом ему требовалась передышка на полчасика, или чуть больше. Вот именно в одну из таких передышек в небе и произошло некое не замеченное мышонком происшествие, в результате которого оттуда упала змея. Она была желтого цвета.
— Вы с неба! – обрадовался мышонок.
Мышонок невольно потрогал три свежих шрама на своём правом боку.
— Значит я с песчаных холмов?
— И никогда не жил на небе?
— Чуть-чуть полетал в качестве добычи, а потом драка и – бряк, как и я.
— Но как я мог вспомнить про облака и звёзды?
— Это сущее помешательство. Забудь.
И он стремительно шмыгнул в густые заросли щавеля и лебеды.
День, когда с мышиной поляны исчез жёлтый мышонок, поначалу сочли грустным, почти печальным. Но он оставался таким недолго, всего-навсего до вечера, пока не научился разговаривать один совсем крохотный, но на удивление бойкий мышонок, который с первых же слов рассказал маме, что видел, как с неба спустилась большая золотая змея, как жёлтый мышонок ловко с громким криком «Ура!» вскочил на неё и строго приказал: «Неси меня домой!», как змея сверкнула, словно молния и умчалась вместе с мышонком на небо.
— Ура! – Закричали тут все мыши Мышиной поляны. – Упавший с неба вернулся домой! Какое счастье!
И с той минуты день тот, чуть было не ставший грустным, считается праздничным. Его теперь полагается отмечать гляделками в небо и прыгалками по прохладным и упругим листьям лопуха. А ближе к вечеру все мыши должны дружно загадывать одно желание, чтобы когда-нибудь к ним вновь спустился небесный мышонок на большой золотой змее со сладким розовым облаком и научил, как зажигать в тёмных норках свет.
Фея исчезает
Иннея могла превратить в жлобур любую копейку и даже полушку, но взять его в руки, а тем более расплатиться им, за что бы то ни было, не имела права. Она соблюдала твёрдое волшебное обещание, данное за право владеть волшебной палочкой и быть феей – никаких чудес для себя лично.
Без еды и питья Иннея не осталась, ведь все звери, птицы, насекомые и даже растения почитали за честь угостить её чем-нибудь вкусненьким, чего и на царских да королевских столах не каждый день отыщется. Но вот платье доброй феи хоть и не имеет сносу, но раз лет в сто, или сто пятьдесят выходит вдруг из моды. По крайней мере, так кажется самим феям, хотя все сказочники, чародеи, добрые волшебники и просто фокусники придерживаются другого мнения. Но какая фея будет обсуждать свой гардероб с мужчинами. Смешно даже думать об этом, а тем более говорить. А вот о чём сказать придётся неприменно, ток это об отчаянном положении Иннеи, когда в королевской швейной мастерской за новое платье с неё запросили ровно сто монет.
Одной из примет таких времён становится появление ломбардов. Ломбард это такое заведение, где, оставив в залог какую-либо вещь, получаешь деньги. Чем дороже вещь, тем больше денег получаешь, но со временем их нужно вернуть, и непременно с процентами, если конечно хочешь забрать обратно дорогую тебе вещь. А иначе хозяин ломбарда её продаст, кому пожелает, а вырученные жлобуры положит в свой мешок.
Ничего дорогого, кроме волшебной палочки, у феи Иннеи не было. Вот её она и заложила в ломбард, и получила сто один жлобур. И сшила себе у королевских портных новое платье. А старое, но выглядевшее, благодаря своим волшебным свойствам новее нового, решила сдать в тот же ломбард, чтобы выкупить свою любимую, прелестную, дорогую предорогую волшебную палочку. Но за возврат палочки хозяин ломбарда потребовал двести два жлобура – такие огромные у него оказались проценты. Тут-то и выяснилось, что одно, и к тому же столетнее платье столько не стоит, несмотря на своё волшебное происхождение и чудесную носкость. Вот за два платья владелец ломбарда готов был вернуть фее её драгоценный залог.
