Обычная история
— «Дорогая, я так счастлив, что мы наконец обрели друг друга. Теперь никто и никогда не сможет разлучить нас! Счастлива ли ты, любовь моя. »
— Брук, если ты сейчас же не прекратишь, меня стошнит!
Брук прервала выразительную декламацию литературного шедевра под названием «Любовь навеки» и поверх книжицы взглянула на свою подругу Глорию. Глория как раз старательно «рисовала» правый глаз. Левый глаз уже был «нарисован», и в зеркальном отражении Брук видела, что сегодня он удался Глории как никогда.
— Тебе не нравится? — спросила Брук, невольно залюбовавшись аккуратными и четкими, доведенными почти до автоматизма движениями подруги.
Все-таки ей никогда не удастся достичь уровня Глории, несмотря на многочисленные уроки и постоянные наблюдения. Мастерство подруги было так велико, что она не нуждалась ни в услугах косметических салонов, ни даже в советах маститых визажистов, кои во множестве печатали дамские журналы. Брук даже немного завидовала этому мастерству самой белой завистью.
— Брук, ты меня слышишь.
— Конечно, — быстро отозвалась Брук, не слышавшая ни слова из того, о чем сейчас говорила подруга.
Глория оторвалась от своего занятия и скептически взглянула на Брук. В левом, «нарисованном», глазу скептицизма было гораздо больше.
— И что я только что сказала? — иронично поинтересовалась она.
— Ну-у… — протянула Брук.
Глория понимающе усмехнулась.
— Ты опять витаешь в облаках! — победно возвестила она, словно это было невесть каким открытием.
Брук витала в облаках по десять раз на дню в своем обычном состоянии, а в последнее время количество «витаний» почти удвоилось, что вызывало вполне обоснованную тревогу Глории.
— Прости, ты права, — немедленно согласилась Брук и была безотлагательно прощена.
— Я сказала, что сначала я могла это слушать, — с редкостным терпением повторила Глория. — И даже не просто слушать, но и воспринимать. Но теперь, кажется, я окончательно пресытилась подобным чтивом. Оно у меня вот уже здесь стоит… — Редкостное терпение испарилось с такой же редкостной скоростью, которую Брук называла «космической», и Глория с неподражаемой выразительностью чиркнула ребром ладони по горлу.
При этом она нечаянно прочертила шикарную черную и очень жирную линию по подбородку карандашом для глаз, зажатым в пальцах.
— Проклятье! — уже в сердцах вскричала Глория, демонстрируя такой всплеск чувств, словно в данный момент она в качестве главной героини участвовала в театрализованной постановке на бродвейских подмостках и играла самую эмоциональную сцену в спектакле.
Когда-нибудь так и будет: она, Глория Тейлор, станет самой востребованной актрисой современности, и ее просто будут «разрывать на части», приглашая в самые престижные постановки и мечтая только об одном — лишь бы она дала милостивое согласие на участие! Заманчивые перспективы не давали Глории даже спокойно спать ночами, она стала буквально одержима этой идеей и прикладывала к осуществлению своей мечты все мыслимые и немыслимые усилия.
Для начала Глория решила, что сущность настоящей актрисы, ее чувства и эмоции — это настоящий костер, периодически переходящий в состояние масштабного лесного пожара. Поэтому Глория постоянно демонстрировала эмоциональный накал: одеваясь и раздеваясь, она отшвыривала вещи так, словно они больше никогда ей не понадобятся, могла вскрикнуть или чертыхнуться так громко и неожиданно, что Брук вздрагивала. К тому же Глория постоянно донимала подругу заучиванием ролей вслух, пытаясь при этом отыскать самую верную, по ее мнению, интонацию. Повторение одной и той же фразы на самые разные лады могло продолжаться часами, в связи с чем Брук невольно заучивала роль вместе с Глорией! Конечно, неудобства ужасные, но Глория была лучшей подругой Брук, а что не сделаешь ради настоящей дружбы.
Кроме всех перечисленных проблем существовала еще одна: поскольку все семь оставшихся позади кастингов были неудачными, а все прилагаемые усилия пока не помогли Глории продвинуться в достижении желаемого хотя бы на маленький шажок вперед, Брук приходилось то и дело быть свидетельницей вспышек праведного гнева Глории. Выплеснув весь негатив в окружающее пространство, Глория успокаивалась и снова с неиссякаемым оптимизмом, периодически переходящим в фанатизм, верила в то, что очень-очень-очень скоро ее заветная мечта осуществится. И вот тогда все эти ничтожные режиссеры будут кусать себе локти и все остальные части тела и проклинать тот день, когда им не хватило ума, сообразительности, здравого смысла и смелости задействовать Глорию в своих мюзиклах и спектаклях!
