А.Приставкин. Рассказ «Золотая рыбка».
Просмотр содержимого документа
«А.Приставкин. Рассказ «Золотая рыбка».»
ЧИТАЕМ С ОСТАНОВКАМИ
Рассказ «Золотая рыбка»
Когда началась война, моя сестренка была маленькой и жила в детдоме, в котором был аквариум с рыбками.
Рыбок было десять. Этот аквариум привезли из Москвы и поставили в спальне девочек. Рыбки были золотые и очень красивые — розовые прозрачные плавники с голубыми жилками на блестящих лунах и полулуниях.
Девочек тоже было десять. Старшей, Инне, уже исполнилось шестнадцать лет, а самой младшей, Люсеньке, только шесть. Все девочки, кроме маленькой Люсеньки, были очень занятыми девочками.
А если у них и находилось свободное время, они возились с золотыми рыбками. Хлебных крошек, конечно, не было, рыбкам сыпали кусочки казеинового клея, меняли им воду или просто любовались через толстое зеленое стекло. Но никто никогда не вспоминал про маленькую Люсеньку.
Никто не спрашивал, что она кушает. Для этого были воспитатели.
И вдруг золотые рыбки стали исчезать. Их оказалось сперва девять, потом восемь. В углу обнаружились обглоданные головы. Девочки изумленно разглядывали в аквариуме золотые луны и полулуния, но рыбки не могли говорить. Они только шевелили задумчиво радужными плавниками.
И девочки решили поймать вора. Они не спали всю ночь и тихо лежали. Когда в аквариуме заплескалась вода, девочки зажгли свет и бросились на шум
И маленькая Люсенька еще сильней прижала рыбку. Крупные капли воды потекли по голубоватой коже, и все девочки застыли, пораженные странным сходством.
Они впервые видели Люсеньку такую, без одежды. Молча они разглядывали худенькое, без кровинки, тельце. Кожа на руках Люсеньки была розовато-прозрачная, с голубыми жилками.
Когда старшая девочка Инна прибежала к ночной няне и попросила хоть кусочек хлеба, та проворчала:
— Полуночники! Опять, что ли, золотая рыбка пропала?
И Инна ответила:
— Нет, нянечка, не пропала. Теперь не пропадет. Теперь мы уследим.
А. Приставкин в голодные военные годы вместе с сестренкой жил в детдоме. Об этом времени он вспоминал: «Голод был так силен, что моя младшая сестренка ночами ела живых рыбок из аквариума. За рыбок ее избили до полусмерти». Почему, на ваш взгляд, писатель изменил финал рассказа?
В каком высказывании наиболее точно отражена главная тема этого текста?
Автор текста рассказывает о драматическом эпизоде из жизни своей сестры.
Автор посвящает свой текст раздумьям о голодном детстве детей военного времени.
Автор в своем тексте рассказывает о том, как зарождается милосердие, сострадание.
Автор в своем тексте говорит о преступном равнодушии взрослых – воспитателей детдома.
3.Почему автор называет Люсеньку маленькой? На что указывает это определение?
4.Как бы вы озаглавили теперь этот рассказ?
5.Напишите письмо от имени одной из девочек. в котором она просит прощения у Люсеньки за свое равнодушие.
Золотая рыбка
Усталый Борис шёл с работы. Как всегда, поют вечерние птицы, фонари освещают улицу, а цветы закрываются в своих «квартирках». Родное и знакомое тепло. Конечно, даже старушки ругаются на детей, когда сорванцы бегают по газонам, но сейчас вечер, любоваться такой красотой можно только здесь. Посидеть на лавочке? Нет. Он любил садиться на корточки и смотреть на забор, как через большое окно. Посмотрев на часы, он устало поплёлся к подъезду. Набрал число 136 и нажал >.
– Кто там? – раздался ласковый женский голос.
– Это я, Борис – ответил он.
Лена нажала на кнопку, и выпустила Бориса. Поднявшись по ступеням, он нажал на кнопочку лифта. Ногой, отбивал какой-то ритм. Буквально через секунд тридцать, лифт со свистом открылся. Борис вошёл и нажал на четвёртый этаж. Он безцельно смотрел на двери лифта, которые вот-вот должны открыться. Он вышел из лифта, а на пороге стоял сын.
– Папа! Папа! – кричал взъерошенный малыш – Мама мне рыбку купила!
– Покажи – заинтресовался отец – А то, защекочу!
Малыш голопом побежал в зал. Отец, снял шляпу, снял пальто и снял джинсы. В шортах он пошёл за малышом. Войдя в зал, он увидел сына в костюме золотой рыбки.
