ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Рассказ не утонувшего в открытом море
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Габриэль Гарсиа Маркес
Рассказ не утонувшего в открытом море
Какими были мои товарищи, погибшие в море
22 февраля нам объявили, что скоро мы возвращаемся в Колумбию. Целых восемь месяцев пробыли мы в Мобиле, штат Алабама, пока обновлялись вооружение и электронная аппаратура нашего эскадренного миноносца «Кальдас». Одновременно мы, члены команды, получали специальный инструктаж, а свободное время проводили, как все моряки на свете: ходили в кино со своими подружками, собирались в таверне «Джо Палука» и пили там виски, а иногда и скандалили.
Мою девушку звали Мэри Эддрес. Хотя испанский ей давался легко, она, кажется, так и не поняла, почему мои товарищи звали ее Мариа Дирексьон[1]. Каждый раз как мне давали увольнительную, я ходил с ней в кино, но она больше любила мороженое.
Только однажды я пошел в кино без Мэри — в тот вечер, когда мы смотрели «Мятеж на Кайне». Кому-то из моих приятелей сказали, что это интересный фильм из жизни военных моряков, поэтому мы и пошли. Но больше всего нас взволновал шторм, а не события на тральщике. Все мы согласились, что в такую бурю есть один выход — изменить курс, что и было сделано мятежниками. Однако никто из нас в такой шторм еще не попадал, поэтому картина шторма больше всего взволновала нас в фильме. Когда мы возвращались на корабль, матрос Диего Веласкес, на которого фильм произвел очень сильное впечатление, сказал: «А что если и с нами случится что-нибудь подобное?»
Признаюсь, фильм и на меня произвел впечатление. За восемь месяцев я совсем отвык от моря. Не то чтобы я очень боялся: нас учили, что нужно делать для спасения своей жизни в случае бедствия на море. И все-таки в тот вечер после фильма я испытывал какое-то странное беспокойство. Не хочу утверждать, что уже предчувствовал катастрофу, но верно одно: никогда раньше предстоящее плавание не нагоняло на меня такого страха. В Боготе, когда еще мальчиком я видел море в книжных иллюстрациях, мне и в голову не приходило, что кто-то может погибнуть на море. Наоборот, я питал к морю большое доверие. И за время, что я служил на флоте, я ни разу не испытывал беспокойства.
И все же мне не стыдно признаться, что я, когда посмотрел фильм «Мятеж на Кайне», почувствовал что-то очень похожее на страх. Лежа на своей койке — самой верхней, я думал о родном доме, о предстоящем рейсе и не мог заснуть. Подложив руки под голову, я слушал слабый шум моря и спокойное дыхание сорока моряков. Подо мной была койка Луиса Ренхифо, он храпел, точно дул в тромбон. Не знаю, какие он видел сны, но уверен, что он не спал бы так безмятежно, если бы мог предвидеть, что через ВОСЕМЬ ДНЕЙ будет лежать мертвым на дне моря.
Беспокойство не оставляло меня всю неделю. День отплытия быстро приближался, и я искал уверенности в разговорах с приятелями. Эсминец «Кальдас» стоял готовый к отплытию. Мы все чаще говорили о Колумбии, о родном доме, о наших планах. Мало-помалу корабль нагружался подарками для наших семей: в основном холодильниками, радиоприемниками, стиральными машинами и электроплитами. Я купил радиоприемник.
