Рассказ о любви рассказ рэя брэдбери
То была неделя, когда Энн Тейлор приехала преподавать в летней школе в Гринтауне. Ей тогда исполнилось двадцать четыре, а Бобу Сполдингу не было еще четырнадцати.
Энн Тейлор запомнилась всем и каждому, ведь она была та самая учительница, которой все ученики старались принести прекраснейший апельсин или розовые цветы и для которой они спешили свернуть зеленые и желтые шуршащие карты мира еще прежде, чем она успевала их попросить. Она была та девушка, что, казалось, всегда проходила по старому городу в зеленой тени, под сводами дубов и вязов, шла, а по лицу ее скользили радужные тени, и скоро она уже притягивала к себе все взгляды. Она была точно воплощение лета – дивные персики – среди снежной зимы, точно прохладное молоко к кукурузным хлопьям ранней ранью в июньский зной. Если хотели кого-то поставить в пример, на ум сразу приходила Энн Тейлор. И редкие погожие дни, когда в природе все находится в равновесии, точно кленовый лист, поддерживаемый легкими дуновениями благодатного ветерка, считанные эти дни походили на Энн Тейлор и ее именем и должны бы называться в календаре.
А что до Боба Сполдинга, он сродни тем мальчишкам, кто октябрьскими вечерами одиноко бродит по городу, и за ним устремляются облетевшие листья, точно стая мышей в канун Дня всех святых, а еще его можно увидеть по весне на Лисьей речке, когда он неторопливо плывет в знобких водах, точно большая белая рыбина, а к осени лицо у него подрумянивается и блестит, точно каштан. Или можно услыхать его голос в верхушке деревьев, где гуляет ветер; и вот он уже спускается с ветки на ветку и одиноко сидит, глядя на мир, а потом его можно увидеть на полянке – долгими послеполуденными часами он сидит одиноко и читает, и только муравьи ползают по книжкам, или на крылечке у бабушки играет сам с собой в шахматы, или подбирает одному ему ведомую мелодию на черном фортепьяно у окна. С другими ребятами его не увидишь.
В то первое утро мисс Энн Тейлор вошла в класс через боковую дверь, и, пока писала славным круглым почерком свое имя на доске, никто из ребят не шелохнулся.
– Меня зовут Энн Тейлор, – негромко сказала она. – Я ваша новая учительница.
Казалось, комнату вдруг залило светом, словно подняли крышу, и в деревьях зазвенели птичьи голоса. Боб Спеллинг держал в руке только что приготовленный шарик из жеваной бумаги. Но, послушав полчаса мисс Тейлор, тихонько разжал кулак, уронил шарик на пол.
В тот день после уроков он принес ведро с водой и тряпку и принялся мыть доски.
– Ты что это? – обернулась к нему мисс Тейлор, она сидела за столом и проверяла тетради.
– Доски какие-то грязные, – ответил Боб, продолжая свое дело.
– Да, знаю. А тебе правда хочется их вымыть?
– Наверно, надо было попросить разрешения, – сказал он и смущенно приостановился.
– Сделаем вид, что ты попросил, – сказала она с улыбкой, и, увидав эту улыбку, он молниеносно разделался с досками и так неистово принялся вытряхивать из окна тряпки, что казалось, на улице пошел снег.
– Можно, я их буду мыть каждый день? – спросил он.
– А может быть, пускай и другие попробуют?
– Я хочу сам, – сказал он, – каждый день.
– Ладно, несколько дней помоешь, а там посмотрим, – сказала она.
– По-моему, тебе пора домой, – наконец сказала она.
– До свидания. – Он нехотя пошел из класса и скрылся за дверью.
На другое утро он очутился у дома, где она снимала квартиру с пансионом, как раз когда она вышла, чтобы идти в школу.
– А вот и я, – сказал он.
– Представь, я не удивлена, – сказала она.
– Можно, я понесу ваши книги? – попросил он.
– Пустяки, – сказал он и взял книги.
Так они шли несколько минут, и Боб всю дорогу молчал. Она бросила на него взгляд чуть сверху вниз, увидела, как он идет – раскованно, радостно, и решила, пусть сам заговорит первый, но он так и не заговорил. Они дошли до школьного двора, и он отдал ей книги.
– Пожалуй, лучше я теперь пойду один, – сказал он. – А то ребята еще не поймут.
– Кажется, я тоже не понимаю, Боб, – сказала мисс Тейлор.
– Ну как же, мы – друзья, – серьезно, с обычным своим прямодушием сказал Боб.
– Боб… – начала было она.
– Нет, ничего. – И она пошла прочь.
– Я – в класс, – сказал Боб.
