Рассказ мы з санькам у тыле ворага читать
Иван Киреевич Серков
Мы с Санькой в тылу врага
1. СТАРАЯ ШКОЛА
Недавно у нас начали строить новую кирпичную школу. Место для нее выбрали красивое, высокое — на площади за бывшей церковью, в которой теперь клуб. Наша учительница Антонина Александровна говорит, что осенью мы пойдем уже в новую школу, в четвертый класс.
А пока мы учимся в старой и заканчиваем третий. Старая школа — это почерневшее от времени деревянное строение на высоком фундаменте. Когда-то крепкие, смолистые бревна стен потрескались, местами поросли мхом. Лишь отремонтированная недавно жестяная крыша в солнечные дни весело поблескивает новыми цинковыми заплатами.
Возле школы выстроились в ряд седые, отжившие свой век тополя. Кору с них мы давно ободрали на кораблики, и деревья светят голыми боками. На самой высокой сухой верхушке поселились аисты. Неподалеку от их гнезда всегда чирикают задиристые воробьи.
Мой отец рассказывал, что прежде, еще до революции, когда он сам был учеником, в нашей школе размещалась волость. А бабушка так и сейчас еще школу называет волостью. Придет из колхоза домой на обед и начинает:
— Встретила это я ноне возле волости Агату, ту, что за Халимоном…
— Возле школы, баб, — поправляю я.
А она только отмахивается:
— Отцепись, смола! Вот я тебя вышколю…
И снова за свое: волость да волость.
Что такое волость, я уже хорошо знаю — от стариков слыхал. Там сидели волостной старшина и писарь. Они как-то тянули из людей жилы и куда-то уводили их коров. А еще в волости сидел полицейский пристав. Усатый такой, с саблей и плеткой. Он сек мужиков розгами и сажал их в холодную.
Та холодная есть и сейчас. Она находится прямо под окнами учительской. Это большущий каменный подвал с тяжелой дубовой дверью, на которой всегда висит ржавый замок. Часто на переменах мы, мальчишки из третьего «Б», спускаемся по стертым кирпичным ступеням к этой двери и дергаем замок — вдруг отомкнётся? Замок не отмыкается. Тогда мы по очереди заглядываем в щель меж досок, покрытых зеленоватой плесенью. За дверью темно, хоть глаз выколи, оттуда несет сыростью и перекисшей капустой. Но каждый из нас что-то видит в этом мраке, и каждый — свое.
— С-с-скелет, — таинственным шепотом сообщает Коля Бурец, смуглый, с бойкими, как у цыганенка, глазами. Его дразнят Храбрый заяц. И кличка эта прилипла к нему не случайно. Однажды на уроке Колю вызвали читать. Он откашлялся и начал:
— «Храбрый заяц». Кхм. Жил в лесу заяц, и всего он боя…
Как раз тут от потолка отвалился кусок штукатурки и упал прямо перед ним. Весь класс засмеялся, а Коля заплакал. И стал заикаться. С тех пор и носит он свою кличку.
После Коли к двери прилипает Санька. Он смотрит долго и внимательно, заслоняясь от света руками. Мы стоим, затаив дыхание, и ждем, что он скажет. Мне кажется, что Санька забыл про меня: вот-вот прозвенит звонок и придется бежать в класс, не поглядев в щель. Наконец и Санька нагляделся.
— Скелет-драндулет, — насмешливо проговорил он и авторитетно добавил: — Цепи там, вот…
Теперь пришла моя очередь. Сколько я ни всматривался, ни скелета, ни цепей не увидел. И все же, чтобы не отстать от других, заявил:
И мы помчались в класс.
А после уроков снова собрались возле холодной. На этот раз нам повезло: дверь таинственного подвала была распахнута во всю ширь. Кто ее отворил, мы не знали, видели только, как школьная уборщица тетя Марья волокла через дорогу какую-то кадку к колодцу. Мы, словно кочаны, скатились по каменным ступеням. Санька первым шмыгнул в черный проем двери. Спустя минуту внизу что-то загремело, и вслед за этим послышался приглушенный Санькин голос:
— У, черт… нагородили тут.
За Санькой полез я, а потом и Коля Бурец. Оказалось, что за дверью было еще несколько цементных ступенек, которых Санька в темноте не разглядел. Теперь он стоял возле перевернутого корыта и смущенно потирал лоб. У него всегда так: не успеет одна шишка сойти — набьет новую. Представить себе Саньку без шишки на лбу просто невозможно.