Я никак не мог отделаться от тревоги и твердо решил: как только попаду в Картахену, сразу попрошу отчислить меня из флота. Я не хотел больше подвергать свою жизнь опасности. В ночь перед отплытием я пошел проститься с Мэри, думая рассказать ей заодно о моих опасениях и о принятом решении, но ничего не сказал: я ведь обещал ей вернуться в Мобил. Единственным, кому я рассказал о своем решении, был мой друг старший матрос Рамон Эррера. Он признался мне, что тоже решил оставить службу на флоте, как только прибудет в Картахену. Мы с ним да еще с Диего Веласкесом отправились в таверну «Джо Палука» выпить на прощание виски. Думали пропустить по стаканчику, но выпили пять бутылок. Наши подруги тоже решили напиться и поплакать в знак благодарности. Руководитель оркестра, человек с серьезным лицом, в очках, и совсем не похожий на музыканта, исполнил в нашу честь несколько танго и мамбо, считая, что это колумбийская музыка. В ту последнюю неделю нам выдали тройное жалованье, и мы решили гульнуть так, что чертям тошно стало. Мне хотелось напиться, чтобы заглушить свое беспокойство, а Рамону Эррере — просто потому, что он был родом из Архоны и весельчак, хорошо играл на барабане и ловко подражал всем модным певцам.
Незадолго до нашего ухода из таверны к нам подошел американский моряк и попросил у Рамона Эрреры разрешения потанцевать с его подругой — огромной блондинкой, которая меньше всех пила и больше всех плакала (и, надо сказать, совершенно искренне!) Американец попросил по-английски, и Рамон с силой оттолкнул его и сказал по-испански: «Ни черта не понимаю!»
Это была одна из лучших драк в Мобиле, с поломанными стульями, радиопатрулями, полицейскими — все как полагается. Рамон Эррера, которому удалось-таки разделать американца как следует, вернулся на корабль к часу ночи, громко распевая песни в стиле Даниэля Сантоса. Он заявил, что плывет на эсминце в последний раз. Так оно и вышло…
24 февраля в три часа утра эскадренный миноносец «Кальдас» вышел из Мобила и взял курс на Картахену. Всех охватила радость в предвидении скорого возвращения. Старшина Мигель Ортега был особенно весел. Едва ли можно было сыскать на свете моряка благоразумней, чем старшина Мигель Ортега. За все восемь месяцев пребывания в Мобиле он не прокутил ни единого доллара. Все деньги он потратил на подарки жене, ожидавшей его в Картахене. В то утро, когда мы готовились к отплытию, старшина Мигель Ортега стоял на мостике и говорил, как обычно, о своей жене и детях — ни о чем другом он никогда не говорил. Он вез домой холодильник, стиральную машину, радиоприемник и электроплиту. Двенадцать часов спустя Мигель Ортега лежал на своей койке, умирая от морской болезни, а еще через девяносто часов он лежал по-настоящему мертвый на дне моря.
Когда судно отчаливает, раздается команда: «Все по местам!» Каждый остается на своем посту, пока корабль не выйдет из залива в открытое море. Я молча стоял на своем месте у торпедных аппаратов и смотрел на таявшие в тумане огни Мобила. Я не думал о Мэри. Я думал о морской пучине, о том, что на следующий день мы будем в Мексиканском заливе, а в такое время года это опасное место. До самого рассвета я не видел капитан-лейтенанта Хайме Мартинеса Диего — единственного офицера, погибшего при несчастье. Это был высокий, крепкий и молчаливый человек, с которым я редко встречался. Знал только, что он родом из Толимы и слывет отличным человеком.
Зато я видел второго боцмана, высокого и подтянутого Амадора Карабальо. Он прошел мимо, взглянул на исчезающие огни Мобила и снова вернулся на свое место.
Никто из экипажа не радовался возвращению так шумно, как старший механик Элиас Сабогаль. Это был настоящий морской волк, небольшого роста, плотный, загорелый и большой любитель поговорить. Ему было лет сорок, и думаю, что большую их часть он провел в разговорах. Теперь у Сабогаля была особая причина для ликования: в Картахене его ждали жена и шестеро детей, но он знал только пятерых, потому что последний родился, когда мы были в Мобиле.
До самого рассвета все протекало совершенно спокойно. Понадобился час, чтобы я снова свыкся с плаванием на корабле. Огни Мобила растаяли в мягком тумане ясного утра, и на востоке показалось солнце. Беспокойство мое прошло, теперь я чувствовал только усталость. Давали себе знать ночь, проведенная без сна, и выпитое виски.