И он пошел в класс, и следующие две недели оставался каждый вечер после уроков, ни слова не говорил, молча мыл доски, и вытряхивал тряпки, и свертывал карты, а она меж тем проверяла тетради, тишина стояла в классе, время – четыре, тишина того часа, когда солнце медленно склоняется к закату, и тряпки шлепаются одна о другую мягко, точно ступает кошка, и вода капает с губки, которой протирают доски, и шуршат переворачиваемые страницы, и поскрипывает перо, да порой жужжит муха, в бессильном гневе ударяясь о высоченное прозрачное оконное стекло. Иной раз тишина стоит чуть не до пяти, и мисс Тейлор вдруг замечает, что Боб Сполдинг застыл на задней скамье, смотрит на нее и ждет дальнейших распоряжений.
– Что ж, пора домой, – скажет мисс Тейлор, вставая из-за стола.
И кинется за ее шляпой и пальто. И запрет вместо нее класс, если только попозже в этот день не должен прийти сторож. Потом они выйдут из школы и пересекут двор, уже пустой в этот час, и сторож не спеша складывает стремянку, и солнце прячется за магнолиями. О чем только они не разговаривали.
– Кем же ты хочешь стать, Боб, когда вырастешь?
– Писателем, – ответил он.
– Ну, это высокая цель, это требует немалого труда.
– Знаю, но я хочу попробовать, – сказал он. – Я много читал.
– Слушай, тебе разве нечего делать после уроков, Боб?
– О том, что, по-моему, не годится тебе столько времени проводить в классе, мыть доски.
– А мне нравится, – сказал он, – я никогда не делаю того, что мне не нравится.
– Нет, я иначе не могу, – сказал он. Подумал немного и прибавил: – Можно вас попросить, мисс Тейлор?
– Каждую субботу я хожу от Бьютрик-стрит вдоль ручья к озеру Мичиган. Там столько бабочек, и раков, и птичья. Может, и вы тоже пойдете?
Читать онлайн «Рассказ о любви»
Автор Рэй Брэдбери
Это была неделя, когда Энн Тейлор приехала преподавать в летней школе в Гринтауне. Ей тогда исполнилось двадцать четыре, а Бобу Сполдингу всего четырнадцать.
Все хорошо помнят Энн Тейлор, ведь она была той учительницей, которой все дети хотели приносить огромные апельсины или розовые цветы и для которой они сами, без напоминаний, сворачивали желто-зеленые шуршащие карты. Она была той девушкой, которая, казалось, всегда шла мимо вас в те дни, когда под сводами дубов и вязов в старом городе сгущалась зеленая сень, она шла, а по лицу ее скользили яркие тени, и скоро все взгляды были устремлены на нее. Она была словно летние спелые персики среди снежной зимы, словно прохладное молоко к кукурузным хлопьям жарким утром в начале июня. Каждый раз, когда хотелось чего-то противоположного, Энн Тейлор всегда была рядом. А те редкие дни, когда все в природе находится в равновесии, как кленовый лист, поддерживаемый дуновениями ветерка, те дни были похожи на Энн Тейлор, и по справедливости в календаре их следовало бы назвать ее именем.
Что же до Боба Сполдинга, он был из тех мальчишек, кто октябрьскими вечерами одиноко бродит по городу, взметая за собой ворох опавших листьев, которые кружат за ним, словно стая мышей в канун Дня всех святых, или можно было увидеть, как он загорает на солнышке, будто медлительная белая рыба, выпрыгнувшая из зябких вод Лисьего ручья, чтобы к осени лицо его приобрело блеск жареного каштана. Можно было услыхать его голос в верхушках деревьев, где резвится ветер; хватаясь руками за ветки, он спускается вниз, и вот он, Боб Сполдинг, сидит одиноко, глядя на мир; а потом его можно увидеть на поляне в одиночестве читающим долгими послеполуденными часами, и лишь муравьи ползают по его книжкам; или на крыльце бабушкиного дома играет сам с собой в шахматы, или подбирает одному ему известную мелодию на черном фортепьяно у открытого окна. Но вы никогда не увидите его в компании других детей.
В то первое утро мисс Энн Тейлор вошла в класс через боковую дверь, и все дети сидели смирно на своих местах, глядя, как она красивым круглым почерком выводит на доске свое имя.
– Меня зовут Энн Тейлор, – сказала она спокойно. – Я ваша новая учительница.
Казалось, вся комната вдруг заполнилась светом, как будто кто-то отодвинул крышу, а деревья зазвенели от птичьих голосов. Боб Сполдинг сидел, зажав в руке только что сделанный шарик из жеваной бумаги. Но, послушав полчаса мисс Тейлор, он потихоньку выронил шарик на пол.
В тот день после уроков он принес ведро с водой, тряпку и начал мыть классные доски.
– Что это ты? – обернулась к нему мисс Тейлор, проверявшая за столом тетради.
– Да что-то доски грязные, – сказал Боб, не отрываясь от дела.
– Да, знаю. А тебе правда хочется их вымыть?
– Наверно, надо было попросить разрешения, – сказал он и смущенно остановился.