Ничего страшного в холодной мы не обнаружили: не было здесь цепей, которыми, по мнению Саньки, приковывали к стене борцов за свободу, и тем более не валялись скелеты. Над нами нависал сырой кирпичный свод, наши голоса гудели, как в пустой бочке. На полу валялось старое, разбитое корыто, стояло ведро с тряпками, которыми тетя Марья моет полы в классах. Под ногами хрустели ростки проросшей картошки, в углу лежали два кочана капусты, оставленные, верно, для высадки на семена, да несколько покрытых пылью бутылок то ли из-под керосина, то ли из-под постного масла.
Рассказ мы з санькам у тыле ворага читать
У Каменистого не бывает плохих книг.
Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Переодически я хожу по разным магазинчикам и смотрю «новинки». В виде «новинок» как правило иногда попадаются разнокалиберные произведения разных авторов — которые специально «замучаешься искать», а неспециально порой совершенно случайно находишь, да еще и по вполне вменяемой цене.
И вот я такой. открываю томик (в обеденный перерыв на работе) и понимаю что не могу оторваться (вот жешь блин!)). Конкретно в этом томе были представлены сочинения И.Сталина за 24-й год (разумеется не за 2024-й, а за 1924-й)). И вот в них (а в основном это всяческие полит. агитки или доклады на многочисленных сьездах) чувствуется неожиданная ирония и плохо скрытый «подьеб» (извиняюсь за мат — но иначе не скажешь) некоего уже морально замаранного «друга партии по имени Троцкий»)) И сразу видно — что это все «пока ДО» всяческих событий. и термин Троцкизм (пока) не означает смертный приговор, и что-то вроде «дружеской непонятки», когда бывший хороший знакомый, внезапно «попутал углы Унатури»)) А Сталин — монотонно (и даже с некоторым укором) «клеймит» оппозицию и призывает «. к сплочению и очищению рядов единственной и истинной партии, детища Ленина!» (извиняюсь за пафос)).
И конечно я небезосновательно подозреваю что и среди описанного не все так однозначно и явно (как нам представляет «великий кормчий»), однако среди всех «оговорок», подчисток и (совершенно непонятной) «ленинской демагогии», все же видна железная воля направленная на решение конкретных задач, (и что самое главное) на ВОСПИТАНИЕ людей! И пусть это воспитание «однобоко» (по своей сути) или идиологизированно, однако оно (во всяком случае) не направленно на всеобщее дебилизирование население страны (как сейчас) и не на замену механизмов осознания мироустройства, «узкоспециализированными профессиями» (где нужно лишь «в правильном порядке нажимать кнопки» не понимая сути самого процесса).
Вот и выходит что проще выключить этот чертов телевизор и пойти почитать что-нибудь)) А Сталин. Сталин местами пишет очень уж интересные вещи и что самое главное. иногда очень уж актуальные!))
Конечно — каждый выстраивает свой собственный идеал и реальная жизнь конечно отличается «от задумок и теорий». Конечно — на последнем этапе своей жизни (да и До) тов.Сталин не был «таким уж белым и пушистым» (как его иногда представляют идеалисты). Однако я (лично) вижу тут совершенно другого Сталина. Такого Сталина который еще верит «в разум народа» и пытается пробудить в нем какие-то ростки сознания и показать всем общую угрозу. И может быть потом, намного позже он (наверно разочаровавшись в своих попытках донести во всех свои идеи) перестал быть таким идеалистом и стал выстраивать более понятные и действенные «механизмы управления толпой». Может быть.
Однако в своей нынешней жизни я еще не встречал ничего подобного (в смысле литературы) применительно к нашим «нынешним вождям». Есть конечно много роликов «на злобу дня», где показывается «вся сила и мощь их гениев». Однако все их громкие лозунги отдают затхлостью и пустотой, поскольку каждый из нас (в своей реальной жизни) видит «всю эту тенденцию и масштабы» задуманных (ими) дел.
А слова и лозунги может быть даже и остались прежними и никак не изменились, однако народ (видимо) все же чувствует, что к нему относятся лишь как к быдлу (как к дармовому ресурсу «этой страны» и как «к новой нефти»). А тогда. тогда все же порой честно пытались. И чья вина что все их старания в итоге пошли прахом? Кто был прав? Тот кто «рвал жилы», или тот «кто просидел в тепле»? Тот кто что-то попытался сделать, но у него не вышло? Или тот кто все тупо обсирал, ничего не делая сам? История рассудит.
Рейтинг: +3 ( 3 за, 0 против).