– Сынок – сказал отец – но это костюм для девочек.
– Не чего, подрежем ресницы, уберём корону, и вот, золотой рыб!
– Папа, можно мороженое? – поинтересовался малыш.
– На ночь нельзя – спокойно ответил отец – Кошмары будут сниться.
Отец поцеловал малыша в лоб и вышел из комнаты. Он встал за дверью прислушиваясь к сыну. И услышал лишь шёпот:
– Золотая, рыбка! Хочу мороженное!
А после, услышаь довольное чавканье. Дождавшись пока Кирилл доест свой подарок от рыбки, он открыл дверь и сказал:
– А я хочу чтоб ты спал!
И сын с закрытыми глазами плюхнулся на подушку.
Мужчина верел в волшебство, и решил проверить ещё раз. Он присел на пол вместе с костюмом, и наблюдал за мухой.
– Золотая рыбка, а золотая рыбка, превратился муху в кота!
Костюм заискрился, и муха стала больше. Вскоре у не появился хвост и уши. Но огромные глаза, длиннющий нос и шесть лапок у неё остались.
– Звать тебя будут. – Борис задумался – Борис.
И тут костюм опять заискрился, и муха встала на задние лапы, отрастила человичьи руки и ноги.
– Боже! – испугался Борис – что же я муху в слона превратил?
Костюм опять заискрился, и человекообразная кота-муха отрастила большие уши и хобот.
– Блин! – заорал Борис – Ой нет.
Костюм заискрился, и ЭТО стало лепёшкой.
– Слава богу ОНО не клыкастое!
Костюм заискрился и у блинчика отрасли клыки. Борис дал дёру в ванну. Он открыл дверь и забежал туда. Но блин был умнее. Он протиснулся сквозь отверстие между полом и дверью.
– О чёрт! – закричал Борис – О нет.
Костюм заискрился и в ванне начал плясать чёрт.
– Суки. – выругался Боря.
И тут, стая собак. Борис открыл дверь и выбежал из ванны. Забежав в свою комнату, он отдышался.
– Твою мать. – опять выругался Борис.
И на пороге появилась его мать, ещё молодая.
– Уроки сделал!? – спросила мать – Чтоб у тебя руки из жопы растут!
И тут руки бедняги выросли из пятой точки. Он сразу побежал к жене на кухню. Жена, обернувшись, чуть в обморок не упала. За мужем у которого растут руки из садницы, бежит мать, за ней черть, за ним не понятной существо а за ним стая голодных псов. Жена выхватила из рук мужа костюм, и порвала. Все монстры сразу исчезли а у Бориса руки опять выросли где нужно. Зайдя в комнату Кирилла, муж ужаснулся.
– Дорогая, как сына то, будить будем?
Это мог быть и конец, Но есть продолжение. Этих монстров, нашёл зоопарк, накормили, напоили, и в клетку усадили. А жена купила костюм щуки. Ну всё как обычно; По щучьему велению, по моему хотению проснись Кирилл! И этой ночью проснулись все Кириллы на планете. Вскоре они приютили котёнка и были таковы.
Мораль: слова, могут изменить многое. И не надо играть с магией.
Сказка о рыбаке и рыбке
Жил старик со своею старухой
У самого синего моря;
Они жили в ветхой землянке
Ровно тридцать лет и три года.
Старик ловил неводом рыбу,
Старуха пряла свою пряжу.
Раз он в море закинул невод, —
Пришел невод с одною тиной.
Он в другой раз закинул невод,
Пришел невод с травой морскою.
В третий раз закинул он невод, —
Пришел невод с одною рыбкой,
С непростою рыбкой, — золотою.
Как взмолится золотая рыбка!
Голосом молвит человечьим:
«Отпусти ты, старче, меня в море,
Дорогой за себя дам откуп:
Откуплюсь чем только пожелаешь.»
Удивился старик, испугался:
Он рыбачил тридцать лет и три года
И не слыхивал, чтоб рыба говорила.
Отпустил он рыбку золотую
И сказал ей ласковое слово:
«Бог с тобою, золотая рыбка!
Твоего мне откупа не надо;
Ступай себе в синее море,
Гуляй там себе на просторе».
Воротился старик ко старухе,
Рассказал ей великое чудо.
«Я сегодня поймал было рыбку,
Золотую рыбку, не простую;
По-нашему говорила рыбка,
Домой в море синее просилась,
Дорогою ценою откупалась:
Откупалась чем только пожелаю.