В шесть утра мы вышли в открытое море, и раздалась команда: «Всем отбой, вахтенные — по местам». Я сразу пошел в кубрик. Луис Ренхифо сидел на койке и протирал глаза, стараясь окончательно прогнать сон.
— Где мы плывем? — спросил меня Луис Ренхифо. Я ответил, что мы только что вышли в открытое море, а потом взобрался на свою койку и попытался заснуть.
Читать онлайн «Рассказ неутонувшего в открытом море»
Автор Габриэль Гарсиа Маркес
Габриэль Гарсиа Маркес
Рассказ не утонувшего в открытом море
Какими были мои товарищи, погибшие в море
22 февраля нам объявили, что скоро мы возвращаемся в Колумбию. Целых восемь месяцев пробыли мы в Мобиле, штат Алабама, пока обновлялись вооружение и электронная аппаратура нашего эскадренного миноносца «Кальдас». Одновременно мы, члены команды, получали специальный инструктаж, а свободное время проводили, как все моряки на свете: ходили в кино со своими подружками, собирались в таверне «Джо Палука» и пили там виски, а иногда и скандалили.
Только однажды я пошел в кино без Мэри — в тот вечер, когда мы смотрели «Мятеж на Кайне». Кому-то из моих приятелей сказали, что это интересный фильм из жизни военных моряков, поэтому мы и пошли. Но больше всего нас взволновал шторм, а не события на тральщике. Все мы согласились, что в такую бурю есть один выход — изменить курс, что и было сделано мятежниками. Однако никто из нас в такой шторм еще не попадал, поэтому картина шторма больше всего взволновала нас в фильме. Когда мы возвращались на корабль, матрос Диего Веласкес, на которого фильм произвел очень сильное впечатление, сказал: «А что если и с нами случится что-нибудь подобное?»
Признаюсь, фильм и на меня произвел впечатление. За восемь месяцев я совсем отвык от моря. Не то чтобы я очень боялся: нас учили, что нужно делать для спасения своей жизни в случае бедствия на море. И все-таки в тот вечер после фильма я испытывал какое-то странное беспокойство. Не хочу утверждать, что уже предчувствовал катастрофу, но верно одно: никогда раньше предстоящее плавание не нагоняло на меня такого страха. В Боготе, когда еще мальчиком я видел море в книжных иллюстрациях, мне и в голову не приходило, что кто-то может погибнуть на море. Наоборот, я питал к морю большое доверие. И за время, что я служил на флоте, я ни разу не испытывал беспокойства.
И все же мне не стыдно признаться, что я, когда посмотрел фильм «Мятеж на Кайне», почувствовал что-то очень похожее на страх. Лежа на своей койке — самой верхней, я думал о родном доме, о предстоящем рейсе и не мог заснуть. Подложив руки под голову, я слушал слабый шум моря и спокойное дыхание сорока моряков. Подо мной была койка Луиса Ренхифо, он храпел, точно дул в тромбон. Не знаю, какие он видел сны, но уверен, что он не спал бы так безмятежно, если бы мог предвидеть, что через ВОСЕМЬ ДНЕЙ будет лежать мертвым на дне моря.
Беспокойство не оставляло меня всю неделю. День отплытия быстро приближался, и я искал уверенности в разговорах с приятелями. Эсминец «Кальдас» стоял готовый к отплытию. Мы все чаще говорили о Колумбии, о родном доме, о наших планах. Мало-помалу корабль нагружался подарками для наших семей: в основном холодильниками, радиоприемниками, стиральными машинами и электроплитами.