– Сделаем вид, что ты попросил, – ответила она с улыбкой, и, увидав эту улыбку, он молниеносно разделался с досками и с таким неистовым усердием бросился вытряхивать пропитанные мелом тряпки у открытого окна, что на улице, казалось, поднялась настоящая метель.
– Так, посмотрим, – произнесла мисс Тейлор. – Ты Боб Сполдинг, верно?
– Можно, я буду мыть их каждый день? – спросил он.
Рэй Брэдбери. История любви
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Рэй Брэдбери
(A Story of Love 1951)
В то первое утро, когда мисс Энн Тейлор вошла в класс через боковую дверь, все дети замерли на своих местах, наблюдая за тем, как она красивым круглым почерком выводит на доске свое имя.
— Меня зовут Энн Тейлор, — негромко сказала она. — Я ваша новая учительница.
Казалось, стены вдруг расступились, в класс хлынул яркий свет, и деревья вокруг наполнились щебетанием птиц. Боб Сполдинг застыл на месте, глядя на Энн Тейлор, и забыв про зажатый в его руке шарик из жёваной бумаги. Он долго сидел так, не шелохнувшись, слушая её, и даже не заметил, как, спустя полчаса, шарик тихонько упал на пол.
В тот день после уроков Боб принес в класс ведро с водой и, намочив тряпку, принялся тщательно мыть доску.
— Что ты делаешь? — обернулась к нему мисс Тейлор, проверявшая за столом тетради.
— Я подумал, что, что доска грязная — сказал Боб, не отрываясь от работы.
— Да, это верно. А тебе действительно хочется её мыть?
— Наверно, следовало бы попросить разрешения, — смутился он.
— Будем считать, что ты попросил, — ответила она, улыбнувшись, и, увидев эту улыбку, он с огромной скоростью разделался с доской и с такой яростью бросился вытряхивать испачканные мелом тряпки у открытого окна, что на улице, поднялась настоящая метель.
— Можно, я буду мыть доску каждый день?
— А тебе не кажется, что нужно дать попробовать и другим?
— Я хочу делать это сам, — сказал он. — Каждый день.
— Ну что ж давай попробуем пока, а дальше – будет видно.
— По моему, тебе пора бежать домой, — сказала она, наконец.
— До свидания. — Он нехотя побрёл к двери и вышел из класса.
На следующее утро возле дома, где она снимала квартиру с пансионом, Боб очутился именно в тот момент, когда она выходила, чтобы идти в школу.
— А вот и я, — сказал он.
— Ты знаешь, я не удивилась.
— Можно, я понесу ваши книги?
— Пустяки, — молвил он и взял книги.
Так они шли несколько минут, и Боб не проронил ни слова. Она бросила на него взгляд чуть сверху вниз, увидела, как счастливо и беззаботно он шагал, и решила: пусть сам нарушит молчание, однако он так и не заговорил. Когда они подошли к школьному двору, он вернул ей книги.
— Наверно, лучше, если я дальше пойду один. Ребята не так поймут…
— Кажется, я тоже не очень понимаю, Боб…
— Мы с Вами друзья, — с убедительной серьёзностью произнёс он.
— Боб… — начала, было, мисс Тейлор.
— Я буду в классе, — сказал Боб.
И он был в классе, и следующие две недели оставался там после уроков каждый вечер, всегда молча, спокойно вытирал доску, вытряхивал тряпки, сворачивал карты, а она тем временем, проверяла тетради, и в классе царила такая тишина, какая бывает только в четыре, после полудня, когда солнце медленно клонится к закату. Словно кошачьи лапы шлёпают одна о другую тряпки,и вода капает с губки, которой водят по доске, и слышен лишь шорох переворачиваемых страниц, скрип перьев, да иногда жужжанье мухи, которая со всей яростью, на какую способно ее крохотное тельце, бьётся о чистое стекло высокого классного окна. Порой, эта тишина длится почти до пяти, и тогда мисс Тейлор вдруг замечает, что Боб Сполдинг тихо сидит за последней партой и, молча, смотрит на неё, ожидая дальнейших распоряжений.
— Что ж, пора идти домой, — говорит мисс Тейлор, поднимаясь из-за стола.
И он бросается за её шляпой и пальто. И закрывает вместо неё класс на ключ, если только сторож не собирается прийти сюда позже. Потом они вместе выходят из школы, проходят через опустевший двор, где сторож, стоя на стремянке, не спеша, убирает цепные качели, и солнце прячется за магнолиями. О чём только они не разговаривали…
— Кем ты хочешь стать, Боб, когда вырастешь?
— О, это высокая цель, она потребует немало усилий.
— Знаю, но я попробую. — Я много читаю.
— Скажи, Боб, тебе разве нечего делать после уроков?
— Что Вы имеете в виду?
— Я хочу сказать, что ты напрасно теряешь так много времени на мытьё доски.
— Мне это нравится, — парирует он. — Я никогда не делаю того, что мне не нравится.
— Нет, я по-другому не могу, — возражает он. И подумав немного, прибавляет: «Можно попросить Вас об одном одолжении,
мисс Тейлор?»