Текст книги «Стеклянная любовь. Книга 1»
Автор книги: Алексей Резник
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 18
Они выпили по стопке водки, причем Инга опрокинула свою порцию с такой легкостью и изяществом, как будто это занятие являлось для нее самым привычным в жизни, и дальше их беседа плавно заскользила по наклонной плоскости вниз и прочь, подальше от общепринятых условностей, именуемых правилами приличия, куда-то в далекое прошлое человечества, в эпоху, плотно укутанную туманами чувственных удовольствий, когда поступками и действиями людей управляли исключительно первосигнальные инстинкты. И не сумел уловить четко и не смог восстановить хронологически на следующий день Андрей Витальевич – каким образом они очутились с Ингой Литтбарски один на один в его рабочем кабинете.
И не просто так очутились – не для продолжения деловых переговоров, как горячо и вдохновенно пытался объяснить он в помещении приемной раздраженной секретарше Ольге Александровне, подозрительно и враждебно разглядывавшей роскошные загорелые ноги заграничной гостьи и не верившей ни одному слову мэра. Нет – Инга сидела у него на коленях, обвив худую шею мэра руками, а он украдкой, словно школьник, боявшийся за свою вольность больно получить по лбу, осторожно гладил маленькой сухой ладошкой ее обнаженное упругое бедро, что-то бессвязное шептал ей в надушенное французскими духами маленькое ушко, слушал ее ответный раззадоривающий смех, одновременно ощущая поднимавшуюся из глубины души волну тревожного беспокойства.
Само собой возникало перед глазами строгое лицо жены Татьяны, в чьих синих глазах полыхал огонь возмущения. Но он вспыхивал предупреждающими маячками тревоги не более, чем на секунду, без следа угасая в бездонных глазных омутах Инги, мерцавших таинственным изумрудным сиянием. Причина возникновения тревоги заключалась не в Татьяне, конечно, тем более, что, как женщина, она перестала возбуждать его лет двенадцать назад, примерно тогда же превратившись не более чем в символическую хранительницу домашнего очага и в качестве матери дочерей Андрея Витальевича, и прекрасной хозяйки, достойной всяческого уважения с его стороны. Однако невольные мысли о надоевшей жене вызвали на лице мэра кислую улыбку и заметив ее, Инга заботливо спросила:
– Что-нибудь не так, Андрей Витальевич?
– Да нет, нет – все так, прелесть моя! – поспешил успокоить только что обретенную любовницу мэр. И затем они долго и жадно целовались, отчего Андрей Витальевич чувствовал себя счастливым и помолодевшим, окончательно избавившись от навязчивых мыслей о грубо нарушаемом им супружеском долге.
В ходе начавшейся забавы мэр потерял представление о времени и о себе, и очнулся лишь поздним вечером, когда в окно кабинета заглядывала полная яркая луна. Он довольно долго пялился на ломаное дрожащее отражение спутницы Земли на поверхности оконного стекла, прежде чем сумел сообразить, что лежит он на любимом хорасанском ковре, покрывавшем пол его рабочего кабинета – в одних брюках и носках. Белоснежная накрахмаленная рубашка, галстук, пиджак и туфли оказались беспорядочно разбросанными по пестрой поверхности ковра. А вот Инги Литтбарски нигде не наблюдалось – он валялся здесь в одиночестве, совершенно не помня – когда та покинула кабинет, и – не обидел ли он ее чем-нибудь в пьяном виде.
Вместе с возвращением сознания к нему немедленно явились: острый стыд, ощущение непоправимости происшедшего и чувство полной незащищенности, перемешанное с жалостью к самому себе. Первая попытка подняться с ковра закончилась вспышкой пронзительной боли в затылочной части головы, звоном в ушах и мельтешением ярких звездочек перед глазами. Мэр со стоном уронил голову обратно на мягкий ворс ковра и с ненавистью процедил:
На рабочем столе требовательно зазвонил телефон. Андрей Витальевич, совершив, буквально, героические усилия, поднялся на карачки и медленно пополз к столу, не рискуя принимать вертикальное положение и отчаянно пытаясь восстановить строгую логическую дисциплину в собственных мозгах, где тысячи мыслей затеяли рискованную игру в чехарду. Пространство, отделявшее место его, так сказать, падения от рабочего стола, он преодолел минуты за две и когда, наконец, протянул руку к телефонной трубке, упорно трезвонивший все две минуты телефон умолк.