В ту же секунду фея Иннея сделалась невидимой. А как ещё она могла поступить, оказавшись без единого наряда, или, грубо и просторечно говоря, в одном исподнем. Да, именно так, ведь оба её платья покорно легли на прилавок ломбарда. Кружева и ленточки на них вздрогнули, словно от горького прощального вздоха, когда дверь этого недоброго заведения со скрипом захлопнулась, объявив об уходе феи-невидимки.
Надо признаться, что фея Иннея была непревзойдённой мастерицей по выявлению истинной красоты людей, вещей и даже некоторых природных явлений. Стоило, например, ей только раз прикоснуться волшебной палочкой к лопоухому мальчугану, как все вокруг начинали перво-наперво видеть в нём на редкость скромного голубоглазого юношу.
А длинноносая конопатая девчушка после встречи с Иннеей, начинала обращать на себя внимание исключительно своей улыбкой – необычайно искренней и белозубой, и могла соперничать в обаянии с первыми красавицами.
А то вдруг придорожная сосна, выросшая кривой после того, как её переехали телегой, от одного только взгляда Иннеи стала напоминать всем путникам танцовщицу, замершую в изящном танцевальном па – так что просто глаз не отвести.
Такими вот милыми чудесами славилась фея Иннея, добавляя привлекательности своей крохотной сказочной стране каждый день, и даже сделавшись невидимой, она продолжала творить свои добрые дела. Да вот беда, плоды её трудов, как и она сама оказались теперь невидимыми.
Здесь и увидели платье настоящей феи девочки Соня и Настя, и узнали, как и откуда оно попало в наш город. Они искренне поблагодарили меня за рассказ, а я от всего сердца поблагодарил их за любознательность и внимание, без которых эта сказка могла остаться нерассказанной и не написанной, то есть – просто невидимой, как добрая фея Иннея.
Кстати, если вы всё ещё опечалены её судьбой, хочу сообщить, что судьба эта начала меняться к лучшему. Во-первых – в нашем городе с некоторых пор стало возможным видеть дела рук и волшебной палочки Иннеи, надо только часто повторять и использовать такую вот стихотворную инструкцию:
Последняя строка имеет особое значение, потому что за «во-первых» следует «во-вторых».
Так вот, во-вторых – за тысячу и одно доброе слово, сказанное искренне и бескорыстно совсем незнакомому человеку в миг, когда его одолевают грусть и уныние, хозяин ломбарда поклялся вернуть фее Иннее второе – я нарочно говорю не новое, а второе – платье. А значит она, рано или поздно вновь станет видимой.
Добрые слова отправляются в копилку феи сами собой. Их набралось уже семьсот семь. Интересно, кто сумеет первым прибавить семьсот восьмое – Соня или Настя?
Или ты, любезный мой читатель?
Впрочем, это не важно, куда как важнее будет – не остановиться, скопив тысячу и одно доброе слово.
Облако и туча
Небо в наших краях просторное, ни горами, ни лесами не заслоняется. Так что ветрам у нас есть где разгуляться, и они порою налетают со всех сторон сразу, отчего облака и тучи могут прилетать к нам и с севера и с юга одновременно.
Так вот история нынешняя не о небе, и не о ветрах, она о туче грозовой и облаке кучевом. Случилось им встретиться над весёлым детским городком и затеять спор – кто сможет больше привлечь детского внимания. Ради кого, дескать, детвора оставит свои игры и забавы, да позабудет про игрушки.
И принялись они стараться каждая на свой манер. Грозовая туча начала мрачнеть и раздуваться, в надежде заслонить собою солнце и навеять мрак. А кучевое облако вдруг заклубилось озорно, меняя очертания, и стало враз похоже на белого пуделя. И когда дети подняли головы, чтобы узнать, отчего скрылось солнце, они перво-наперво заметили облако похожее на пуделя. И загалдели радостно: «Белый пудель! Пудель! Пудель! Ой, какой беленький. ».