— Каждую субботу я хожу пешком от Бьютрик стрит, вдоль ручья, к озеру Мичиган. Там много бабочек, раков и всяких птиц. Вы не хотите сходить туда вместе со мной?
— Думаете, Вам будет скучно?
— Нет, я вовсе так не думаю, но я буду занята.
— Спасибо, Боб, может, в другой раз…
Он посмотрел на неё.
— Наверное, мне не следовало бы Вас просить, правда?
— Ты вправе просить меня о чём угодно.
Примерно тогда, она стала замечать за собой, что не в состоянии вызвать Боба отвечать. Её карандаш долго парил в воздухе над его фамилией, а потом она выбирала кого-нибудь, кто был по соседству в списке. И ещё, когда они шли в школу или из школы, она не могла заставить себя посмотреть на него. Зато, в иные дни, ближе к вечеру, когда он высоко поднимал руку, стирая с доски арифметические формулы, она вдруг ловила себя на том, что долгие мгновения смотрит на него, прежде чем снова вернуться к своим тетрадям.
И вот однажды, субботним утром, когда он стоял посреди ручья в закатанных до колен штанах и, наклонившись, ловил под камнями раков, он вдруг поднял глаза, и увидел стоящую на берегу у самой воды мисс Энн Тейлор.
— А вот и я, — сказала она, рассмеявшись.
— А знаете, я не удивился.
— Ну, показывай мне своих раков и бабочек!
И они пошли к озеру, и сидели там на песке. И тёплый ветер, играл волосами и оборками блузки мисс Тейлор, а Боб сидел чуть поодаль от неё. Они ели сэндвичи с ветчиной и торжественно пили апельсиновый лимонад.
— Эх, до чего ж здорово, — радовался он. — В жизни не было так хорошо!
— Вот уж не думала, что когда-нибудь попаду на такой пикник.
— С каким-то ребёнком, — иронически заметил он.
— И, тем не менее, я не чувствую неловкости. Мне здесь уютно.
Они поговорили ещё немного.
— Почему-то считается, что мы делали что-то плохое, — рассуждал он позже, — Не могу понять почему. Мы просто гуляли, ловили бабочек и раков, ели сэндвичи. Но если б мои папа с мамой узнали и ребята тоже, мне бы здорово досталось. Полагаю, что и над Вами посмеялись бы другие учителя, правда?
— Тогда, наверное, лучше нам вместе больше не ловить бабочек.
— Я вообще не понимаю, как получилось так, что я оказалась здесь, — сказала она…
И этот день закончился.
Вот почти всё, что касалось встречи Энн Тейлор и Боба Сполдинга: пара бабочек «Монархов», книжка Диккенса, дюжина пойманных раков, четыре сэндвича да две бутылки апельсинового «Краша». В следующий понедельник, совершенно неожиданно, Боб так и не встретил мисс Тейлор, хотя прождал у её дома довольно долго.
Как выяснилось позднее, она вышла раньше обычного и была уже в школе. К тому же, к вечеру в тот день у неё разболелась голова, и она ушла пораньше, так что последний урок вместо неё провела другая учительница. Боб побродил возле дома мисс Тейлор, но её нигде не было видно, а позвонить в дверь и спросить он не решился. Во вторник вечером после уроков они оба снова сидели в тишине класса, Боб, довольный, словно это блаженство будет длиться вечно, старательно мыл доску, а мисс Тейлор проверяла тетради, так, будто она тоже вечно будет сидеть здесь, в этой особой, мирной тишине и счастье. И вдруг, на здании суда начали бить часы. Их бронзовый, тяжёлый гул доносился из соседнего квартала, заставляя всё тело содрогнуться, стряхивая с костей прах времени, проникая в самую кровь, отчего казалось, что ты стареешь с каждой минутой, оглушенный этими неумолимыми ударами, невольно ощущая на себе разрушительное действие Времени. Когда пробило пять, мисс Тейлор вдруг подняла глаза, долгим взглядом посмотрела на часы и отложила ручку.
— Боб, — окликнула она.
Он испуганно обернулся. Никто из них до сих пор не нарушал тишины этого исполненного покоем часа.
— Подойди, пожалуйста, — попросила она.
Он медленно положил тряпку.
Некоторое время она пристально смотрела на него, пока он не отвел взгляда.
— Боб, ты, вероятно, не знаешь, о чём я хочу с тобой поговорить?
— Тогда, может быть, будет лучше, если ты начнёшь первым?
— О нас с Вами, — помолчав, сказал он.
— Сколько тебе лет, Боб?
— Скоро будет четырнадцать.
— Тебе тринадцать лет.
— А знаешь, сколько мне?
— Да, мэм. Я слышал. Двадцать четыре.
— Через десять лет мне тоже будет двадцать четыре… почти, — сказал он.
— Но сейчас тебе, к сожалению, не двадцать четыре.
