Байки офицера-подводника. Байка 1. Витя.
Служил у нас на лодке мичман. Звали его Витя. Кстати, его уже нет поэтому фамилию называть не буду. Пусть, так и будет Витя. Нет, он не участник АТО, не с тараканами в голове. Просто он был таким простым парнем, типичная селюковская Украина. Добродушный и недалекий.
Так вот. Судьбой в лице Партии и Правительства Советского Союза, нашему экипажу было велено осуществить первый переход на лодке данного проекта с Северного флота на Камчатку. Это был такой далекий теперь 1990 год.
В конце августа после четырехнедельного перехода подо льдами Арктики мы пришли в бухту Крашенинникова и пришвартовались.
Ну, понятно, встречали нас традиционным жареным поросенком. «Шило», правда, было свое. Наконец сбросили АЗ реактора и народ стал готовится к сходу на берег. Представьте себе, человек 70 мужиков, проведших 25 суток внутри консервной банки сходят на берег. Самое интересное, что это не родная база. Но у каждого есть заветные координаты однокашников по училищу или школе мичманов.
Сход разрешили около 7 вечера по камчатскому времени (врут, что там всегда полночь). Следующий день объявлен выходным, ну окромя той вахты, которая должна прибыть на смену.
На следующий день Витя на вахту не явился. Ситуация, в принципе, не страшная. До размеров ЧП не дорастает. Начальство беспокоить не стали.
Наступил следующий день. Вити нет. А это уже жопа. Двое суток нет человека и где искать его никто не знает, ибо поселок совершенно новый, неизученный. Механик, а это его подчиненный, отправляет офицеров и мичманов на поиски Вити. Опрос местных собак и дам-веселушек ничего не дает. Понятно, что криминал в закрытом военном городке исключен, поэтому никто особо не кипишует, но все-таки.
Третий день. Вити нет. По команде идет доклад о пропаже мичмана с самой современной подводной лодки. Флотилия стоит на ушах. Вот только в связи с отсутствием Командующего (он был в море) никто не докладывает Командующему ТОФ. Командир ходит скучный, механик бледный, а старпом и замполит, запершись в каюте, думают не об орденах за переход, а сохранности звездочек на погонах. Раздумья хорошо шли под корабельное «шило».
На четвертый день Витя появляется. Нет, он не пах одеколоном и не лучился счастьем. Он шел нетвердой походкой старого морского волка и. был абсолютно трезв.
В каюте командира все было готово к суду. Инквизиторы могли бы позавидовать. По центру сидел командир, по бокам от него, замполит и старпом. Адвокатом и прокурором выступал механик. В принципе, он в случае наличия смягчающих обстоятельств, мог быть и палачом. Перед судьями с понурым видом стоял Витя.
— Тащ командир, честно скажу, напывся.
— Ну и, а утром не протрезвел?
Самое интересное, Витю не наказали. Разве можно наказывать моряка за любовь к морю? Еще Петр Великий это запрещал. А традиции на Флоте блюдут. Так что, эта история только вошла в историю экипажа и, возможно, как фольклор понеслась по флотам.
источник cont точка даблв s/@papont/984240
Дубликаты не найдены
Э.Овечкин как то писал о том как встречают подводные лодки парасенком
Дадада. А второй поросенок был без мяса под кожей. Их когда с пирса сбрасывали то нерпы у виска крутили и не ели их
— Да, да, вы! Где вы были?
Комдив-раз – командир первого дивизиона – пытает Колю Митрофанова, командира группы.
— Не было вас на месте. Где вы были?
Лодка только прибыла с контрольного выхода перед автономкой, и Колюня свалил с корабля прямо в ватнике и маркированных ботинках. Еще вывод ГЭУ (главная энергетическая установка) не начался, а его уже и след простыл.
— Нет, вы на него посмотрите — дитя подзаборное! Да, да, именно вы — где вы были?
Колюша на перекладных был в Мурманске через три часа. Просто повезло юноше бледному. А в аэропорту он был через четыре часа. Сел в самолет и улетел в Ленинград. Ровно в семь утра он был уже в Ленинграде.
— Да, да – вы, вы, голубь мой, вы – яхонт, где вы были?