Тогда туча, закрыв собою всю свою северную половину неба, громыхнуло громом так, что флюгеры на башенках детского городка испуганно вздрогнули и завертелись, жалобно звеня.
А дети даже не услышали грозных раскатов, потому что все до единого во весь голос кричали: «Бе-е-е-е-е-е-е-е!» и «Бе-бе-бе-бе-бе!». Вы уже догадались, прозорливый мой читатель, что кучевое облако на южном склоне неба к тому моменту превратилось в белого барашка.
Тут уж терпение тучи лопнуло окончательно и она, вместо того, чтобы пролиться ливневым дождём, затеяло разрастись-растечься на весь небосвод. Но сил её на такое дело оказалось недостаточно. Так вот, от чрезмерной натуги туча просто-напросто разорвалась на полтора десятка маленьких серых тучек. Такая вот случилась с тучей чёрной грозовой досада.
Но самым досадным и обидным для всех грозовых туч стало то, что маленькие серые тучки, враз забыв про громы-молнии и дождь, стали озорно клубиться и меняться, превращаясь, кто в мышку, кто в кошку, кто в черепашку, кто в крота, кто в зайчика, а кто в волчонка. Вот так вот в небе над детским городком в тот день кружился и вертелся целый зоосад.
И дети, конечно же, опоздали на обед. Зато нагуляли такой аппетит, что все – без исключения! – попросили добавки супа и макарон с котлетой.
Но вот вместо десерта вновь умчались на улицу, смотреть, как по краешку неба, не стеснённого ни высокими горами, ни дремучими лесами, большой белый слон ведёт с запада на восток полтора десятка маленьких серых слонят.
Это позволяет нам заключить, что в споре грозовой тучи и кучевого облака победила дружба.
А ещё без труда догадаться, откуда в детском городке появилась вот такая песенка-скакалка:
Взрыв Букваря
Всякая наука требует усердия и терпения. Будь то садоводство или огородничество, рыболовство или птицеводство, жонглирование или чародейство, астрофизика или микробиология – всё даётся настойчивостью, усидчивостью и трудом беспрестанным.
Большинство неучей этого не знают и, желая поскорее прослыть людьми учёными, налетают на учёные книги с таким видом, словно собираются верхом на них скакать. Прямиком в волшебный мир науки. Но если поспешность и легкомыслие при освоении азов верховой езды чаще всего оборачиваются, шишками, ушибами да вывихами низинных пальцев, то при небрежном отношении к наукам премудрым, таким как грамота и счёт, вы рискуете вывести их из себя, отчего последствия бывают совершенно непредсказуемыми и даже невероятными. С одним особым случаем выхода премудрых наук из себя долго не могли справиться ни милиция, ни пожарные, ни маляры, ни штукатуры, ни даже маги и волшебники нашего учёного города Б. Просто сказочная катастрофа приключилась не так давно – лет сто тому назад – в нашем чудесном городе по вине одного неуча. Назовём его Ы, потому что на такую букву ни одно имя в мире не начинается, а значит, никто не сочтёт себя обиженным, заподозрив в этой истории намёк на свои недостатки или просчёты.
Итак, неуч Ы решил для начала освоить грамоту. Он явился в самую знаменитую школу грамотеев, закупил самую просторную классную комнату, нанял самого дорогостоящего учителя, схватил самый толстый Букварь и сразу начал его листать от начала до конца и от конца к началу.
— А, б. ж, з. х, ц. щ. а это что за буква?!
— Говорить некогда! – отрезал Ы. – Учиться надо!
И ну листать Букварь ещё быстрее.
Учитель попытался применить метод кнута и пряника. Сначала строго отчитал Ы за недостаточно твёрдое произношение согласных, и только было хотел похвалить за мягкое звучание гласных, как терпение неуча лопнуло, и он со всей досады, да что было мочи грохнул Букварь об пол.