Не посмел я взять с нее выкуп;
Так пустил ее в синее море».
Старика старуха забранила:
«Дурачина ты, простофиля!
Не умел ты взять выкупа с рыбки!
Хоть бы взял ты с нее корыто,
Наше-то совсем раскололось».
Вот пошел он к синему морю;
Видит, — море слегка разыгралось.
Стал он кликать золотую рыбку,
Приплыла к нему рыбка и спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей с поклоном старик отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка,
Разбранила меня моя старуха,
Не дает старику мне покою:
Надобно ей новое корыто;
Наше-то совсем раскололось».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом,
Будет вам новое корыто».
Воротился старик ко старухе,
У старухи новое корыто.
Еще пуще старуха бранится:
«Дурачина ты, простофиля!
Выпросил, дурачина, корыто!
В корыте много ль корысти?
Воротись, дурачина, ты к рыбке;
Поклонись ей, выпроси уж избу».
Вот пошел он к синему морю,
Будет вам новое корыто».
Воротился старик ко старухе,
Стал он кликать золотую рыбку,
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей старик с поклоном отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Еще пуще старуха бранится,
Не дает старику мне покою:
Избу просит сварливая баба».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом,
Так и быть: изба вам уж будет».
Пошел он ко своей землянке,
А землянки нет уж и следа;
Перед ним изба со светелкой,
С кирпичною, беленою трубою,
С дубовыми, тесовыми вороты.
Старуха сидит под окошком,
На чем свет стоит мужа ругает.
«Дурачина ты, прямой простофиля!
Выпросил, простофиля, избу!
Воротись, поклонися рыбке:
Не хочу быть черной крестьянкой,
Хочу быть столбовою дворянкой».
Пошел старик к синему морю;
(Не спокойно синее море.)
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей с поклоном старик отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Пуще прежнего старуха вздурилась,
Не дает старику мне покою:
Уж не хочет быть она крестьянкой,
Хочет быть столбовою дворянкой».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом».
Воротился старик ко старухе.
Что ж он видит? Высокий терем.
На крыльце стоит его старуха
В дорогой собольей душегрейке,
Парчовая на маковке кичка,
Жемчуги огрузили шею,
На руках золотые перстни,
На ногах красные сапожки.
Перед нею усердные слуги;
Она бьет их, за чупрун таскает.
Говорит старик своей старухе:
«Здравствуй, барыня сударыня дворянка!
Чай, теперь твоя душенька довольна».
На него прикрикнула старуха,
На конюшне служить его послала.
Вот неделя, другая проходит,
Еще пуще старуха вздурилась:
Опять к рыбке старика посылает.
«Воротись, поклонися рыбке:
Не хочу быть столбовою дворянкой,
А хочу быть вольною царицей».
Испугался старик, взмолился:
«Что ты, баба, белены объелась?
Ни ступить, ни молвить не умеешь,
Насмешишь ты целое царство».
Осердилася пуще старуха,
По щеке ударила мужа.
«Как ты смеешь, мужик, спорить со мною,
Со мною, дворянкой столбовою? —
Ступай к морю, говорят тебе честью,
Не пойдешь, поведут поневоле».
Старичок отправился к морю,
(Почернело синее море.)
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей с поклоном старик отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Опять моя старуха бунтует:
Уж не хочет быть она дворянкой,
Хочет быть вольною царицей».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом!
Добро! будет старуха царицей!»
Старичок к старухе воротился.
Что ж? пред ним царские палаты.
В палатах видит свою старуху,
За столом сидит она царицей,
Служат ей бояре да дворяне,
Наливают ей заморские вины;
Заедает она пряником печатным;
Вкруг ее стоит грозная стража,
На плечах топорики держат.
Как увидел старик, — испугался!
В ноги он старухе поклонился,
Молвил: «Здравствуй, грозная царица!
Ну, теперь твоя душенька довольна».
На него старуха не взглянула,
Лишь с очей прогнать его велела.
Подбежали бояре и дворяне,
Старика взашеи затолкали.
А в дверях-то стража подбежала,
Топорами чуть не изрубила.
А народ-то над ним насмеялся:
«Поделом тебе, старый невежа!
Впредь тебе, невежа, наука:
Не садися не в свои сани!»
Вот неделя, другая проходит,
Еще пуще старуха вздурилась:
Царедворцев за мужем посылает,
Отыскали старика, привели к ней.
Говорит старику старуха:
«Воротись, поклонися рыбке.