– Черт! – выругался он, уцепившись пальцами за край стола и неуклюже подтягиваясь на руках. В конце– концов, Андрею Витальевичу удалось добраться до любимого кресла за рабочим столом и обессиленно в него рухнуть, с наслаждением вытянув ноги и на несколько блаженных секунд замерев в максимально удобной позе. Долго расслабляться ему не дал неутомимый телефонный аппарат, разразившийся очередной трелью прямо в лицо.
– Одинцов слушает! – предварительно прокашлявшись, довольно уверенно прозвучавшим голосом представился он в трубку.
В ответ он услышал отчетливо прозвучавшее шипение – громкое, угрожающее и совсем-совсем близкое. Андрей Витальевич положил трубку на место, уверенный, что только что слышал шипение огромной кобры. Телефон немедленно зазвонил опять. Мэр посмотрел на него со страхом, но, все-таки, пересилив себя, взял трубку и медленно поднес её к уху…
Глава 19
Пилот золотокрылого летательного аппарата заметно нервничал, бросая встревоженные взгляды с пульта управления на экран радара общего обзора. Червленный и Морозов, сидевшие рядом в пассажирских креслах за спиной пилота, с любопытством наблюдали за его манипуляциями с многочисленными тумблерами и кнопками пульта. И Александр Сергеевич, а особенно Валя, пока еще чувствовали себя не в своей тарелке и даже, если быть более точным, сознание и того, и другого пока заметно отставали от мчавшегося в чужие небеса со скоростью многих тысяч километров в час фантастического бытия.
Валя Червленный, например, в отличие от Александра Сергеевича до сих пор толком не понимал, какие соображения толкнули его на столь безрассудный шаг. Он не мог разобраться точно в глубинных побудительных мотивах своего решения добровольно отправиться в разведывательную экспедицию на тот свет, но, скорее всего, он просто не поверил до конца Морозову и решил выяснить на практике степень правдивости рассказанной им истории с точки зрения оперативных интересов «Стикса-2». Однако истинная причина импульсивного принятия капитаном Червленным такого безумно смелого решения, скорее всего, крылась где-то в глубоко запрятанных тайниках подсознания капитана.
Дело в том, что последние полгода Вале часто стала сниться исчезнувшая четыре года назад Рада, и все сновидения, связанные с нею, композиционно объединяла одна общая деталь – огромные светло-зеленые глаза бывшей Валиной жены смотрели на него с одинаковым выражением отчаянной мольбы о помощи. На длинных загнутых ресницах Рады из одного сна в другой перепархивали, не высыхавшие, бисеринки слез, а самое главное, что профессионально настораживало капитана Червленного – это ни разу не изменившийся пейзаж, ее окружавший. Она всегда смотрела на своего мужа откуда-то из глубокой тени не то плетня, не то живой изгороди какого-то крупного фруктового или овощеводческого хозяйства. Выше тени, в которой стояла Рада, устало ссутулившись и печально глядя на мужа, поднимались и уходили вплоть до самого горизонта пологие холмы, разрисованные ровными параллельными друг другу полосами посадок высоких травянистых растений, более всего смахивавших на кусты помидор. По низко нависшему над холмами небу гонимые ветром бежали куда-то по своим облачным делам кудлатые фиолетовые облака, причудливо изрезанные малиновыми и розовыми морщинами-рытвинами.
Валя почти не сомневался в том, что Рада пытается с ним связаться на ментальном уровне и присылает ему регулярные визуальные корреспонденции из неизвестной Параллели, в плену чьих физических характеристик и находится. «Бедная моя!», – восклицал он неизменно в такие ночи, просыпаясь в смятении и ужасе и с трудом приводя себя в спокойное психическое состояние. Он ни разу не обмолвился Панцыреву о своих снах, но зато многократно собирался с силами позвонить теще и рассказать ей про Раду, но так и не нашел в себе достаточного количества мужества набрать номер домашнего телефона Антонины Кирилловны и сказать ей, такие простые на поверхностный взгляд, слова: «Здравствуйте, дорогая теща! А вот, наконец, и я – ваш любимый зять, нашедший все-таки время, несмотря на большую занятость позвонить Вам и поинтересоваться: как Вы себя чувствуете после воскрешения. »…
…– За нами погоня, ребята! – вывел Валю из состояния грезоподобной задумчивости голос пилота. – Через десять минут защитные системы нашего истребителя перепрограммируются в режим пограничного времени и пространства, поэтому вам следует немедленно принять профилактический антианнигиляционный препарат «Тайкер-4», и когда сознание вернется к вам, мы уже пересечем Сеть-Призрак и будем приближаться к Сказочной Руси!