После этого и началось поочерёдное явление в школу грамотеев всевозможных подразделений, нарядов и бригад. Перво-наперво явилась милиция с вопросом: «Кто похитил буквы из всех букварей в городе Б.?». (Вот какое дружное сообщество наши буквари!) Убедившись, что буквы не похищены, а перемещены на высокий потолок, милицейский наряд вызвал пожарный расчет, который прибыл, как и положено в сказке – незамедлительно. Пожарные пытались снять буквы с опасной высоты и баграми, и крюками и могучими руками в термостойких рукавицах, но безуспешно. Тогда директор школы быстро нанял за счёт родителей Ы бригаду штукатуров, а заодно и бригаду маляров, в надежде, что заштукатуренные и закрашенные буквы испугаются темноты и духоты и вернутся на чистые хрустящие страницы букварей. Но буквы – все, от А до Я – и не собирались сдаваться на милость нерасторопных строителей-ремонтников, они ведь даже смелой милиции и бравым пожарным не сдались. Так что им легко удавалось, ползая, скача и прыгая, раз за разом оказываться поверх штукатурки, побелки и покраски.
Наибольшее же огорчение доставили жителям города Б. подразделение их магов и чародеев, которые вообще отказались заниматься этим катастрофическим случаем, потому что при их появлении буквы мгновенно превращались в свои графические изображения и крепко досаждали людям волшебных профессий зверскими выходками. Так, например, «З» страшно шипело и извивалось, норовя ужалить каждого прямо в нос, «Ё» нещадно кололось даже сквозь ватные штаны, «Г» щипалось и оскорбительно гоготало, а «Ж» и кололось, и щипалось, и издавало столь зловещие звуки, что шипение и гоготание начинали казаться дивной музыкой. Читатель сам, верно, догадался – какая буква, в какую живность превращалась, так что чего там натерпелись маги и чародеи легко себе представить.
Первым понял секрет возвращения букв обратно в буквари, конечно же, учитель грамматики, который лишь для неуча был «самым дорогостоящим», а для любимых учеников – самым умным, отзывчивым и проницательным.
— Говорить некогда! – совсем уж негромко, но с максимальной строгостью оборвал его учитель. – Учить пора! Всю грамоту! Весь счёт! Только выученные тобою, неуч Ы, назубок, они вернутся в Букварь.
Эти тихие, но ясные слова услышала вся школа и весь город Б., после чего все ученики и все жители разом посмотрели на неуча Ы, и не было ни в одном взгляде даже намёка на пряник, только кнут читался в тысячах и тысячах глаз.
Вот тут-то неуч Ы и взялся за ум.
Долгие часы, дни, недели и даже месяцы повторял он за мудрым учителем буквы, звуки, слова и даже паузы между словами, потому что паузы между словами означают в устной речи знаки препинания. Вот какие любопытные тонкости встречаются в простых на первый взгляд, но премудрых, если их изучать, науках.
Аист с аистом аукались,
А отважно поднимались ввысь.
Выше тучи поднялись.
Самолётам страшно там!
В нём буква «А» встречается семнадцать раз, за это его целиком напечатали на первой странице общегородской газеты «Радостные известия» и объявили конкурс на лучшие стихотворения о других буквах алфавита. Победителей конкурса ждёт не только публикация в «Радостных известиях», но и различные призы. Количество призов решено не ограничивать, потому что хороших стихов о буквах, а так же о цифрах, а особенно о прилежных учениках и мудрых учителях должно быть много-много.
Так что, присоединяйтесь к этому интересному конкурсу. Я вот вчера присоединился и написал о букве «Л»:
Линь лениво плыл по Нилу,
Улизнул от крокодила,
На мели зарылся в ил,
Для чего на мель и плыл.
Тринадцать встреч с буквой «Л» всего в четырёх строчках! Как забавно и интересно сочинять такое…
.А в Букваре ещё немало букв…
А в городе Б. гораздо больше прилежных учеников…
Нашествие снеговиков
В лесу снег порошил, сеял, падал, осыпался с прогибающихся под его тяжестью веток, а в поле – летел, кружил, взвивался вихрем. И сквозь него шли, шли и шли снеговики. Шеренга за шеренгой.