Когда-то лет 5-6 назад я прослушал эту СИ в формате аудио. Потом вполне честно пытался найти эти книги «на бумаге», но. как ни старался, так и не нашел. Впрочем. (думаю) что данную СИ гораздо лучше именно слушать (чем читать), так как только в аудио-версии она раскрывается наиболее полно.
По «прошествии лет», и под напором (иной макулатурной) «посредственности» мне захотелось прослушать что-то «настоящее» (из того что я уже читал). И открыв свой архив — я сразу выбрал именно эту СИ. Почему ее? Наверно потому что она до сих пор является (для меня) самой реально страшной СИ (из всех прочитанных).
Страшной не в именно «киношном» смысле, а что ни на есть в настоящем. Хотя чего уж там? Данная СИ отнюдь не лидер в описании постьядерного мира (со всякими всякими мутантами и прочими группировками). Однако это именно тот случай, когда обыденность может превзойти «все ожидания»
Каждая глава в этой книге является неким минироманом, написанным от лица людей которым НЕ ПОВЕЗЛО умереть в первые минуты войны. Именно не повезло. И конечно — в начале это особо не чувствуется, ну «умерли все — да и бог с ними», ну и что дальше? Очередной постьядерный ледяной ад? Мутанты и выживание уцелевших анклавов? Видели! Знаем! Плавали!))
Однако — по мере прочтения этой СИ, постоянно хочется «захлопнуть обложку» и сделать большой перерыв (что я и сделал примерно раз в месяц, что дотянул чтение этой книги примерно на год-полтора). И дело тут отнюдь не просто в мерзости облика выживших (как например в первой «неподчищенной» части З.Петрова «Муос», где читать порой было откровенно тошно). Все дело как раз в достоверности. в достоверности того что будет (на взгляд автора) происходить в Р.И (в случае наступления всеобщего «пи###ца»). И никакие мутанты и прочие черви-гиганты не совершат столько всего … что (будет?) совершено (когда-то в основной массе) законопослушными гражданами «матушки-Земли».
Автор медленно и кропотливо открывает нам все, что «мирно дремало и спало» в нас, до момента «Ч». То что «потом» внезапно «повылазило на божий свет» и стало законом для каждой новой мерзости и каждого «нового порядка» в этом незнакомом уже мире
В итоге — я раз 10 бросал чтение данной книги, вовсе не из-за личных предпочтений к теме или сюжету (или прочих стандартных придирок), а просто из-за того, что слушать данную книгу было действительно тяжело.
И самое главное наверное в том, что главные персонажи данного романа без каких-либо сомнений вырезали бы тысячу своих друзей, для того что бы вернуться в «те времена» которые были «До». прекрасно осознавая и то, что и они когда нибудь «кончатся».
Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
В очередной раз, воспользовавшись тем, что на работе можно побездельничать — открыл данную книгу.
Хотя открыл, это наверно слишком слабо сказано (т.к я специально я ее не выбирал, среди кучи других), просто вспомнил, что когда-то читал часть первую. вот и «начал мучить продолжение» ввиду «свободной минутки»)) Почему я выбрал именно эту СИ вообще? А «фиг его знает»)) Просто видимо, не нашел ничего получше на данный момент.
И хотя часть первая не принесла «особых впечатлений» (являясь по сути, лишь очередной книгой для подростков), но была в ней. некая «изюминка» (что ли) из-за которой я (все же) и стал вычитывать продолжение.
Однако в части второй (вначале) все уже не «так радужно» (как ранее). Если в части первой, одни «декорации» много чего стоили (закрытый город, некое сообщество людей пытающихся жить «как раньше» в условиях свершившейся 3-й мировой), то. в части второй — вся интрига как-то исчезла.
«Выйдя наружу» люди (закрытого города) обнаружили (фактически нормальную) жизнь на поверхности (никакой тебе ядерной зимы, мутантов, радиции и. аномалий!)). Те кто «живет на поверхности» уже давно забыли «последнюю войну» и живут в более-менее комфортных условиях (пусть и со скидкой на «новый каменный век», ввиду отсутствия привычных технологий). Что-то вроде «нового Дикого запада» в жанре «безумного Макса» (что само по себе не так уж и ново).
Вот собственно, все трудности проживания (на этом новом месте) и показаны глазами подростка. Обустройство, инфильтрация, коммуникация и описание глазами подземных жителей «чудес нового мира под небом», а так же реакция «местных на шоблу подвалившую» к ним издалека.