Я никак не мог отделаться от тревоги и твердо решил: как только попаду в Картахену, сразу попрошу отчислить меня из флота. Я не хотел больше подвергать свою жизнь опасности. В ночь перед отплытием я пошел проститься с Мэри, думая рассказать ей заодно о моих опасениях и о принятом решении, но ничего не сказал: я ведь обещал ей вернуться в Мобил. Единственным, кому я рассказал о своем решении, был мой друг старший матрос Рамон Эррера. Он признался мне, что тоже решил оставить службу на флоте, как только прибудет в Картахену. Мы с ним да еще с Диего Веласкесом отправились в таверну «Джо Палука» выпить на прощание виски. Думали пропустить по стаканчику, но выпили пять бутылок. Наши подруги тоже решили напиться и поплакать в знак благодарности. Руководитель оркестра, человек с серьезным лицом, в очках, и совсем не похожий на музыканта, исполнил в нашу честь несколько танго и мамбо, считая, что это колумбийская музыка. В ту последнюю неделю нам выдали тройное жалованье, и мы решили гульнуть так, что чертям тошно стало. Мне хотелось напиться, чтобы заглушить свое беспокойство, а Рамону Эррере — просто потому, что он был родом из Архоны и весельчак, хорошо играл на барабане и ловко подражал всем модным певцам.
Незадолго до нашего ухода из таверны к нам подошел американский моряк и попросил у Рамона Эрреры разрешения потанцевать с его подругой — огромной блондинкой, которая меньше всех пила и больше всех плакала (и, надо сказать, совершенно искренне!) Американец попросил по-английски, и Рамон с силой оттолкнул его и сказал по-испански: «Ни черта не понимаю!»
Это была одна из лучших драк в Мобиле, с поломанными стульями, радиопатрулями, полицейскими — все как полагается. Рамон Эррера, которому удалось-таки разделать американца как следует, вернулся на корабль к часу ночи, громко распевая песни в стиле Даниэля Сантоса. Он заявил, что плывет на эсминце в последний раз. Так оно и вышло…
Габриэль Гарсиа Маркес «Рассказ неутонувшего в открытом море»
Рассказ неутонувшего в открытом море
Relato de un náufrago
Другие названия: Десять дней в море без еды и воды; Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля
Язык написания: испанский
Десять дней и ночей в открытом море. Десять дней и ночей борьбы с морем и с самим собой за право жить.
В произведение входит:
Обозначения: 
циклы 
романы 
повести 
графические произведения 
рассказы и пр.
Издания на иностранных языках:
«. мы увидели трёх человек, повешенных за ноги на высоких деревьях. Я осведомился, в чём они провинились, чем заслужили такую жестокую кару, и узнал следующее: эти люди побывали на чужбине и по возвращении обманули своих друзей, описав места, которых вовсе не видели, и рассказав о событиях, никогда не происходивших. Я счёл наказание вполне заслуженным, ибо первейший долг путешественника — придерживаться строжайшей истины.»
Г.А.Бюргер, Р.Э.Распе «Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и весёлые приключения Барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей»
Читая эту повесть, в полной мере ощущаешь и силу и слабость т. н. магического реализма. Несколько лет назад, при первом прочтении, поверил всему. Но сегодня, читая второй раз, заметил, что магия куда-то улетучилась и что, несмотря на старания Автора быть предельно убедительным, впечатление, что тебя водят за нос, становится по мере чтения всё сильнее. Самое удивительное, пожалуй, то, что ГГ не умер за 10 суток от жажды, несколько раз проглотив морскую воду. Обезвоживание организма наступает гораздо быстрее, особенно при ясной погоде, поглощение соли этот синдром ускоряет. Может быть всё дело в образке Девы Марии? А почему бы и нет?
Очень странно выглядит описание борьбы ГГ с переворачивающимся пробковым спас. плотом, достаточно подробное описание устройства которого в тексте присутствует. Когда плот перевернуло и ГГ оказался под водой, он отстегнул себя от сетки, соединяющей борт плота с его дном и перевалился на это дно (очевидно, перевалился через борт плота, который в перевёрнутом состоянии ничем не отличается от не перевёрнутого) и, зачем-то, схватившись руками за борт, начал к нему подтягиваться. И плот снова перевернулся. Но ГГ только что выбрался из-под плота, ему не было никакой надобности продвигаться снова к его борту. Явно путается человек, что-то несёт неудобоваримое.