Не хочу быть вольною царицей,
Хочу быть владычицей морскою,
Чтобы жить мне в Окияне-море,
Чтоб служила мне рыбка золотая
И была б у меня на посылках».
Старик не осмелился перечить,
Не дерзнул поперек слова молвить.
Вот идет он к синему морю,
Видит, на море черная буря:
Так и вздулись сердитые волны,
Так и ходят, так воем и воют.
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей старик с поклоном отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Что мне делать с проклятою бабой?
Уж не хочет быть она царицей,
Хочет быть владычицей морскою;
Чтобы жить ей в Окияне-море,
Чтобы ты сама ей служила
И была бы у ней на посылках».
Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула
И ушла в глубокое море.
Долго у моря ждал он ответа,
Не дождался, к старухе воротился —
Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха,
А пред нею разбитое корыто.
Фрагмент урока родной литературы по рассказу А. Приставкина «Золотая рыбка» ( 5 класс)
золотая рыбка
Наш город насквозь пронизывает, закутанная в густую зелень ивняка, вербы, тополей и т. д., скромная река. Может она и недотягивает до величия других водных артерий, но, говорят, дала жизнь нашему поселению, сыграла не малую роль в становлении нашего отечества. На её берегах когда-то поселились древние русичи, обжились, постигли ремесла, построили город. Вся в излучинах, поворотах, изгибах и перекатах она змейкой вьется в городской теснине и, как бы нехотя, без устали несет свои воды в далекие моря и океаны. В её прибрежных зарослях деревьев, камыша и осоки нашли приют многочисленные птицы, земноводные и насекомые. Когда-то это был уютный оазис девственной природы, где жители с удовольствием и наслаждением находили отдохновение от повседневных забот и городской суеты.
Но прошли те времена, индустрия и технический прогресс не пощадили её, она покрылась нефтяными пятнами, заросла отбросами жизнедеятельности человека, заилилась, превратилась в сборище отходов химии и неприятных ароматов, стала пристанищем всякой нечисти. Как удачно сказал баснописец: «И вот в зеленый мир леска, пришла зеленая тоска». Люди стали сторониться, избегать посещения тех, когда-то любимых мест.
Как-то я шел вдоль берега, спешил, торопился побыстрее покинуть это неприятное место, вдруг почудилось: «Помогите…». Осмотрелся вокруг, никого не видно, а писк повторялся и повторялся, и все жалостливее и жалостливее. Присмотрелся более внимательно, а это маленькая необычная рыбка: сквозь муть прибрежной тины чуть просвечивается желтизна её уже скудной чешуи, она совсем обессилила, еле-еле шевелит плавниками.
Видать поняла, что я её увидел, взмолилась:
—Добрый человек! Спаси меня, я задыхаюсь, сам видишь, что здесь творится, ещё немного и я погибну. Отнеси меня в другой водоем, где ещё теплится жизнь, и нет этого пагубного влияния дикой цивилизации. Я в долгу не останусь, исполню любое твое одно желание. Прости меня, ведь раньше я справлялась с тремя желаниями, но теперь оскудела моя волшебная сила от такой каторжной жизни.
Ба! Это же сказочная золотая рыбка, видать в море-океане дела не лучше, раз ты забрела в наши края. Надо помочь бедолаге, тем более не безвозмездно. Но где в наше время еще можно найти нетронутый уголок природы? Начал упорно соображать и, на счастье, вспомнил. Недавно бродил по лесу в поисках грибной удачи и с удивлением обнаружил, что скромный лесной ручеёк неугомонные труженики-бобры запрудили, и образовалось солидное озеро. Вода свежая, родниковая, проточная, чистейшая, вокруг царство зелени, хозяева стараются – валяют деревья и кустарник, корма для водной живности в достатке. Идеальное не оскверненное пристанище для речной узницы.
Прихватил трехлитровую стеклянную банку, налил хорошей воды:
—Прыгай милая. Нашел я для тебя райский уголок, будешь жить, не печалься.
Но у неё уже нет сил не только прыгнуть, даже пошевелиться. Взял её в руку, отряхнул от грязи и выпустил в банку. Пока донесу её до леса, придумаю и загадаю желание. Но вы думаете это легко: возможностей мало, всего только одно, соблазнов много, а шанс один. Вот и начал перебирать в памяти свои потребности.