Так что от этой книги (пока) трудно ждать чего-то такого, кроме саги об очередном «производственном подвиге» по становлению нового ареала обитания и выживания в условиях жизни на поверхности.
Начав читать данную книгу, я долго «мучил ее», бросал и много раз пытался начинать ее дальше. В последний же раз — поняв что это все таки не мое, бросил уже окончательно.
Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
В наше время мы часто обращаем внимание на подвижников благочестия. Как много милости, любви и снисхождения являет нам Господь, прославляя в Церкви Своей благоугодивших Ему праведников и, как бы снова изводя их еще раз в мир наш для наставления, ободрения и утешения нашего. Этот проект о нашем местном подвижнике благочестия старце-диаконе Филиппе, приводятся новые сведения о жизни старца. Два раздела посвящены фактам, свидетельствующим о прозорливости духовно умудренного старца, многочисленные случаи духовной помощи, исцелений по его молитвам, как при жизни, так и после его смерти. С помощью этого проекта, вы сможете познакомиться, если можно так сказать, «пообщаться» с одним из подвижников благочестия нашего времени. Со страниц будут говорить люди, которые лично знали старца и общались с ним. Сегодня этих людей с каждым днем становится все меньше, но, отходя в иной мир, они ни на минуту не сомневаются в его святости, а ждут встречи с ним. Для них он был самым дорогим человеком. Но еще многое хранится в памяти людей, которые получали от него благодатную помощь, имели с ним молитвенное общение. Все это должно быть по крупицам собрано и сохранено, как драгоценные страницы прошлого, заключающие в себе панораму нашей истории. Мы должны помнить, что праведники являются нашими братьями по естеству, им известны все немощи естества человеческого, доступен всякий вопль скорби, сочувственна всякая слеза покаяния, близок всякий вздох молитвы. В проекте раскрываются неизвестные стороны жизни старца. Многие характерные моменты биографии, иллюстрированный материал, который многие увидят впервые. Простые люди повествуют те подлинные истории, из которых гармонично, как из разноцветной мозаики, складывается картина жизни и образ самого старца Филиппа. Все люди разные, отличающиеся и мировоззрением, и жизненным опытом объединены единым чувством какой-то непостижимой любовью к диакону Филиппу. Когда они вспоминали о светоносном старце, у них, как лампады, загорались благодатным светом уже поблекшие от времени глаза. Они вспоминали те трудные и в то же время интересные дни. Вспоминали о простоте, доброте, человечности и удивительной притягательности подвижника. Мне казалось, что повествующий проникался давно ушедшим временем и снова проживал те события. Если внимательно вслушаться, то и вы сможете почувствовать ту проникновенность интонации, которая отличает рассказы. Мне казалось, что и сердца этих людей бьются в ритме давно минувших дней, в ритме сердца самого старца. Лица действительно преображались, да и мне казалось, что я тоже вижу и переживаю те события. Собирать материал пришлось не один год, и за этот период старец Филипп стал настолько родным человеком, что кажется, я знаю каждый уголок его келий, знаю каждый кирпич и дощечку, вижу его сад, слышу, как он общается с людьми. А наши прихожане, которые были духовными чадами Архиепископа Никона, смогли создать тот микроклимат, в котором их дорогой Архипастырь и старец Филипп были самыми дорогими и почитаемыми. Я очень благодарен этим неутомимым молитвенницам, которые в своем сердце пронесли тот свет любви и могли подарить то незабываемое чувство общения нам, что мы можем представить себе, как эти великие праведники молились, общались, как они любили свою землю, любили свой народ. Мне интересно было пройти по тем местам, где бывал старец, общаться с людьми, которые помнят его. Незабываемое впечатление осталось после посещения села Елань Ростовской области. Здесь я впервые встретился со странницей Ольгой, увидел тех простых, добрых людей, для которых папаша Филипп был святым человеком. Интересно было узнать, что после войны в Елани не было некоторое время учителя, а старец, оказывается, учил детей читать и писать, у него был настоящий класс, даже