А эпизод с рыбой! Только полным помешательством (до которого ещё далеко) можно объяснить, что запрыгнувшую в плот рыбину ГГ пытается помыть от крови (!), опустив её за борт, хотя воды полно и внутри плота. Конечно же, рыбу мгновенно утаскивают акулы, о наличии которых около плота ГГ отлично знал. Так что, эта сцена тоже не вызывает доверия.
В конце повести совершенно обессиленный голодом и жаждой ГГ проплывает «пешком» около 2-х километров с тем же образком Девы Марии дель Кармель** в зубах, хотя дышать сквозь зубы страшно тяжело, и добирается таки до берега. Может быть в этом заключается одна из главных идей повести? Дева Мария помогает тем, кто борется до последнего вздоха?
Но, несмотря на св. Марию, снова происходят странные вещи (или, наоборот, благодаря её присутствию?). ГГ лежит на пустынном берегу, часы у него сохранились. И он замечает, что не прошло и 15 минут, как нашедший его мужчина вернулся к нему вместе с женой и ослом. Позже выясняется, что «он сходил в хижину, расположенную в двух километрах от того места, где лежал я, переговорил с людьми. ». Т. е. крестьянин за 15 минут прошёл 4 километра и ещё успел посоветоваться с народом на тему правильного обращения со спасшимся человеком. Ну, кто, как не Мария дель Кармель?
Уже начиная с эпизода с гидросамолётом, пролетевшим над плотом в ясную погоду на бреющем и не обнаружившим очень заметный белый плот с человеком на нём, размахивающим рубашкой, я стал догадываться, что в этом образце Магического реализма соотношение магии и реализма не менее, чем десять к единице. И только в последней строке Автор прямо намекает на то, что всё вышеописанное достойно самого барона Мюнхгаузена***, и делает он это с юмором, достойным Бюргера и Распе. «Кое-кто говорит, что я всё это выдумал. А я в ответ спрашиваю: «Тогда что, по-вашему, я делал десять дней в море?»
*) Прежде чем сказать несколько слов об этом флоте, хочу прояснить для читателей один неясный момент. Эсминец снялся с якоря в три часа ночи. Далее (напоминаю — рассказ ведётся от лица матроса, не какого-нибудь дилетанта) читаем: «В шесть утра мы покинули гавань.» Что это за гавань, из которой довольно быстроходный корабль не может выбраться за три часа? Так вот на самом деле через три часа эсминец не из гавани вышел, а из залива Мобил, протяжённость которого около 30-и миль. В качестве дилетанта здесь вероятнее всего выступила переводчик Т.Шишова, не понимающая разницы между гаванью и заливом.
Теперь о колумбийском флоте. Говорит ГГ: «Перед отплытием, так и не сумев побороть тревогу, я дал себе слово уйти из флота сразу же, едва вернусь в Картахену. Хватит с меня опасных морских путешествий! [. ] Единственный, с кем я поделился своими мыслями, был мой близкий друг, старший матрос Рамон Эррера, который признался в ответ, что и он намерен по прибытии в Картахену бросить морскую службу.» Очевидно, что к этому роду Вооружённых сил нельзя подходить с привычными для России критериями. Матрос, который может бросить службу, когда ему заблагорассудится, по большому счёту в нормальном военном флоте абсолютно не нужен. Тут явно ни о каком контракте речь не идёт, не говоря уже о призыве. Похоже, что Колумбийский военный флот в середине ХХ века не представлял из себя чего-то большего, чем довольно дорогая игрушка.
**) Кармель — горный массив на северо-западе Израиля, где в 12-м веке был основан монашеский Орден Кармелитов (см. Википедию).