Шинель у Коленьки висела в каюте; там же ботинки, фуражка. Его хватились часа через четыре. Все говорили, что он здесь где-то шляется или спит где-то тут.
— Ну, Владимир Семенович, ну что вы в самом деле, ну где я мог быть?
— Где вы были, я вас спрашиваю?
За десять часов в Ленинграде Коля успел: встретить незнакомую девушку, совершить с ней массу интересных дел и вылететь обратно в Мурманск. Отсутствовал он, в общей сложности, двадцать часов.
— Где вы были, я вас спрашиваю?
Комдив чуть не захлебнулся.
— В отсеке?! В отсеке?! Где вы были.
Я ушел из каюты, чтоб не слышать эти вопли венского леса. (А.Покровский)
Бороды и усы на флоте. Отдельно о подводниках.
Все узнали Степана Осиповича Макарова? А вот этого адмирала? Меж тем, фамилия его достаточно известна.
Это Альфред Петер Фридрих фон Тирпиц.
А это их американский коллега адмирал Джон Уокер.
Налицо определённая мода, не знающая границ. Если вспомнить бороды классиков марксизма или Льва Толстого, или Дарвина, то адмиралы выглядят поскромнее. Но и то надо понимать, что такую бороду ещё заслужить надо. Что-то я не видел изображений лейтенантов даже тех времён с подобными зарослями, разве что усы.
У меня растительность стала пробиваться на верхней губе ещё в старших классах, причём так заметно, что мать настояла на её сбривании, пришлось обзавестись бритвенным станком. Так что в училище я поступил во всеоружии, хотя много было ребят, у которых пушок только-только начал появляться. Однако заставляли скоблить и его. Учитывая, что в казармах горячей воды не было круглогодично, операция не из приятных, были и воспаления и порезы. В конце концов я плюнул и купил элетробритву «Харьков», сбоку смахивавшую на силуэт подводной лодки.
На втором курсе отпускание усов уже не преследовалось, попробовал и я, чай, не хуже других. Но волосы уже были очень жёсткие, к губе прилегать не хотели, получалось под носом нечто вроде зубной щётки. Такие вещи иронически называли «трамплин для мандавошек». Короче, удалил я их и больше не отращивал.
Но это скорее был уникальный случай.
В наше время бороды были поскромнее и только на время нахождения в море. Ниже несколько снимков моих однокурсников во время боевых служб.
Байки офицера-подводника. Контейнер.
Как известно, жизнь у многих военных людей редко проходит на одном месте и переезды из одного гпрнизона в другой являются такой же обыденной вещью как служебное жилье или смена школ детьми.С учетом такого кочевого образа жизни, как правило, семьи офицеров не обрастают громоздким имуществом типа мебельных стенок. Уезжая из одного гарнизона мебель зачастую распродается, чтобы на новом месте купить другую у такого же отбывающего к новому месту службы. Исключения по вполне понятным причинам составляют диваны, детские кроватки, холодильники, телевизоры, столы и стулья. В народе не зря говорят, что два переезда равны пожару. А если таких переездов за время службы шесть или восемь?
В декабре 1988 года заканчивалась достройка нашей лодки в заводе в г.Северодвинске. Как обычно было принято в Советском Союзе, к Новому году промышленность должна была отчитаться об освоенных деньгах и передать Флоту очередную подводную лодку. Подписание сдаточного акта сулило заводчанам премии и государственные награды. Поэтому руководство СМП отчаянно давило на адмиралов из Военной приемки. Адмиралы же упирались, стараясь выжать из заводчан максимального устранения всяческих неполадок., чтобы в дальнейшем иметь меньше головной боли и необходимости исправлять что-то силами местных судоремонтных заводов и мастерских. Но это игры больших начальников. Экипажу же в очередной раз предстояло заниматься сбором контейнеров с пожитками.
Делалось это все, как правило по ночам, так как в дневное время необходимо было грузить имущество самой лодки. Продукты, бесконечные ящики с ЗИПом, кабели питания, несколько кубометров досок, краски, фанера, гвозди и прочее имущество. И вахты никто не отменял. Так что несмотря на конец декабря, деньки были жаркими.