фотография, на которой старец с детьми запечатлен в момент обучения много лет висела в притворе сельского храма Св. Иоанна Богослова. Люди с благодарностью и благоговением вспоминали о нем. Во время последней поездки в с. Елань я встретился с Харламовой Антониной Ивановной. Она лежала и не вставала с постели, да и сведений сообщила новых мало. Рядом находилась дочь Еликонида, вначале как бы безучастна к разговору, а на вопрос: «А вы ничего не помните?» ответила: «Я на всю жизнь запомнила только одно, да это все, конечно знают. На вопросы людей, будет ли лучшая жизнь, отец Филипп отвечал: «Лучшего? Лучшего не будет, будет худшее.» «Только когда мои мощи откопают и пронесут по всему городу крест-накрест — вот после этого времени будет хорошо!». Эти ее слова, как Пасхальная радость, ворвались в мое сердце. Я понимал, что эта встреча была не случайной, да и запомнила она это для того, чтобы сообщить и вдохновить всех нас. Я верю: Господь Иисус Христос Своим Промыслом вразумит заблуждающихся и откроет глаза на то чудо, которое находится рядом с нами. Я верю, что старец Филипп, являясь нашим покровителем, молится у престола Царя царей о всех нас. Его моление Бог всегда послушает: «молитеся друг за друга: много бо может молитва праведного споспешествуема» (Иак. 5, 16-18). Притекайте к нему с верою, упованием и любовью — и услышан будет вопль сердца вашего, отрутся слезы ваши и подастся всякая духовная помощь во благовремении. Притекайте к нему с верою, упованием и любовью — и услышан будет вопль сердца вашего, отрутся слезы ваши и подастся всякая духовная помощь во благовремении. Епископ Владимир (Орачев)
Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
Рекомендую этот трехтомник всем, кто изучает теормех. Книги так хорошо написаны, что спокойно во всем можно разобраться без помощи преподавателя.
Сам по ним учился.
Рейтинг: +2 ( 2 за, 0 против).
Одна из самых дебильных систем которых я встречал.
Рассказ мы з санькам у тыле ворага читать
© Сяркоў I.К., нашчадкi, 2015
© Афармленне. УП «Мастацкая лiтаратура», 2015
Мы з Санькам у тыле ворага 
1. Старая школа
Нядаўна ў нас пачалі будаваць новую цагляную школу. Месца для яе выбралі прыгожае, высокае — на цвінтары1 за былой царквой, у якой зараз знаходзіцца клуб. Наша настаўніца Антаніна Аляксандраўна гаворыць, што восенню мы пойдзем ужо ў новую школу, у чацвёрты клас.
А пакуль мы вучымся ў старой і заканчваем трэці. Старая школа — гэта пачарнелая ад часу драўляная будыніна на высокім падмурку. Некалі трывалыя, смалістыя бярвенні сцен патрэскаліся, сям-там параслі мохам. Толькі нядаўна адрамантаваны бляшаны дах у сонечныя дні весела паблісквае новымі цынкавымі лапікамі.
Каля школы выстраіліся ў рад сівыя, аджыўшыя свой век таполі. Кару з іх мы даўно аблупілі на лодачкі, і дрэвы свецяць голымі бакамі. На самай высокай сухой верхавіне пасяліўся бусел. Непадалёку ад яго гнязда бойка гамоняць задзірыстыя вераб’і.
Мой бацька расказваў, што калісьці, яшчэ да рэвалюцыі, калі ён сам быў вучнем, у нашай школе знаходзілася воласць. А бабуля дык яшчэ і цяпер школу называе воласцю. Прыйдзе яна з калгаса дамоў абедаць і пачынае расказваць:
— Сустрэла я сёння каля воласці Агату, што за Халімона выйшла.
— Каля школы, баб,— папраўляю я.
А яна толькі рукой адмахваецца:
— Адкасніся, смала! Буду я табе школкаць.
I зноў за сваё: воласць ды воласць.
Што такое воласць, я ўжо добра ведаю,— ад старых чуў. Там сядзелі валасны старшыня і пісар. Яны выцягвалі з людзей жылы і зводзілі кудысьці іхніх кароў. I яшчэ ў воласці сядзеў паліцэйскі прыстаў. Вусаты такі. 3 шабляй і бізуном. Ен сек мужыкоў дубцамі і саджаў іх у халодную.
Халодная ёсць і зараз. Яна знаходзіцца якраз пад вокнамі настаўніцкай. Гэта вялізны цагляны склеп з цяжкімі дубовымі дзвярыма, на якіх заўсёды вісіць іржавы замок. Часта на перапынках мы, хлапчукі з трэцяга «Б», спускаемся па сцёртых падэшвамі каменных прыступках да гэтых дзвярэй і кратаем замок — можа, адамкнецца. Замок не адмыкаецца. Тады мы па чарзе заглядваем у шчыліну паміж дошак, пакрытых зеленаватай цвіллю. За дзвярыма цёмна хоць вока выкалі, адтуль патыхае сырасцю і перакіслай капустай. Але кожны з кас у той цемры штосьці бачыць — і кожны бачыць рознае.