– А кто за нами гонится? – заинтересованно спросил капитан Червленный.
– Так называемые «гимбуланги» – гончие псы Пайкидов! Или, по-другому – «василиски»!
– А на экранах земных локаторов противовоздушной обороны ваш истребитель не будет представлять из себя банальную мишень?
– Нет! Потому что «байферг» – не банальный истребитель, а продукт техногенной мысли Пайкидов, история развития которой насчитывает несколько миллионов лет. Угон этого «байферга» с секретной военной базы Пайкидов стоил жизни сорока двум бойцам ЛАБП! Главная ценность «байферга» заключается в способности проникать практически во все существующие параллели без физического и психического ущерба для членов экипажа, находящихся внутри. «Байферги» устроены по принципу знаменитых пайкидских рейдеров – так называемых «золотых шершней», благодаря уникальным свойствам которых Пайкиды во многих Параллелях получили репутацию призраков: настолько неожиданно они появляются и исчезают, и последствия их появлений носят невообразимо ужасный характер. И здесь нет никакой мистики – исключительно передовые технологии, поставленные на службу эгоизма вселенского масштаба! О-о-п-п-а-а! – разговорчивый пилот вынужден был прерваться, так как «байферг» налетел на какой-то воздушный ухаб, и все трое невольно сунулись вперед носами, причем у менее тренированного Саши Морозова умная большая голова потянула за собой хилую шею под опасным углом так, что даже громко хрустнули позвонки.
– Начинается!! – вроде бы даже как-то обрадовано заорал пилот, резко подтягивая на себя какие-то рычаги. – Вкалывайте «Тайкер-4» и надевайте шлемы!
– А как его вкалывать?! – зло крикнул Морозов, отчаянно массировавший едва не переломившееся основание шеи.
– Красная кнопка на правом подлокотнике кресла! Скорее нажимайте!
Морозов и Червленный не стали упрямиться и немедленно нажали красные кнопки на правом подлокотнике. Оба они одновременно почувствовали слабый укол под правую лопатку, и сладкая душистая волна, в которой почти мгновенно захлебнулось сознание и того, и другого ударила им в ноздри и в нос. И мир окрасился в мягкие зеленоватые тона, чьи-то мягкие теплые ладони ласково прижались к вискам, а в ушах забормотал убаюкивающий голос. Валя успел догадаться, что на голову ему автоматизированная система безопасности полета нахлобучила амортизирующий шлем, а затем он так же, как и его товарищ по экспедиции, профессор Морозов, впал в глубокое, искусственно вызванное, забытье.
Глава 20
Стоял уже разгар звездной летней ночи, а генерал-лейтенант Панцырев по-прежнему сидел у себя в кабинете за рабочим столом и внимательно изучал материалы, присланные из Рабаула капитаном Червленным:
«…Экологическая ситуация в городе с момента завершения операции „Черная Шаль“»: паранормальные случаи, отраженные в сигналах с мест, как в милицейских протоколах, так и в газетных публикациях…
…Еженедельник «Женская доля», статья «Странный случай во время паводка в Поликлюдово», датированная пятым июня прошлого года: «Поликлюдово – печально известный пригородный район нашего города, чьи жилые массивы расположены по обеим берегам знаменитой Кобыловской Протоки. Печальную известность Поликлюдово получило благодаря ежегодным потопам, которым оно неизменно подвергается в конце мая – начале июня, в период таяния снегов и ледников на вершинах горного массива Ак-Марал, когда богатые рыбой и съедобными земноводными воды Кобыловской Протоки выходят из берегов и затопляют окрестности. Сейчас на дворе стоит начало июня и, к сожалению, обычная история с наводнением повторилась, как ей и полагается, в назначенные природой сроки.