— Да, но иногда я чувствую себя так, как будто мне уже есть двадцать четыре.
— Иногда ты даже ведёшь себя почти так, как будто тебе двадцать четыре.
— Посиди немного спокойно, не вертись, нам нужно многое обсудить. Очень важно, чтобы мы оба поняли, что с нами происходит.
Ты согласен?
— Прежде всего, давай признаем: мы с тобой самые лучшие, самые большие друзья на свете. Признаем, что никогда ещё у меня не было такого ученика, как ты, и ещё никогда ни к какому другому мальчику я не относилась так хорошо.
При этих словах Боб покраснел. Она продолжала:
— Теперь, позволь мне сказать за тебя: я для тебя самая милая учительница из всех, каких ты встречал.
— О, гораздо больше! — воскликнул он.
— Может быть, и больше, но надо смотреть правде в глаза, надо помнить о том, что могут сказать о нас люди. Я долго размышляла об этом, Боб. Не думай, что я что-то упустила или не отдаю себе отчета в своих чувствах. При определенных
обстоятельствах наша дружба и впрямь была бы странной. Но ты необычный мальчик. Мне кажется, я неплохо знаю себя и знаю, что совершенно здорова, как умственно, так и физически, и каковы бы ни были наши с тобой отношения, они возникли потому, что я вижу в тебе незаурядного и очень хорошего человека. Но в нашем случае, Боб, это не в счёт, разве что если речь идёт о людях взрослых. Не знаю, понятно ли я говорю.
— Однако весь мир считает иначе.
— Понимаю, тебе это кажется нелепым. Ты ощущаешь себя вполне взрослым, чувствуешь себя правым и знаешь, что тебе нечего стыдиться. Тебе действительно нечего стыдиться, Боб, помни об этом. Ты был совершенно честен и чист, надеюсь, я тоже.
— Мне это не нравится.
— Мне тоже, возможно, это не нравится, но ведь ты не хочешь, чтобы всё стало гораздо хуже, чем теперь? Ты же не хочешь, чтобы мы оба стали несчастливы? А это обязательно случится. Поверь, тут ничего не поделаешь, ведь даже то, что мы сейчас разговариваем о нас с тобой, уже достаточно странно.
— Но мы, по крайней мере, понимаем всё, что с нами происходит, и сознаем, что мы правы, что мы честны и вели себя достойно, и что нет ничего дурного в том, что мы понимаем друг друга. Ни о чём дурном мы вовсе не помышляли, потому что даже не представляли себе, что такое возможно, не так ли?
— Да. Но я ничего не могу с собой поделать.
— Теперь нам надо решить, как быть дальше. Пока только ты и я знаем об этом. Потом, наверняка, узнают и другие. Я могу добиться, чтобы меня перевели в другую школу…
— Тогда, может быть, стоит перевести в другую школу тебя?
— Вам не нужно меня никуда переводить.
— Мы переезжаем. Мои родные и я будем жить в Мэдисоне. Мы уезжаем на следующей неделе.
— Надеюсь, это никак не связано со всем этим?
— Нет, нет, всё в порядке. Просто, отец нашел там новую работу. Это всего в пятидесяти милях отсюда. Вы не будете против, если я буду приезжать, чтобы увидеться с Вами?
— Ты думаешь, это хорошая идея?
Некоторое время они молча сидели в тишине классной комнаты.
— Когда же всё это успело случиться? — беспомощно спросил он.
— Не знаю. Никто никогда не знает. Тысячи лет никто не мог этого сказать, и, думаю, так никто никогда и не узнает. Бывает, что люди нравятся друг другу, но иногда случается так, что влюбляются друг в друга те, кому не следовало бы. Я не могу объяснить, почему это случилось со мной, и ты, наверное, тоже.
— Пожалуй, я лучше пойду домой, — сказал он.
— Ты не сердишься на меня?
— Нет, что Вы, как я могу на Вас сердиться?
— Вот что ещё, Боб. Я хочу, чтобы ты помнил: жизнь всегда что-то дает взамен. Всегда, иначе на белом свете невозможно было бы жить. Сейчас тебе плохо, и мне тоже. Но что-то непременно произойдёт, и всё встанет на свои места. Ты веришь?
— Хотелось бы верить.
— Вот, если б только… — он запнулся.
— Если-б только Вы меня подождали! — выпалил он.
— Тогда мне будет двадцать четыре.
— Но мне будет тридцать четыре, и тогда я буду уже совсем другим человеком. Нет, вряд ли это возможно.
— А Вам бы хотелось? — воскликнул он.
— Да, — тихо ответила она. — Я знаю, это глупо, и ничего не получится, но мне бы очень этого хотелось!
Он долго сидел молча, а потом сказал:
— Я никогда Вас не забуду.
— Это очень мило, но ничего не выйдет, потому что жизнь устроена иначе. Ты забудешь меня.
— Никогда не забуду! Я придумаю способ, чтобы всегда о Вас помнить.