— Ш-ш-шкілет,— таямнічым шэптам паведамляе Коля Бурэц, чарнявы, з зыркімі, як у цыганёнка, вачыма. Яго дражняць Храбры Заяц. I мянушка гэтая прыліпла да яго кездарма. Аднойчы на ўроку Колю выклікалі чытаць. Ен адкашляўся і пачаў:
— Храбры заяц. Кхм. Жыў у лесе заяц і ўсяго ён ба.
У гэты час са столі адваліўся кавалак тынку і ўпаў проста на Колю. Увесь клас засмяяўся, а ён заплакаў. I пачаў заікацца.
3 таго часу і пайшло: Храбры Заяц ды Храбры Заяц.
За Колем да дзвярэй прыліпае Санька. Ен глядзіць доўга і ўважліва, засланіўшыся ад святла рукамі. Мы стаім, прытаіўшы дыханне, і чакаем, што ён скажа. Я пабойваюся, што Санька забыўся пра мяне: хутка зазвініць званок і трэба будзе бегчы ў клас, не паглядзеўшы ў шчыліну. Нарэшце Санька здаволіўся.
— Шкілет-дрындулет,— насмешліва сказаў ён і аўтарытэтна дадаў: — Там ланцугі.
Цяпер надышла мая чарга. Колькі я ні прыглядаўся, але ні шкілета, ні ланцугоў не ўбачыў. Аднак, каб не быць горшым за іншых, заявіў:
I ўсе пабеглі ў клас.
Пасля ўрокаў мы зноў пайшлі глядзець халодную. На гэты раз нам пашанцавала: дзверы таямнічага склепа былі расчынены на ўсю шырыню. Хто іх расчыніў, мы не ведалі, толькі бачылі, як школьная прыбіральшчыца цётка Мар’я цягнула цераз дарогу дзежку да калодзежа. Мы, як качаны, скаціліся па каменных прыступках. Санька першы шмыгнуў у чорны праём дзвярэй. Праз хвіліну ўнізе штосьці загрукатала, і неўзабаве пачуўся прыглушаны Санькаў голас:
— У, чорт. нагарадзілі тут.
Следам палез я, а потым і Коля Бурэц. Аказалася, што за дзвярыма быў яшчэ цэментаваны ганак, якога Санька ў цемры не разгледзеў. Цяпер ён стаяў каля перакуленых начовак і збянтэжана паціраў лоб. У яго заўсёды так: не паспее адзін гуз сысці — другі наб’е. Уявіць Саньку без гуза проста немагчыма.
Нічога страшнага ў халоднай мы не знайшлі: не было тут ланцугоў, якімі, на думку Санькі, прыкоўвалі змагароў за свабоду да сцяны, і тым больш не валяліся шкілеты. Над намі навісала сырая цагляная столь, нашы галасы гудзелі, як у пустой дзежцы. На падлозе валяліся старыя, разбітыя начоўкі, стаяла вядро з анучамі, якімі цётка Мар’я мые ў класах. Пад нагамі хрумсталі бульбяйыя парасткі, у кутку ляжалі два качаны капусты, відаць, пакінутыя на высадку, ды некалькі запыленых бутэлек ці то з-пад газы, ці то з-пад алею.
— А ўсё ж тут страшна было сядзець,— зазначыў я, калі мы выбраліся са склепа.
Санька на гэта нічога не адказаў, толькі сярдзіта засоп, быццам мы вінаваты, што ён набіў сабе гуз, затое Коля з пагардай хмыкнуў:
— П-падумаеш, страшна. Мой б-бацька калісьці тут сто разоў сядзеў.
Ну і хвалько ж гэты Заяц. Што яму ні скажаш, ён адразу:
— Скажы яшчэ тысячу,— не сцярпеў я.
У чорных зыркіх вачах Колі загарэліся сярдзітыя агеньчыкі, а кірпаты нос яшчэ больш задраўся ўгару.
— Не верыш? — абурыўся ён і пачаў даказваць: — Пры буржуях сядзеў? Сядзеў. Ен аднаму п-пану па мордзе як п-пляснуў, яго і п-пасадзілі. Потым яго б-белякі расстраляць хацелі. Ен т-таксама сядзеў. А п-потым уцёк. Мой бацька матросам быў, во. Ен белых, ведаеш, як б-біў? 3 кулямёта — тра-та-та-та.