Что, прежде всего, надо современному мужчине? Правильно, крутую «тачку». Чтоб она была с самыми диковинными наворотами и по уюту, и по удобству езды и управления, и по техническим возможностям, чтоб выглядела не хуже президентской, чтоб её везде беспрепятственно пропускали, чтоб постовые отдавали честь. А ещё чтоб был большой багажник, у нас ведь дача, урожай возить; чтоб были климатконтроль, кондиционеры и обогреватели, анатомические сидения, подушки безопасности, побольше электроники и прочей аппаратуры, мягкая подвеска, чтоб мощности хватало на мгновенный старт с места, и чтоб без натуги мог обставить любого лихача.
Хотя, стоп. Куда мне торопиться, возраст уже не тот, туда всегда успеешь, подольше бы пожить здесь, скорость ни к чему. Да и такой монстр не войдет в мой гараж, а возле дома парковаться негде, машин много, а двор маленький.
И потом, у меня же есть машина, подержанный «жигуленок» ещё первых моделей. Мы с ним как родные, свыклись, сдружились, знаю каждый его каприз, знаю, как успокоить и пособить, и он в благодарность вот уже много лет верой и правдой служит мне. А забарахлит тот, поди, разберись, чего ему не хватает, не в каждом автосервисе знают к нему подход, да и денежку давай и немалую; горючку ему тоже не простую, какую- нибудь «экстраевро» с большой цифрой, дорого и не на каждой заправке сыщешь. Кроме того моя ласточка не брезгует любым грузом: при случае попадется по пути буренка, можно полакомиться ведерком другим коровяка для повышения плодородия дачной почвы, а та глядишь заупрямится.
В общем, ну её, устраивает меня моя привычная и послушная старушка, езжу я только на дачу, еще побегает.
Лучше попрошу квартиру. Наша панельная хрущёвка в пять этажей уже доживает свой век, ведь прочили ей всего то пятьдесят годков, а они истекли. Вон Москва такие сносит, придумали реновацию, а у нас и не собираются, лишь изредка латают, но заплатки дело ненадежное: старого кобеля не отмоешь до бела. Да и жена изнылась: дай ей лифт и мусоропровод, тяжело стало одолевать зтажи.
Вот и выберу современный дом с полной отделкой, с лоджиями, в престижном, но не шумном, районе, чтоб рядом парк и магазины первой необходимости, чтоб транспорт в близкой доступности, поликлиника не далеко, этаж не первый, но и не очень высоко, лифт чтоб новый, бесшумный, еще не размалеванный юными варварами, чтоб не жуликоватая управляющая компания, индивидуальное отопление, просторная свободная парковка, консьержка и охрана. Конечно, можно и коттедж, но там соседи далеко, одичаешь; да и забот по обихаживанию больше. Лучше квартира, все готовое, все под присмотром, всегда придут, проверят, отремонтируют, настроят, объяснят.
Размечтался. А не подумал про переезд, ведь это надо будет все годами нажитое добро сорвать с места, собрать, увязать, спустить по тесным узким лестницам с нашего не первого этажа; половину повредишь, обдерешь, поломаешь. А в новом доме все то же надо будет поднять, распаковать, спланировать, привести в порядок, установить, прикрепить, подвесить и т. д., колготни хватит на целый год. При нашей склеротической памяти все растеряешь, ничего не найдешь, где что теперь лежит. Ведь и сейчас ищем очки по пол дня, а там совсем не найдем, и не только очки, так и будешь бегать нагишом в поисках исподников и другой одежды, не говоря уже об лекарствах и документах. Да, да, с последними тоже помаешься. Надо прописаться, чтоб пенсия не заблудилась, заключить новые договора на коммуналку и поставку ресурсов, прикрепиться к другому медучреждению, врезать замки и запоры, запомнить шифры на входных дверях или научиться премудростям домофона. А, вдруг, не оставят тот же номер телефона, придется всем сообщать, не говоря уже, что адрес имеется во всех документах, тоже надо менять, иначе можно потеряться. Свалится, скажем, неожиданное наследство, или выигрыш, или запоздалый приз за былые заслуги, а нас не найти. И еще надо освоить новый маршрут для поездки на дачу и т. д. и т. п.
Надо нам такое на старости лет? Ну, его к лешему, нечего срываться из насиженных мест, хрущевка еще простоит, на наш век хватит.
Уж лучше съездить на курорт, жена давно мечтает. Ведь как там хорошо, приезжаешь на все готовенькое: и двухместная палата со всеми удобствами, постели заправлены, белье регулярно меняют, не надо думать о стирке, чисто, ежедневная уборка, телевизор с множеством программ, кормят прилично с учетом капризов твоего избалованного и болезненного желудка, не надо думать о продуктах, о кухне. Правда, почему-то свирепствуют запоры, видать организму уж очень по нраву тамошняя пища, не хочет расставаться.