***) В комментариях к повести сообщается, что Маркес действительно написал её по рассказам смытого за борт моряка. Как тут не вспомнить другого моряка, бывалого капитана Христофора Бонифатьевича Врунгеля. И он такой далеко не единственный. Более того, это очень распространённый тип рассказчика, и я таких встречал и в Заполярье и на побережье Тихого океана. И очень приятно, что Колумбия в этом отношении похожа на Россию.
Интересная вещь. Маркес вначале предупреждает, что он не «написал» этот рассказ, а «записал» со слов «главного героя». Действительно, повествование ведется от лица молодого человека выброшенного за борт (абсолютно реального человека и его история не вымышленная). Узнала много нового, к выбросу в открытое море на пару дней морально готова!
В предисловии Маркес пишет, что лишь записал и облагородил историю, рассказанную ему истинным участником описанных событий. Однако история человека, который десять дней провёл в открытом море на плоту без еды и воды порой кажется слишком фантастической. Но дело даже не в этом – повесть слишком коротка, и представляет собой краткие заметки о том, что случилось с главным героем в каждый день пути. Понятное дело, что данные заметки изначально предназначались для публикации в газете, где работал Маркес, однако краткость в такой истории не совсем уместна. Конечно, от повести не оторваться, но она в итоге вызывает чувство «И всё?». Десять дней невероятных испытаний вместились в сто с лишним страниц крупным шрифтом. Маловато будет!
Да вещь меня покорила.
вообще образ моря, случайно или не нет, но выступает во всех произведениях автора очень метафорично.
Хотя бы одна та легенда, что все умершие находят приют в море.
С каждым произведениям Маркеса как будто становишься немного мудрее.
Отличный рассказ. Готова поверить каждому слову. Такие рассказы по моему могут помочь выжить в любых. самых безнадежных ситуациях!
На мой взгляд, в этой повести нет драматизма и интриги. Вся эта история воспринимается мною как десятидневное морское путешествие с небольшими затруднениями, несмотря на происходящие события. Результат известен наперед, некоторое эпизоды вызывают недоумение. Особенно тот момент,
Повесть очень быстро закончилась, не хватает более развернутых описаний происходящего и переживаний героя. Кажется, что он неправдоподобно легко переносит трудности. Реалистичность под вопросом, хотя произведение преподносится как полудокументальное.
Повесть меня не захватила, читала только потому, что люблю Маркеса, и его книги всегда прекрасны в плане стиля и языка, даже если сюжет слабоват.
Начинать отзыв с критики или негативной оценки тоже не хочется. Но напишу то, как я «увидел» данный рассказ.
«Готовился» я к нему пол года, хотя не то чтобы так и готовился, но почему-то однажды прочитав резюме и краткую аннотацию, очень захотел прочесть. Искал в электронном варианте, т.к. было бы удобнее читать при передвижении в транспорте либо когда есть немного времени. Не нашел, спустя некоторое время все же заказал себе в печатном варианте, и вот она у меня в руках. Не знаю почему, но я думал она больше, гораздо больше, страниц 400-500 воображал, но оказалась «брошюрой», да ещё и с толстыми листами. Но не в этом суть. Книгу сразу же отобрала у меня моя девушка, которая когда-то о ней слышала, но не придавала значение, а тут увидела и решила прочесть первой. Спустя три дня я снова держал её (книгу) у себя в руках, и начал читать. ДА, в плане вовлеченности, «неоторваться», она бесспорно выполняла роль:) За два присеста книга была прочитана. и всё. ну не испытал я тех бурных эмоций и переживаний, чтоб кричать «Вау», или хотеть всех обзванить и похвастаться. Нет, как-то очень все быстро в ней происходило. Не успею я вообразить
Все это мои придирки, и неудовлетворения, просто может из-за того что долго ждал и вообразил что она будет гораздо более захватывающей.