Што праўда, то праўда: Колеў бацька быў некалі матросам.
У іхняй хаце ў вышываных ручніках і зараз вісіць фотакартка прыгожага маладога мужчыны з чорнымі вусамі, у бесказырцы. На бесказырцы напісана «Быстрый». Мы з Санькам, калі ў хаце не было дарослых, залазілі на стол і самі чыталі.
I з кулямёта, напэўна, ён белых таксама біў, таму што грудзі яго перакрыжаваны кулямётнымі стужкамі.
Колеў бацька загінуў гадоў дзесяць назад. Застрэілі з абрэза ноччу. Ён быў старшынёй сельсавета.
— А майго дзеда пры буржуях дубцамі секлі, бо ён шапкі не хацеў здымаць,—
Рассказ мы з санькам у тыле ворага читать
© Сяркоў I.К., нашчадкi, 2015
© Афармленне. УП «Мастацкая лiтаратура», 2015
Мы з Санькам у тыле ворага
1. Старая школа
Нядаўна ў нас пачалі будаваць новую цагляную школу. Месца для яе выбралі прыгожае, высокае — на цвінтары1 за былой царквой, у якой зараз знаходзіцца клуб. Наша настаўніца Антаніна Аляксандраўна гаворыць, што восенню мы пойдзем ужо ў новую школу, у чацвёрты клас.
А пакуль мы вучымся ў старой і заканчваем трэці. Старая школа — гэта пачарнелая ад часу драўляная будыніна на высокім падмурку. Некалі трывалыя, смалістыя бярвенні сцен патрэскаліся, сям-там параслі мохам. Толькі нядаўна адрамантаваны бляшаны дах у сонечныя дні весела паблісквае новымі цынкавымі лапікамі.
Каля школы выстраіліся ў рад сівыя, аджыўшыя свой век таполі. Кару з іх мы даўно аблупілі на лодачкі, і дрэвы свецяць голымі бакамі. На самай высокай сухой верхавіне пасяліўся бусел. Непадалёку ад яго гнязда бойка гамоняць задзірыстыя вераб’і.
Мой бацька расказваў, што калісьці, яшчэ да рэвалюцыі, калі ён сам быў вучнем, у нашай школе знаходзілася воласць. А бабуля дык яшчэ і цяпер школу называе воласцю. Прыйдзе яна з калгаса дамоў абедаць і пачынае расказваць:
— Сустрэла я сёння каля воласці Агату, што за Халімона выйшла.
— Каля школы, баб,— папраўляю я.
А яна толькі рукой адмахваецца:
— Адкасніся, смала! Буду я табе школкаць.
I зноў за сваё: воласць ды воласць.
Што такое воласць, я ўжо добра ведаю,— ад старых чуў. Там сядзелі валасны старшыня і пісар. Яны выцягвалі з людзей жылы і зводзілі кудысьці іхніх кароў. I яшчэ ў воласці сядзеў паліцэйскі прыстаў. Вусаты такі. 3 шабляй і бізуном. Ен сек мужыкоў дубцамі і саджаў іх у халодную.
Халодная ёсць і зараз. Яна знаходзіцца якраз пад вокнамі настаўніцкай. Гэта вялізны цагляны склеп з цяжкімі дубовымі дзвярыма, на якіх заўсёды вісіць іржавы замок. Часта на перапынках мы, хлапчукі з трэцяга «Б», спускаемся па сцёртых падэшвамі каменных прыступках да гэтых дзвярэй і кратаем замок — можа, адамкнецца. Замок не адмыкаецца. Тады мы па чарзе заглядваем у шчыліну паміж дошак, пакрытых зеленаватай цвіллю. За дзвярыма цёмна хоць вока выкалі, адтуль патыхае сырасцю і перакіслай капустай. Але кожны з кас у той цемры штосьці бачыць — і кожны бачыць рознае.
— Ш-ш-шкілет,— таямнічым шэптам паведамляе Коля Бурэц, чарнявы, з зыркімі, як у цыганёнка, вачыма. Яго дражняць Храбры Заяц. I мянушка гэтая прыліпла да яго кездарма. Аднойчы на ўроку Колю выклікалі чытаць. Ен адкашляўся і пачаў:
— Храбры заяц. Кхм. Жыў у лесе заяц і ўсяго ён ба.
У гэты час са столі адваліўся кавалак тынку і ўпаў проста на Колю. Увесь клас засмяяўся, а ён заплакаў. I пачаў заікацца.