К твоим услугам и парк, и лес, и река, клуб и спортивные площадки, бассейн и аллеи для прогулок, экскурсии, кино, концерты, танцы и викторины. Тебя обследует и обслуживает целая армия медиков и персонала. Тебе предложат целительную водичку и лечебные грязи, разнообразные души, облучения, массажи, ингаляции, горный воздух, магнито- и электротерапию, прогулки и расслабляющие процедуры. Ты будешь ошеломлен такой заботой о твоем здоровье, будешь верить в чудо, нахватаешь уйму нужных и бесполезных процедур, и только к концу срока поймешь, что это пустое занятие, забавная игра в кошки-мышки с твоими недугами, и что уже никакие припарки тебе не помогут, и что зря истязал себя множеством назначений, что лучше было бы просто расслабиться, отдохнуть и отвлечься от повседневных забот, пользы было бы больше.
Вскоре тебе надоедят и строгий режим и ранние побудки, захочется подольше понежиться в постели, осточертеет вечная спешка, чтоб не прозевать завтрак, успеть попить водички и начать утомительный марафон по плотному расписанию якобы лечебных мероприятий. И к концу дня ты выжатый лимон, весь выдохся, скорей в постель, нет сил на культурную программу и просмотр телевизора.
В общем, для курорта и лечения надо иметь крепкое здоровье, таким хилякам, как мы, там делать нечего, и такого желания загадывать не буду.
Можно просто попутешествовать, совершить какой-нибудь круиз по заграницам, как это делают наши забугорные сверстники. Нам, правда, это не по карману при наших пенсиях в размере прожиточного минимума, но тут все устроит рыбка, грех не воспользоваться. Ведь давно хочется посмотреть, как они там загнивают, какие они там обездоленные и несчастные. Молва глаголет, что, несмотря на это, там есть чем насладиться: и климатом, и природой, и древней и современной архитектурой, испытать ласку и уют их пляжей, отелей, сервиса; ощутить грандиозность и величие их музеев и памятников многовековой культуры.
Вот только плохо, языками не владеем, без общения тяжело и скучно, особенно моей супруге, для неё не поболтать с подружками по полдня, смерти подобно, а я не хочу подвергать её таким мукам, все же родной человек, жалко. Конечно, она может общаться там с соотечественницами из наших туристов, но тогда зачем ехать в такую даль, можно посудачить и дома. Так что не придется осчастливить их заграничье, пусть они там мучаются сами, а нам хорошо и здесь.
Лучше я сделаю подарок своей ненаглядной, закажу ей шубу, не простую, самую шикарную, дорогущую, из меха диковинных тропических животных, очень модного фасона и покроя, чтоб все от зависти с ног валились, особенно её подруга, которая имеет аж три штуки, но так, простенькие, явная подделка, искусственная имитация, но гонора у неё хоть отбавляй. Утрем ей нос, чтоб не задавалась и не хвасталась.
Уже хотел сообщить рыбке, но спохватился. Разве моя женушка удержится, чтоб в таком наряде да не выйти в свет, на люди, пофорсить, покрасоваться, а для контраста ей кто-то нужен, вот и придется мне её сопровождать по музеям, театрам, концертным залам, выставком и прочим массовым тусовкам. Оно, конечно, можно и согласиться, заодно и сам приобщусь к культуре, да и престижно на зависть другим быть рядом с такой шикарной дамой. Но одно но, я ведь являюсь фанатическим почитателем простатита и сопутствующих ему «удовольствий» в виде частых, извиняюсь, позывов и безумной страсти к толчку. Представьте, идет спектакль, зрители все внимание, увлеклись, переживают, а у меня приспичило, и тут начнется такое представление, но уже не на сцене, а в зале, позора не оберешься, еще укорят, мол разоделись и безобразничают.
Придется культурную программу смотреть дома по телевизору, но шуба здесь ни к чему, быстро вспотеешь и одолеет дремота. Да и та подруга, ноги уж не ходят, шубы висят в шкафу на радость прожорливой вездесущей моли; считаю, что кормить моль дорогой шубой накладно, достаточно шерстяных носков и валенок. Так что прости меня, моя подруга, с шубой тоже не вытанцовывается, надо другого здорового супруга; если есть такой на примете, тогда другое дело, но о таких делах муж узнает последним.