Она встала и пошла вытирать доску.
— Можно, я Вам помогу?
— Нет-нет, — поспешно возразила она. — Иди домой, Боб, и не нужно больше мыть доску после уроков. Я поручу это Элен Стивенс.
Он вышел из школы. Во дворе, обернувшись, он увидел мисс Энн Тейлор в последний раз: она медленно стирала с доски написанные мелом слова, и рука её двигалась вверх-вниз…
(англ. Lake Michigan) — озеро в США, одно из североамериканских Великих озёр,
среди которых Мичиган занимает третье место по площади.
К озеру имеют выход штаты Мичиган, Индиана, Иллинойс и Висконсин.
Монарх по праву считается самой красивой бабочкой на земле. Размах крыльев – около 10 сантиметров. Цвет Монарха
насыщенной окраски и изумительной красоты, изменяется на солнце. Бабочка Монарх – рекордсмен по перелётам
на большие расстояния. Летом Монарх живёт в Северной Америке, а осенью или зимой совершает перелёт в горы Мексики,
причём только в определённое постоянное место. В весенний период бабочка возвращается в свои родные места,
где откладывает яйца и погибает.
A Story of Love. Рассказ Рэя Брэдбери
That was the week Ann Taylor came to teach summer school at Green Town Central. It was the summer of her twenty-fourth birthday, and it was the summer when Bob Spaulding was just fourteen.
Every one remembered Anna Taylor, for she was that teacher for whom all the children wanted to bring huge oranges or pink flowers, and for whom they rolled up the rustling green and yellow maps of the world without being asked. She was that woman who always seemed to be passing by on days when the shade was green under the tunnels of oaks and elms in the old town, her face shifting with the bright shadows as she walked, until it was all thing to all people. She was the fine peaches of summer in the snow of winter, and she was cool milk for cereals on a hot early-June morning. Whenever you needed on opposite, Ann Taylor was there. And those rare few days in the world when the climate was balanced as fine as maple leaf between winds that blew just right, those were days like Ann Taylor, and should have been so named on the calendar.
As for Bob Spaulding, he was the cousin who walked alone through town on any October evening with a pack of leaves after him like a horde of Halloween mice, or you would seem hem, like a slow white fish spring in the tart water of the Fox Hill Creek, baking brown with the shine of a chestnut to his face by autumn. Or you might hear his voice in those treetops where the wind entertained; dropping down hand by hand, there would come Bob Spaulding to sit alone and look the world, and later you might see him on the lawn with the ants crawling over his book as he read through the long afternoons alone, or played himself a game of chess on Grandmother’s porch, or picked out a solitary tune upon the black piano in the bay windows. You never saw him with any other child.
That first morning, Miss Ann Taylor entered through the side door of the schoolroom and all of the children sat still in their seat as they saw her write her name on the board in a nice round lettering.
«My name is Ann Taylor.» She said, quietly. «And I’m your new teacher.»
The room seemed suddenly flooded with illumination, as if the roof had moved back; and the trees were full of singing birds. Bob Spaulding sat with a spitball he had just made, hidden in his hand. After a half hour of listening to Miss Taylor, he quietly let the spitball drop to the floor.
That day, after class, he brought in a bucket of water and a rag and began to wash the board.
«What’s this?» She turned to him from her desk, where she had been correcting spelling papers.
«The boards are kind of dirty.» Said Bob, at work.
«Yes. I know. Are you sure you want to clean them?»
«I suppose I should have asked permission.» He said, halting uneasily.
«I think we can pretend you did.» She replied, smiling, and at this smile he finished the boards in an amazing burst of speed and pounded the erasers so furiously that the air was full of snow, it seemed, outside the open window.
«Let’s see.» Said Miss Taylor. «You are Bob Spaulding, aren’t you?»
«Well, thank you, Bob.»
«Could I do them every day?» He asked.
«Don’t you think you should let the other try?»
«I’d like to do them.» He said. «Every day.»
«We’ll try it for a while and see.» She said.
«I think you’d better run home.» She said, finally.
«Good night.» He walked slowly and was gone.
The next morning he happened by the place where she took board and room just as she was coming out to walk to school.
«Well, here I am.» He said.
«And do you know.» She said. «I’m not surprised.»
They walked together.
«May I carry your books?» He asked.
«It’s nothing.» He said, taking them.
They walked for a few minutes and he did no say a word. She glanced over and slightly down at him and saw how at ease he was and how happy he seemed, and she decided to let him break the silence, but he never did. When they reached the edge of the school ground he gave the books back to her. «I guess I better leave you here.» He said. «The other kids wouldn’t understand.»
«I’m not sure I do, either, Bob.» Said Miss Taylor.
«Why we’re friends.» Said Bob earnestly and with a great natural honesty.
«I’ll be in class.» He said.