С 26 по 28 декабря контейнерная станция централизованно выделила экипажу около 60 трех и пятитонных контейнеров. Опыт укладки у нас уже какой-никакой был при отъезде из Обнинска. Дружненько и весело, как муравьи мы очищали одну квартиру за другой. Заминка произошла только с комнатами начхима. У него было два неразборных дивана и тащить их с четвертого этажа по узким лестницам удовольствие еще то, но кроме этого у него еще было что-то наподобие стенки метра два в длину и как показалось из литого чугуна, подарок тещеньки. Вот уж, наверное, икалось старушке. Набивали контейнеры так, чтобы ничего там не шевелилось при перегрузке на железнодорожные платформы. Холостяки, которые еще не успели обрасти вещами подкидывали свои чемоданы и коробки в контейнеры в которых оставалось место.
Наконец, последняя машина была загружена, комнаты в общежитии и ключи сданы представителям бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей. Все. Пора прощаться с Северодвинском и готовиться к прибытию в Западную Лицу.
Прибыли на корабль и тут узнаем ошеломляющую весть. Командование ВМФ и промышленность нашли компромиссное решение. В отличие от прежнего, что лодка не принимается, но уходит на Север, решили лодку принять, но оставить еще на полгода в Северодвинске на устранение неисправностей. Помощника тут же отрядили на контейнерную станцию высвистывать обратно наши пожитки. Благо, что и в сданные нами комнаты в общежитии еще не успели заселить следующий экипаж. Так что 30 и 31 декабря разгружали все так любовно и аккуратно собранное. Это был тот случай, когда после команды «Пли!» идет «Ой! Не пли! Минеру вернуть торпеду в аппарат!».
Так и прожили еще полгода на узлах и коробках. А стенку начхиму на четвертый этаж затаскивать не стали. Занесли ее к мичману, проживающему на первом этаже.
Я не знаю, чем вызвано такое совпадение, но самые яркие воспоминания об отправке контейнеров связаны именно с концом декабря.
29 декабря 1990 года. Мне нужно отправить контейнер с вещами из Западной Лицы на Камчатку. Почему я не отправил его вместе со всем экипажем? Была небольшая вероятность вернуться после перехода на Север. Тем не менее, вопрос, как говорится, назрел. Вещи собраны, квартира сдана отделу Морской инженерной службы, живем у знакомых на пару этажей ниже. Кормим ихнего злобного кошака и поливаем чахлые в северном зимнем климате цветочки.
Вроде договорился, что 28-го КАМАЗик заберет мои вещи и отвезет в Мурманск. Стою жду. Появляется КАМАЗ, места в котором нет от слова «совсем». Что делать? Билеты на самолет до Калининграда уже взяты. Вылет в 22 часа. Дети готовы, супруга тоже. Готовы отчалить на автобусе в час дня. А вещички-то куда?
Сослуживцы помогли забить кунг, что не влезло было честно роздано им. Все. Время 6 утра, водилы нет. Появляется около 8 никакущий. Но ехать надо. Садится, пытается завестись, не заводится. Отошла клемма от аккумулятора. Вроде фигня, вот только аккумулятор в салоне под левым сидением, которое полностью забито вещичками. Высвистываю ребят, благо еще не успели уехать на службу. Разгружаем левую сторону, добираемся до аккумулятора, забиваем гвоздь между клеммой и контактом, потом, когда машина завелась, приводим пожитки в исходное.
Выезжаем. Проехали метров 200, слышу скрежет. Как сказал водила, отлетел кардан. Я не специалист, не знаю таких тонкостей. Водила выходит, достает картонку, расстилает ее и лезет под машину. Вроде бы ему надо просто проволокой что-то прикрутить. Минут пять его нет. Вытягиваю его за ноги, он спит. А мороз где-то около 25 градусов. И одной рукавицы на руках нет. Снова запускаю его под машину, теперь, чтоб забрать рукавицу.
Ладно, выехали, не в 6 утра, а около 11 дня. Контейнерная станция работает до 17. Вроде успеваем. Благо в «дипломате» пара бутылок вина и пара шампанского (все приобретено по талонам). Расстояние чуть больше ста километров, но едем со скоростью около 20. Водила засыпает за рулем и сетует, что у меня нет прав на вождение.