А это мысль, можно ведь попросить омолодить имеющегося, и казусов не будет, и ей приятно быть обласканной молодым человеком недурной внешности. Это теперь модно, разновозрастные браки процветают, особенно среди артистов и певичек, так что в самый раз. Но ни в коем случае нельзя омолаживать её, она и так сейчас часто ставит мне в пример других мужиков и завидует их женам, сбежит. Но мы к бомонду не принадлежим, поэтому оставим в покое наш возраст и семейный союз.
Ох, рыбка, рыбка! Зачем ты посулила награду, я б тебя спас и так, безвозмездно, по-волонтерски, на общественных началах. А теперь мучаюсь, знаю, чтоб я не запросил, потом буду бесконечно терзать себя, что выбрал не то, не сообразил, не додумался, и жизнь превратится в сплошной кошмар.
Тем временем мы пришли к водоему, выпустил я рыбку, она сказала «подожди» и скрылась под водой. Жду. Не уж-то обманула? Нет, приплыла, посвежевшая, счастливая:
—Спасибо тебе, добрый человек, век не забуду, говори твое желание, я готова исполнять.
А я в смятении, ничего не надумал, стою, молчу; рыбка в недоумении ждет. Наконец осенило:
—Сударыня рыбка, вот мое желание, сделай так, чтобы я навсегда забыл о нашей встрече и, самое главное, чтоб об этом не узнала моя жена.
—Странное у тебя желание, я за свой век много совершила добрых дел, но такого не было. Раз ты настаиваешь, быть по твоему.
И она вильнула хвостом и скрылась под водную гладь, лишь легкая рябь пробежала по пруду, нарушив его зеркальный блеск.
Обращаюсь и к тебе, мой уважаемый читатель, не проговорись, если встретишь мою супругу, иначе мне не сдобровать.
Анатолий Приставкин — Ночевала тучка золотая
В школу ходили теперь по очереди и копали по очереди: один день долбил Колька и один день — Сашка.
Тот, кому подходила очередь учиться, два урока отсиживал за себя (Кузьмин? Это какой Кузьмин пришел? Николай? А где же второй, где Александр?), а потом выдавал себя за своего брата. Получалось, что оба были хотя бы наполовину. Ну, а полного посещения никто с них и не требовал! Жирно хотите жить! Главное, чтобы в детдоме без обеда не оставили!
А вот обед там или ужин, тут по очереди не дадут съесть, схавают моментально шакалы и следа не оставят. Тут уж они бросали копать, и вдвоем в столовку как на приступ шли.
Никто не спросит, никто не поинтересуется: Сашка шамает или Колька. Тут они едины: Кузьменыши. Если вдруг один, то вроде бы половинка. Но поодиночке их видели редко, да можно сказать, что совсем не видели!
Вместе ходят, вместе едят, вместе спать ложатся.
А если бить, то бьют обоих, начиная с того, кто в эту нескладную минуту раньше попадется.
Раскоп был в самом разгаре, когда вовсю пошли эти странные слухи о Кавказе.
Беспричинно, но настойчиво в разных концах спальни то тише, то сильней повторялось одно и то же. Будто снимут детдом с их насиженного в Томилине места и скопом, всех до единого, перекинут на Кавказ.
Воспитателей отправят, и дурака-повара, и усатую музыкантшу, и директора-инвалида… («Инвалида умственного труда!» — произносилось негромко.) Всех отвезут, словом.
Судачили много, пережевывали, как прошлогоднюю картофельную шелуху, но никто не представлял себе, как возможно всю эту дикую орду угнать в какие-то горы.
Кузьменыши прислушивались к болтовне в меру, а верили и того меньше. Некогда было. Устремленные, неистово долбили они свои шурфы.
Да и что тут трепать, и дураку понятно: против воли ни одного детдомовца увезти никуда невозможно! Не в клетке же, как Пугачева, их повезут!
Сыпанут голодранцы во все стороны на первом же перегоне и лови, как воду решетом!
А если бы, к примеру, удалось кого из них уговорить, то никакому Кавказу от такой встречи несдобровать; оберут до нитки, объедят до сучочка, по камешкам ихние Казбеки разнесут… В пустыню превратят! В Сахару!
Так решали Кузьменыши и шли долбить.
Один из них железочкой ковырял землю, теперь она пошла рыхлая, сама отваливалась, а другой — в ржавом ведерке оттаскивал породу наружу. К весне уперлись в кирпичный фундамент дома, где помещалась хлеборезка.
Однажды сидели Кузьменыши в дальнем конце раскопа.