And he was in class, and he was there after school every night for the next two weeks, never saying a word, quietly washing the boards and cleaning the eraser and rolling up the maps while she worked at her papers, and there was the clock silence of four o’clock, the silence of sun going down in the slow sky, the silence with the catlike sound of erasers patted together, and the drip of water from a moving sponge, and rustle and turn of papers and scratch of a pen, and perhaps the buzz of a fly banging with a tiny high anger the tallest clean pane windows in the room. Sometimes the silence would go on this way until almost five, when Miss Taylor would find Bob Spaulding in the last seat of the room, sitting and looking at her silently, waiting for further orders.
«Well, it’s time to go home.» Miss Taylor would say, getting up.
«And what are you going to be, Bob, when you grow up?»
«Oh, that is a big ambition: it takes a lot of work.»
«I know, but I’m going to try.» He said. «I’ve read a lot.»
«Bob, haven’t you anything to do after school?»
I mean, I hate to see you kept in so much, washing the boards.»
«I like it.» He said. «I never do what I don’t like.»
«No, I’ve got to that.» He said. He thought for a while and said «Do me a favour, Miss Taylor?»
«I walk every Saturday from out around Buetrick Street along the creek to Lake Michigan. There’s a lot of butterflies and crayfish and birds. Maybe you’d like to walk, too.»
«Thank you.» She said.
«Don’t you think it’d be fun?»
«Yes, I’m sure of that, but I’m going to be busy.»
He started to ask what, but stopped.
«I take along sandwiches.» He said. » Ham-and-pickle ones. And orange pop and just walk along, taking my time. I get down to the lake about non and go back and get home about three o’clock. It makes a real fine day, and I wish you come. Do you collect butterflies? I have a big collection. We could start one for you.»
«Thanks, Bob, but no, perhaps some other time.»
He looked at her and said. «I shouldn’t have asked you, should I?»
«You have every right to ask anything you want to.» She said.
It was about this time that she found impossible to call on Bob to recite in class. She would hover her pencil about his name and then call the next person up or down the list. Nor would she look at him while they were walking to or from school. But on several late afternoons as he moved his arm on the blackboard, sponging away the arithmetic symbols, she found herself glancing over at him for a few second at a time before she returned to her papers.
And then on Saturday morning he was standing in the middle of the creek with his overalls rolled up to his knees, kneeling down the catch a crayfish under a rock, when he looked up and there on the edge of the return stream was Miss Ann Taylor.
«Well, here I am.» She said, laughing.
«And do you know,» he said «I’m not surprised.»
«Show me the crayfish and the butterflies.» She said.
They walked down to the lake and sat on the sand with a warm wind blowing softly about them, fluttering her hair and the ruffle of her blouse, and he sat a few yards back from her and they ate the ham-and-pickle sandwiches and drank the orange pop solemnly.
«Gee, this is swell.» He said. «This is the swellest time ever in my life.»
«I didn’t think I would ever come on a picnic like this.» She said.
«With some kid.» He said.
«I’m comfortable, however.» She said.
They said little else during the afternoon.
«This is all wrong,» he said later «and I can’t figure out why it should be. Just walking along and catching old butterflies and crayfish and eating sandwiches. But Mom and Dad’d rib the heck out of me if they knew, and the kids would, too. And the other teachers, I suppose, would laugh at you, wouldn’t they?»
«I guess we better not do any more butterfly catching, then.»
«I don’t exactly understand how I came here at all.» she said.
And the day was over.
That was about all there was to the meeting of Ann Taylor and Bob Spaulding, two or three monarch butterflies, a copy of Dickens, a dozen crayfish, four sandwiches and two bottles of Orange Crush. The next Monday, quite unexpectedly, though he waited a long time, Bob did not see Miss Taylor come out to walk to school, but discovered later that she had left earlier and was already at school. Also, Monday night, she left early, with a headache, and another teacher finished her last class. He walked by her boarding house but did not see her anywhere, and he was afraid to ring bell and inquire.
On Tuesday night after school they were both in the silent room again, he sponging the board contently, as if this might go on forever, and she seated, working on her papers as if she, too, would be in this room and this particular peace and happiness forever, when suddenly the courthouse clock struck. It was a block away and this great bronze boom shuddered one’s body and made the ash of time shake away off your bones and slide through your blood, making you seem older by the minute. Stunned by that clock, you could not but sense the crashing flow of time, and as the clock said five o’clock Miss Taylor suddenly looked up at it for a long time, and then she put down her pen.
He turned, startled. Neither of them had spoken in the peaceful and good hour before.
«Will you come here?» She asked.
He put down the sponge slowly.
«Bob, I want you sit down.»
She looked at him intently for a moment until he looked away. «Bob, I wonder if you know what I’m going to talk to you about. Do you know?»
«Maybe it’d be a good idea if you told me, first.»
«About us.» He said, at last.
«How old are you, Bob?»
«You’re thirteen years old.»
«And do you know how old I am?»
«Yes’m. I heard. Twenty-four.»
«I’ll be twenty-four in ten years, almost.» He said.