На самом деле читайте все, борьба за жизнь, за свободу, за вдох воздуха, и вид на небо — стоит чтобы бороться до последнего, самого последнего момента жизни, и не стоит отчаиваться когда у вас неприятности или вы попали в непредвиденную ситуацию!
Одна из ранних книг Маркеса. «Документальный роман», посвященный истории восьми моряков военного корабля, смытых за борт во время шторма и найденных только через десять дней. Что пережили эти люди? Как боролись за жизнь? Обычный писатель превратил бы эту историю в публицистическое произведение — но под пером Маркеса реальные события стали основой для гениальной притчи о мужестве и судьбе, тяготеющей над каждым человеком. О судьбе, которую можно и нужно преодолеть.
Габриэль Гарсиа Маркес
Рассказ не утонувшего в открытом море
Какими были мои товарищи, погибшие в море
22 февраля нам объявили, что скоро мы возвращаемся в Колумбию. Целых восемь месяцев пробыли мы в Мобиле, штат Алабама, пока обновлялись вооружение и электронная аппаратура нашего эскадренного миноносца «Кальдас». Одновременно мы, члены команды, получали специальный инструктаж, а свободное время проводили, как все моряки на свете: ходили в кино со своими подружками, собирались в таверне «Джо Палука» и пили там виски, а иногда и скандалили.
Мою девушку звали Мэри Эддрес. Хотя испанский ей давался легко, она, кажется, так и не поняла, почему мои товарищи звали ее Мариа Дирексьон[1]. Каждый раз как мне давали увольнительную, я ходил с ней в кино, но она больше любила мороженое.
Только однажды я пошел в кино без Мэри — в тот вечер, когда мы смотрели «Мятеж на Кайне». Кому-то из моих приятелей сказали, что это интересный фильм из жизни военных моряков, поэтому мы и пошли. Но больше всего нас взволновал шторм, а не события на тральщике. Все мы согласились, что в такую бурю есть один выход — изменить курс, что и было сделано мятежниками. Однако никто из нас в такой шторм еще не попадал, поэтому картина шторма больше всего взволновала нас в фильме. Когда мы возвращались на корабль, матрос Диего Веласкес, на которого фильм произвел очень сильное впечатление, сказал: «А что если и с нами случится что-нибудь подобное?»
Признаюсь, фильм и на меня произвел впечатление. За восемь месяцев я совсем отвык от моря. Не то чтобы я очень боялся: нас учили, что нужно делать для спасения своей жизни в случае бедствия на море. И все-таки в тот вечер после фильма я испытывал какое-то странное беспокойство. Не хочу утверждать, что уже предчувствовал катастрофу, но верно одно: никогда раньше предстоящее плавание не нагоняло на меня такого страха. В Боготе, когда еще мальчиком я видел море в книжных иллюстрациях, мне и в голову не приходило, что кто-то может погибнуть на море. Наоборот, я питал к морю большое доверие. И за время, что я служил на флоте, я ни разу не испытывал беспокойства.
И все же мне не стыдно признаться, что я, когда посмотрел фильм «Мятеж на Кайне», почувствовал что-то очень похожее на страх. Лежа на своей койке — самой верхней, я думал о родном доме, о предстоящем рейсе и не мог заснуть. Подложив руки под голову, я слушал слабый шум моря и спокойное дыхание сорока моряков. Подо мной была койка Луиса Ренхифо, он храпел, точно дул в тромбон. Не знаю, какие он видел сны, но уверен, что он не спал бы так безмятежно, если бы мог предвидеть, что через ВОСЕМЬ ДНЕЙ будет лежать мертвым на дне моря.
Беспокойство не оставляло меня всю неделю. День отплытия быстро приближался, и я искал уверенности в разговорах с приятелями. Эсминец «Кальдас» стоял готовый к отплытию. Мы все чаще говорили о Колумбии, о родном доме, о наших планах. Мало-помалу корабль нагружался подарками для наших семей: в основном холодильниками, радиоприемниками, стиральными машинами и электроплитами. Я купил радиоприемник.