Восемьдесят процентов трудоспособного населения Поликлюдово традиционно занимается рыбным промыслом и из неизбежного весенне-летнего паводка старается извлечь максимум экономической выгоды, призванной компенсировать ущерб, приносимый хозяйству мужественных поликлюдовцев катастрофическим подъемом уровня Кобыловской Протоки. А знаменитой Кобыловская Протока сделалась благодаря своей рыбе и съедобным рогатым жабам, подобно африканским лягушкам-голиафам достигающим пяти-шести килограммов живого веса и появившихся в кобыловских водах примерно четыре года назад. И рыбы (жирные и ленивые кобыловские чебаки и окуни, по утверждению заведующего кафедрой „Общей биологии“ Рабаульского Университета профессора Меркулова, не встречающиеся больше нигде в мире), и вкусные нежные жабы (переселенцы из каких-то неведомых, скорее всего, тропических водоемов) огромными массами появляются в протоке вместе с подъемом воды, и их поджидают поликлюдовские рыбаки с сетями, тралами и даже гарпунами. Эти дни, несмотря на то, что порой вода своенравной протоки поднималась до уровня крыш домов, обеспечивая хозяев ремонтными работами на целый год вперед, считались у поликлюдовцев едва ли не праздничными днями, так как доходы от проданных и заготовленных впрок рыбы и жаб обычно в пять-шесть раз превосходили расходы на ремонт кратковременно затапливаемых домов!
Но в этом году произошла настоящая катастрофа. С непосредственного места событий, на страницах еженедельника „Женская доля“, о том, что же произошло в лунную ночь со второго на третьего июня на затопленных теплой летней водой улицах Поликлюдово, рассказывает наш штатный корреспондент Марина Гоффманн-Брокштейн (девичья фамилия – Иванова):
„Описываемые мною события, поразившие воображение всего нашего города, произошли двое суток назад, но в целях усиления эффекта выразительности, я решила описать их в настоящем времени, так как, по сути, приняла в них непосредственное участие…
…Я нахожусь в большой флагманской лодке бригадира первой бригады Поликлюдовского рыбхоза Николая Ивановича Аннуникова. Тихая июньская ночь. Огромная ярко-белая луна покрыла поверхность разлившихся по улицам поселка Поликлюдово вод Кобыловской Протоки холодным серебряным светом. В ночном воздухе витает густой аромат распустившихся цветов черемухи – самого распространенного после бурьяна растения Поликлюдово. И справа, и слева от нашей лодки медленно проплывают высокие раскидистые кроны воспетых во многих народных песнях деревьев, сплошь усыпанные пышными белыми соцветиями. А под кронами слышен плеск весел множества лодок – больших и малых, в разных направлениях прокладывающих себе маршруты по затопленным улицам поселка. Никому из поликлюдчан не хочется спать в такую волшебную ночь, да и спать-то им особо негде – все спальные места затоплены…
…Мы плывем навстречу огромным косякам реликтовой кобыловской рыбы, нерестящейся в октябре-месяце и многотысячным стаям жаб-гигантов, чей способ размножения, несмотря на многочисленные попытки местных биологов выяснить это, до сих пор остается неизвестным. Николай Иванович Аннуников негромко рассказывает мне:
– Эти жабы появились в наших водах примерно четыре года назад после ночи „зеленого звездопада“ – с неба тогда падали странные зеленые звезды. Их падение наблюдали многие наши жители. Помнится – был тогда май месяц, а к концу лета в наших водах появились какие-то странные лягушата и интересные мальки. Кое-кто еще появился, но говорить просто об этом не хочу…, – Николай Иванович прерывает свой монолог и внимательно вглядывается в серебрящуюся водную гладь впереди. Опытным глазом старого рыбака он, скорее всего, замечает какие-то признаки приближения объекта лова.
Бригадир Аннуников делает в воздухе характерный жест рукой, хорошо понятный его подчиненными, и все рыбаки настороженно умолкают, вслед за бригадиром внимательно вглядываясь вперед – в затопленные коренными водами поликлюдовские дали. Следуя примеру рыбаков, я также напрягаю зрение и слух и вскоре действительно вижу невдалеке, метрах в тридцати прямо по курсу нашей фелюги, какую-то рябь и слышу как будто слабый подводный шорох.
– Это идут жабы-рогоносцы! – раздается в почти полной тишине громкий шепот бригадира Аннуникова. – Судя по силе звука, они в этом году – особенно крупные! – простое открытое лицо Николая Ивановича приобретает озадаченное выражение, и большой рот бригадира сам собою приоткрывается. Но он ничего не сказал, и напоследок запомнился мне просто как человек, открывший рот от безмерного удивления.