«But unfortunately you’re not twenty-four now.»
«No, but sometimes I feel twenty-four.»
«Yes, and sometimes you almost act it.»
«Now sit still there, don’t bound around, we’ve a lot to discuss. It’s very important that we understand exactly what is happening, don’t you agree?»
«Oh, more than that.» He said.
«Perhaps more than that, but there are facts to be faced and an entire way of life to be considered. I’ve thought this over for a good many days, Bob. Don’t think I missed anything, or been unaware of my own feelings in the matter. Under any normal circumstances our friendship would be odd indeed. But then you are no ordinary boy. I know my self pretty well, I think, and I know I’m not sick, either mentally or physically, and that whatever has evolved here has been true regard for your character and goodness, Bob; but those are not the things we consider in this world, Bob, unless they occur in a man of certain age. I don’t know if I’m saying this right.»
«It’s all right.» He said. «It’s just if I was ten years older and about fifteen inches taller it’d make all the difference, and that’s silly,» he said «to go by tall a person is.»
«The world hasn’t found it so.»
«I’m not all the world.» He protested.
«I know it seem foolish.» She said. «When you feel very grown up and right and have nothing to be ashamed of. You have nothing at all to be ashamed off, Bob, remember that. You have been very honest and good, and I hope I have been, too.»
«In an ideal climate, Bob, maybe someday they will be able to judge the oldness of a person’s mind so accurately that you can say ‘This is a man, though is body is only thirteen; by miracle of circumstances and fortune, this is a man, with a man’s recognition of responsibility and position and duty’; but until that day, Bob, I’m afraid we are going to have to go by ages and heights and ordinary way in an ordinary world.»
«I don’t like that.» He said.
«But at least we know all about us and the fact of that we have been right and fair and good and there is nothing wrong with our knowing each other, nor did we ever intended that it should be, for both understand how impossible it is, don’t we?»
«Yes, I know. But I can’t help it.»
«Or I can have you transferred to another school.»
«You don’t have to do that.» He said.
«We’re moving. My folks and I, we’re going to live in Madison. We’re leaving next week.»
«It has nothing to do with all this, has it?»
«No, no, everything’s all right. It’s just that my father has a new job there. It’s only fifty miles away. I can see you, can’t I, when I come to town?»
«Do you think that would be a good idea?»
They sat awhile in the silent schoolroom.
«When did all of this happen?» he said, helplessly.
«I don’t know.» She said. «Nobody ever knows. They haven’t known for thousands of years. And I don’t think they ever will. People either like each other or don’t, and sometimes two people like each other who shouldn’t. I can’t explain myself, and certainly you can’t explain you.»
«I guess I’d better get home.» He said.
«You’re not mad at me, are you?»
«Oh, gosh no, I could never be mad at you.»
«There’s one more thing. I want you to remember, there are compensations in life. There always are, or we wouldn’t go on living. You don’t feel well, now; neither do I. But something will happen to fix that. Do you believe that?»
«If only you’d wait for me.» He blurted.
«I’d be twenty-four then.»
«But I’d be thirty-four and another person entirely, perhaps. No, I don’t think it can be done.»
«Wouldn’t you like it to be done?» He cried.
«Yes.» She said quietly. «It’s silly and it wouldn’t work, but I would like it very much.»
He sat there a long time.
«I’ll never forget you.» He said.
«It’s nice for you to say that, even though it can be true, because life isn’t that way. You’ll forget.»
«I’ll never forget. I’ll find a way of never forgetting you.» He said.
She got up and went to erase the boards.
«I’ll help you.» He said.
«No, no.» She said. «You go on now, get home, and no more tending to the boards after school. I’ll assign Helen Stevens to do it.»
He left school. Looking back, outside, he saw Miss Ann Taylor, for the last time, at the board, slowly washing out chalked words, her hand moving up and down.
He moved away from the town the next week and gone for sixteen years. Though he was only fifty miles away, he never got down to Green Town again until he was almost thirty and married, and then one spring they were driving through on their way to Chicago and stopped off for a day.
Bob left his wife at the hotel and walked around town and finally asked about Miss Ann Taylor, but no-one remembered at first, and then one of them remembered.
«Oh, yes, the pretty teacher. She died in 1936, not longer after you left.»
Had she ever married? No, come to think of it, she never had.
He walked out to the cemetery in the afternoon and found her stone, which said «Ann Taylor, born 1910, died 1936.» And he thought, twenty-six years old. Why I’m three years older than you are now, Miss Taylor.
Later in the day the people in the town saw Bob Spaulding’s wife strolling to meet him under the elm trees and the oak trees, and they all turned to watch her pass, for her face shifted with bright shadows as she walked; she was the fine peaches of summer in the snow of winter, and she was cool milk for cereals on a hot early-summer morning. And this was one of those rare few days in time when the climate was balanced like a maple leaf between wind that blow just right, one of those days that should have been named, everyone agreed, after Robert Spaulding’s wife.