Я никак не мог отделаться от тревоги и твердо решил: как только попаду в Картахену, сразу попрошу отчислить меня из флота. Я не хотел больше подвергать свою жизнь опасности. В ночь перед отплытием я пошел проститься с Мэри, думая рассказать ей заодно о моих опасениях и о принятом решении, но ничего не сказал: я ведь обещал ей вернуться в Мобил. Единственным, кому я рассказал о своем решении, был мой друг старший матрос Рамон Эррера. Он признался мне, что тоже решил оставить службу на флоте, как только прибудет в Картахену. Мы с ним да еще с Диего Веласкесом отправились в таверну «Джо Палука» выпить на прощание виски. Думали пропустить по стаканчику, но выпили пять бутылок. Наши подруги тоже решили напиться и поплакать в знак благодарности. Руководитель оркестра, человек с серьезным лицом, в очках, и совсем не похожий на музыканта, исполнил в нашу честь несколько танго и мамбо, считая, что это колумбийская музыка. В ту последнюю неделю нам выдали тройное жалованье, и мы решили гульнуть так, что чертям тошно стало. Мне хотелось напиться, чтобы заглушить свое беспокойство, а Рамону Эррере — просто потому, что он был родом из Архоны и весельчак, хорошо играл на барабане и ловко подражал всем модным певцам.
Незадолго до нашего ухода из таверны к нам подошел американский моряк и попросил у Рамона Эрреры разрешения потанцевать с его подругой — огромной блондинкой, которая меньше всех пила и больше всех плакала (и, надо сказать, совершенно искренне!) Американец попросил по-английски, и Рамон с силой оттолкнул его и сказал по-испански: «Ни черта не понимаю!»
Это была одна из лучших драк в Мобиле, с поломанными стульями, радиопатрулями, полицейскими — все как полагается. Рамон Эррера, которому удалось-таки разделать американца как следует, вернулся на корабль к часу ночи, громко распевая песни в стиле Даниэля Сантоса. Он заявил, что плывет на эсминце в последний раз. Так оно и вышло…
24 февраля в три часа утра эскадренный миноносец «Кальдас» вышел из Мобила и взял курс на Картахену. Всех охватила радость в предвидении скорого возвращения. Старшина Мигель Ортега был особенно весел. Едва ли можно было сыскать на свете моряка благоразумней, чем старшина Мигель Ортега. За все восемь месяцев пребывания в Мобиле он не прокутил ни единого доллара. Все деньги он потратил на подарки жене, ожидавшей его в Картахене. В то утро, когда мы готовились к отплытию, старшина Мигель Ортега стоял на мостике и говорил, как обычно, о своей жене и детях — ни о чем другом он никогда не говорил. Он вез домой холодильник, стиральную машину, радиоприемник и электроплиту. Двенадцать часов спустя Мигель Ортега лежал на своей койке, умирая от морской болезни, а еще через девяносто часов он лежал по-настоящему мертвый на дне моря.
Когда судно отчаливает, раздается команда: «Все по местам!» Каждый остается на своем посту, пока корабль не выйдет из залива в открытое море. Я молча стоял на своем месте у торпедных аппаратов и смотрел на таявшие в тумане огни Мобила. Я не думал о Мэри. Я думал о морской пучине, о том, что на следующий день мы будем в Мексиканском заливе, а в такое время года это опасное место. До самого рассвета я не видел капитан-лейтенанта Хайме Мартинеса Диего — единственного офицера, погибшего при несчастье. Это был высокий, крепкий и молчаливый человек, с которым я редко встречался. Знал только, что он родом из Толимы и слывет отличным человеком.
Зато я видел второго боцмана, высокого и подтянутого Амадора Карабальо. Он прошел мимо, взглянул на исчезающие огни Мобила и снова вернулся на свое место.