3 таго часу і пайшло: Храбры Заяц ды Храбры Заяц.
За Колем да дзвярэй прыліпае Санька. Ен глядзіць доўга і ўважліва, засланіўшыся ад святла рукамі. Мы стаім, прытаіўшы дыханне, і чакаем, што ён скажа. Я пабойваюся, што Санька забыўся пра мяне: хутка зазвініць званок і трэба будзе бегчы ў клас, не паглядзеўшы ў шчыліну. Нарэшце Санька здаволіўся.
— Шкілет-дрындулет,— насмешліва сказаў ён і аўтарытэтна дадаў: — Там ланцугі.
Цяпер надышла мая чарга. Колькі я ні прыглядаўся, але ні шкілета, ні ланцугоў не ўбачыў. Аднак, каб не быць горшым за іншых, заявіў:
I ўсе пабеглі ў клас.
Пасля ўрокаў мы зноў пайшлі глядзець халодную. На гэты раз нам пашанцавала: дзверы таямнічага склепа былі расчынены на ўсю шырыню. Хто іх расчыніў, мы не ведалі, толькі бачылі, як школьная прыбіральшчыца цётка Мар’я цягнула цераз дарогу дзежку да калодзежа. Мы, як качаны, скаціліся па каменных прыступках. Санька першы шмыгнуў у чорны праём дзвярэй. Праз хвіліну ўнізе штосьці загрукатала, і неўзабаве пачуўся прыглушаны Санькаў голас:
— У, чорт. нагарадзілі тут.
Следам палез я, а потым і Коля Бурэц. Аказалася, што за дзвярыма быў яшчэ цэментаваны ганак, якога Санька ў цемры не разгледзеў. Цяпер ён стаяў каля перакуленых начовак і збянтэжана паціраў лоб. У яго заўсёды так: не паспее адзін гуз сысці — другі наб’е. Уявіць Саньку без гуза проста немагчыма.
Нічога страшнага ў халоднай мы не знайшлі: не было тут ланцугоў, якімі, на думку Санькі, прыкоўвалі змагароў за свабоду да сцяны, і тым больш не валяліся шкілеты. Над намі навісала сырая цагляная столь, нашы галасы гудзелі, як у пустой дзежцы. На падлозе валяліся старыя, разбітыя начоўкі, стаяла вядро з анучамі, якімі цётка Мар’я мые ў класах. Пад нагамі хрумсталі бульбяйыя парасткі, у кутку ляжалі два качаны капусты, відаць, пакінутыя на высадку, ды некалькі запыленых бутэлек ці то з-пад газы, ці то з-пад алею.
— А ўсё ж тут страшна было сядзець,— зазначыў я, калі мы выбраліся са склепа.
Санька на гэта нічога не адказаў, толькі сярдзіта засоп, быццам мы вінаваты, што ён набіў сабе гуз, затое Коля з пагардай хмыкнуў:
— П-падумаеш, страшна. Мой б-бацька калісьці тут сто разоў сядзеў.
Ну і хвалько ж гэты Заяц. Што яму ні скажаш, ён адразу:
— Скажы яшчэ тысячу,— не сцярпеў я.
У чорных зыркіх вачах Колі загарэліся сярдзітыя агеньчыкі, а кірпаты нос яшчэ больш задраўся ўгару.
— Не верыш? — абурыўся ён і пачаў даказваць: — Пры буржуях сядзеў? Сядзеў. Ен аднаму п-пану па мордзе як п-пляснуў, яго і п-пасадзілі. Потым яго б-белякі расстраляць хацелі. Ен т-таксама сядзеў. А п-потым уцёк. Мой бацька матросам быў, во. Ен белых, ведаеш, як б-біў? 3 кулямёта — тра-та-та-та.
Што праўда, то праўда: Колеў бацька быў некалі матросам.
У іхняй хаце ў вышываных ручніках і зараз вісіць фотакартка прыгожага маладога мужчыны з чорнымі вусамі, у бесказырцы. На бесказырцы напісана «Быстрый». Мы з Санькам, калі ў хаце не было дарослых, залазілі на стол і самі чыталі.
I з кулямёта, напэўна, ён белых таксама біў, таму што грудзі яго перакрыжаваны кулямётнымі стужкамі.
Колеў бацька загінуў гадоў дзесяць назад. Застрэілі з абрэза ноччу. Ён быў старшынёй сельсавета.
— А майго дзеда пры буржуях дубцамі секлі, бо ён шапкі не хацеў здымаць,—