У кромки леса, на краю поля стоял человек и не мог понять – за что ему такое наказание? Он поначалу решил, что наткнулся на боевые учения какого-нибудь десантного подразделения. Масштабные учения, большого подразделения, и очень боеспособного. Как нешумно они двигались, эти безмолвные белые воины, как мгновенно и необъяснимо возникали, словно бы из-под земли.
Можно было, конечно, попробовать прикинуться своим, внешний вид позволял – снегом Иван Лапушкин был покрыт с головы до пят. Да вот ростом не вышел, и вооружён был лишь пилой-ножовкой в дерматиновом чехольчике. А двухметровая сосёнка, аккуратно спеленатая с помощью бельевой верёвки, на дополнительную маскировку никак не походила. Короче, как ни глянь – чужой среди чужих.
— И теплом дышит. – Добавил голос позвонче.
Лапушкин начал медленно оборачиваться. Придал лицу вместо досадливого виноватое выражение, и даже заготовил шутливую фразу о согласии быть «языком». Но не пригодилось ни то, ни другое. Да заготовь он хоть третье и четвёртое, или пусть даже пятое-десятое, и то не пригодилось бы. Ну, с каким таким лицом и что такого весёлого может сказать человек среди ночи у кромки зимнего леса на краю заснеженного поля двум большущим снеговикам. А именно они, а никакие не десантники в белом камуфляже стояли за спиной Ивана. Живые снеговики.
Снеговики безмолвие хранить не собирались
— А я-то думал, вы десант, что у вас учения. – Не сумел скрыть своих первых впечатлений Иван.
— Нет, мы – снеговики! – гордо объявила дева.
— И у нас нашествие! – добавил атлет.
— Мы двое – первые. Самолепные. – Продолжала с нескрываемой гордостью дева. – Мы слепили вторых. Они теперь лепят третьих, а те вылепят четвёртых…
— А зачем? – искренне удивился Иван. Он как-то внезапно и ясно понял, что всё происходящее не сон, а явь, и коль скоро это нельзя прекратить обычным пробуждением, то требуется хоть какая-нибудь ясность и определённость в столь необычной ситуации.
— И так, пока не наступит ледниковый период! – Закончили снеговики стройным дуэтом, словно исполняли хорошо отрепетированную литературно-музыкальную композицию, в качестве музыкального сопровождения выступала уже не на шутку разгудевшаяся метель.
— Ты о чём это, человек? – Насторожился атлет.
— Это я о детях. Вам хорошо – вы вторых и третьих сразу большими лепите, а у человеков вторые бывают сначала маленькими, и, посмотрев «Ледниковый период – 2», сразу просят третью серию…
— Стоять вечно! – Подхватила враз повеселевшая нос-морковка. – Ты только представь себе, человек! Каково?
Тугой, горячий ком невыразимых, тех, что за пределами слова чувств подкатил от сердца к горлу Ивана и заставил умолкнуть.
Молчали и снеговики. И не шевелились. Капельки влаги на их носах висели не замерзая, и на морковке, и на сосульке. Потом разом сорвались и упали – атлету на грудь, деве на живот. Только после этого Лапушкин заметил, что снеговики не только не шевелятся, но и не дышат.
Снег внезапно прекратился. Улёгся разом ветер. Кругом стало тихо-тихо, светло от свежевыпавшего снега и… забавно от множества снеговиков вылепленных невесть кем с поразительным искусством и расставленных в самых неожиданных позах по всему широкому полю между Лапушкинским лесом и селом Верхние Лапушки. До села было всего полтора километра, а до Нового года целых два часа. Так что учитель черчения и рисования Иван Герасимович Лапушкин мог позволить себе ещё минут пять-шесть никуда не торопиться. Просто постоять, тихо вдыхая холод и выдыхая тепло.