– Мать моя женщина. – завопил рядом пронзительным голосом какой-то до смерти перепугавшийся молодой рыбак. – Это – подводные быки, а не – жабы! Смертушка наша пришла, ребята-а. … – и рыбак следом за Николаем Ивановичем бултыхнулся в воду Кобыловской Протоки.
Судя по этому паникеру, морально-волевое воспитание молодежи в Поликлюдовском рыбхозе, оказалось поставленным из рук вон плохо! Но это уже тема для отдельного разговора. А пока я, после очередного удара в днище лодки, как и все остальные рыбаки, на время сделавшиеся моими товарищами по несчастью, очутилась в теплой темной воде.
Очарование лунной безветренной ночи, напоенной медовым ароматом цветущей черемухи, провалилось куда-то под черные воды Кобыловской Протоки. Тихий смех и веселые интеллигентные голоса под черемуховыми кронами сменились нецензурными проклятьями, криками боли и ужаса! Недавняя реально выглядевшая идиллия начинает казаться мне кошмарным сном – может быть, правду говорят те, кто утверждают, что в канализационной системе нашего города поселились настоящие черти, и Рабаул постепенно превращается в филиал Ада на Земле. “».
Далее текст любопытной газетной публикации прерывался, и ниже шли пояснения, сделанные капитаном Червленным: «…Во время той ночной истории в водах разлившейся протоки погибло двадцать шесть человек. Причину гибели я так и не сумел выяснить, как ни пытался – обрывок этого номера попался мне на глаза в местной областной библиотеке совершенно случайно. Весь тираж данного номера женского еженедельника по чьему-то указанию был изъят из розничной продажи и уничтожен. Корреспондент „Женской доли“, написавшая этот странный репортаж из полумифического района Рабаула Поликлюдово, пропала без вести примерно через три недели после его публикации. Ее муж, известный в городе предприниматель с легкой полукриминальной окраской Иосиф Гоффманн-Брокштейн, публично пообещал в кратчайшие сроки найти и покарать виновных в исчезновении любимой жены, но вместо этого пропал без вести сам. Моя поездка в Поликлюдово ничего не дала – несмотря на то, что описываемые Мариной Гоффманн-Брокштейн события произошли там сравнительно недавно (не прошло еще и двух месяцев), ни один из жителей поселка не захотел со мной разговаривать на предложенную тему.
Ниже Вашему вниманию, товарищ генерал-лейтенант, предлагается описание еще четырнадцати ситуаций, при которых гибли жители Рабаула, сталкиваясь с представителями фауны явно неземного происхождения – все эти случаи, как я уже упоминал, в той либо иной форме оказались достаточно подробно описанными оставшимися в живых свидетелями.
На фоне постоянно происходящих в Рабауле массовых несчастных случаев, несомненно, паранормального характера, прежде всего, поражает и откровенно настораживает реакция соответствующих отделов городской администрации и руководства местных силовых структур. Нет никакой реакции, что производит впечатление все более усиливающейся спонтанности происходящих в Рабауле дестабилизационных процессов на основных мирозданческих уровнях».
– Что ж! – вслух произнес Сергей Семенович, откладывая в сторону толстую пачку листков с информацией, полученной от Червленного. – Послезавтра мне будет с чем явиться к Президенту, и пусть сами теперь решают: заслуживает ли «Стикс-2» дальнейшего финансирования или нет?!
Он нажал одну из многочисленных кнопок на панели специального пульта управления, вмонтированной прямо в полированную поверхность стола. С тихим шуршанием раздвинулись черные шторки на стене напротив рабочего стола генерала, и во мраке кабинета засветилось изображение крупномасштабной карты России. На карте этой разноцветными красками были отмечены официально зарегистрированные геопатогенные и паранормальные районы страны, среди которых пятном бирюзового пламени выделялся крупный провинциальный центр, город с миллионным населением Рабаул. Панцырев смотрел на карту долго и пристально – до тех пор, пока изображение Рабаула не стало отражаться у него в глазах двумя яркими бирюзовыми точками. Тогда четвертый по счету начальник «Стикса» устало прикрыл глаза и опять произнес вслух:
– Судя по всему, нужно очень постараться, чтобы этот проклятый город не стал, в конечном итоге, одной братской могилой для нынешнего личного состава «Стикса-2».