Темно-красный, с синеватым отливом кирпич старинного обжига крошился с трудом, каждый кусочек кровью давался. На руках пузыри вздувались. Да и ломом таранить сбоку оказалось не с руки.
В раскопе было не повернуться, сыпалась за ворот земля. Выедала глаза самодельная коптилка в чернильном пузырьке, украденная из канцелярии.
Сперва-то была у них свечечка настоящая, восковая, тоже украденная. Но сами братья ее и съели. Не вытерпели как-то, кишки переворачивались от голода. Посмотрели друг на друга, на ту свечечку, маловато, но хоть что-нибудь. Рассекли надвое, да и сжевали, одна веревочка несъедобная осталась.
Теперь коптил тряпочный шнурочек: в стене раскопа был сделан выем — Сашка догадался — и оттуда мерцал синенько, свету было меньше, чем копоти.
Оба Кузьменыша сидели, отвалившись, потные, чумазые, коленки подогнуты под подбородок.
Сашка спросил вдруг:
— Ну, что Кавказ? Трепятся?
— Трепятся, — отвечал Колька.
— Погонят, да? — Так как Колька не отвечал, Сашка опять спросил: — А тебе не хотелось бы? Поехать?
— Куда? — спросил брат.
— Мне интересно вот куда попасть! — И Колька злобно ткнул кулаком в кирпич. Там в метре или двух метрах от кулака, никак не дальше, находилась заветная хлеборезка.
На столике, исполосованном ножами, пропахшем кисловатым хлебным духом, лежат бухарики: много бухариков серовато-золотистого цвета. Один краше другого. Корочку отломить, и то счастье. Пососешь, проглотишь. А за корочкой и мякиша целый вагон, щипай да в рот.
Никогда в жизни не приходилось еще Кузьменышам держать целую буханку хлеба в руках! Даже прикасаться не приходилось.
Но видеть видели, издалека, конечно, как в толкотне магазина отоваривали его по карточкам, как взвешивали на весах.
Сухопарая, без возраста, продавщица хватала карточки цветные: рабочие, служащие, иждивенские, детские, и, взглянув мельком — такой опытный глаз-ватерпас у нее, — на прикрепление, на штампик на обороте, где вписан номер магазина, хоть своих небось всех прикрепленных знает поименно, ножничками делала «чик-чик» по два, по три талончика в ящичек. А в том ящичке у нее тысяча, мильон этих талончиков с цифирками 100, 200, 250 граммов.
Но каждый талон, и два, и три, только малая часть целой буханки, от которой продавщица экономно отвалит острым ножом небольшой кусок. Да и самой не впрок стоять рядом с хлебом-то, высохла, а не потолстела!
Но целую, всю как есть не тронутую ножом буханку, как ни смотрели в четыре глаза братья, никому при них из магазина не удавалось унести.
Целая — такое богатство, что и подумать страшно! Но какой же тогда откроется рай, если бухариков будет не один, и не два, и не три! Настоящий рай! Истинный! Благословенный! И не нужно нам никакого Кавказа!
Тем более рай этот рядышком, уже бывают слышны через кирпичную кладку неясные голоса.
Хотя ослепшим от копоти, оглохшим от земли, от пота, от надрыва нашим братьям слышалось в каждом звуке одно: «Хлеб. Хлеб…» В такие минуты братья не роют, не дураки, небось. Направляясь мимо железных дверей, в сарай, лишнюю петлю сделают, чтобы знать, что пудовый тот замочек на месте: его за версту видать!
Только потом уже лезут этот чертов фундамент крушить.
Вот строили в древние времена, небось, и не подозревали, что кто-то их за крепость крепким словцом приложит.
Как доберутся Кузьмеиыши, как откроется их очарованным глазам вся хлеборезка в тусклом вечернем свете, считай, что ты уже в раю и есть.
Тогда… Знали братья твердо, что случится тогда.
В две головы продумано, небось, не в одну.
Бухарик, но один, они съедят на месте. Чтобы не вывернуло животы от такого богатства. А еще два бухарика заберут с собой и надежно припрячут. Это они умеют. Всего три бухарика, значит. Остальное, хоть зудится, трогать не моги. Иначе озверелые пацаны дом разнесут.
А три бухарика — это то, что, по подсчетам Кольки, у них все равно крадут каждый день.
Часть для дурака повара, о том, что он дурак и в дурдоме сидел, все знают. Но жрет вполне как нормальный. Еще часть воруют хлеборезчики и те шакалы, которые около хлеборезчиков шестерят. А самую главную часть берут для директора, для его семьи и его собак.