Блин! Бросаю водителя разбираться и лечу на контейнерную станцию, отлавливаю там грузчиков, которые согласились за талонное вино задержаться и помочь загрузить контейнер. Потом в контору, где девушка за два шампусика дала сам ящик и согласилась его оформить.
И все-таки я успел к окончанию регистрации на самолет. Хорошо, что тогда не было мобильников и я все выслушал уже в салоне самолета.
zhizd
zhizd Для неслужебного пользования
«Погружаться под верблюда!»
В Средиземном море подлодка подверглась атакам английских самолетов. Спрятаться от них на глубине субмарина не могла — утонет двугорбый подарок шейха. Но морякам жить тоже хотелось. И тогда командир лодки принял соломоново решение, приказав боцману «Погружаться под верблюда!» Это значило, что боцман, стоявший на рулях, должен был притопить субмарину до головы верблюда, а когда самолеты улетали, всплывать в надводное положение, высвобождая из воды обезумевшее от страха животное. Так они и шли по морю, периодически то погружаясь «под верблюда», то всплывая.
Понял командира буквально
Погибли от собственной торпеды
24 октября 1944 г. подлодка ВМС США «Тэнг», находясь в надводном положении, обнаружила и атаковала японский транспорт. Однако выпущенная лодкой торпеда хоть и попала в цель, но судно не потопила, и оно продолжало оставаться на плаву. «Тэнг» пустил вторую торпеду, которая вдруг уклонилась влево и стала совершать циркуляцию, т.е. возвращаться назад к субмарине. С мостика «Тэнга» это видели по следу из пузырьков воздуха от двигателя торпеды, но уклониться он нее не успели. Итог печален: субмарина была поражена собственной же торпедой и, взорвавшись, затонула. А те из подводников, которым удалось уцелеть, попали в плен к японцам.
Вышеописанный случай не единичен. 21 мая 1968 г. при возвращении с боевого дежурства в Атлантике бесследно пропала атомная субмарина ВМС США «Скорпион» (99 членов экипажа). Ее поиски оказались безрезультатны. И лишь несколько лет назад стало известно, что «Скорпион» стал жертвой собственной торпеды. По так и не установленной причине на одной из торпед с неядерной боеголовкой внезапно сработал механизм приведения торпеды в боевое положение, что грозило взрывом подлодки. Командир, дабы предотвратить катастрофу, решил срочно избавиться от взбунтовавшейся торпеды и приказал произвести ее пуск. Однако выпущенная на волю в Атлантику, торпеда начала рыскать в поисках цели, пока в прицеле ее самонаводящейся боеголовки не оказался сам «Скорпион».
РУССКИЕ
Собиратель приколов о советском подплаве отставной офицер-подводник А.Покровский свидетельствовал о следующем случае, приключившемся в одном из походов. Командиру нашей атомной субмарины было приказано сфотографировать в Средиземном море фрегат ВМС США, для чего выдали фотоаппарат с огромным объективом. И вот, всплыв как-то в надводное положение, подводники обнаружили американский корабль, который, в свою очередь, увидев всплывшую подлодку, на всех парах устремился к ней. Такой благоприятный момент упускать было нельзя, и командир, для лучшего обзора, решил лично взгромоздиться на РДП. РДП — это такая огромная выдвижная труба на рубке лодки для забора воздуха, верхнюю часть которой венчает поплавок-крышка.
Усевшись на этот поплавок с фотоаппаратом на голом торсе (жарко очень было), командир велел поднимать РДП. Воспарив над морем, как орел, он несколько раз щелкнул фрегат супостата и дал команду спускать его вниз. Но тут, как это нередко бывает у нас на флоте, случилась накладка: РДП заело, и труба, проклятая, никак не хотела опускаться. Американцы, в свою очередь, отсняв странных русских, давно ушли восвояси, а командир подлодки все еще торчал над водой на поплавке РДП и крыл что есть мочи матом на все Средиземноморье своих разгильдяев-подчиненных со старпомом во главе.
А на следующий день итальянские газеты опубликовали крупным планом снимок: всплывшая советская подлодка с поднятым РДП, на которой сидит ее полуголый командир с фотоаппаратом, снабженным объективом необычной величины. Рядом — еще одна фотография, где крупно была подана его вопящая что-то физиономия. Подпись к снимкам была лаконична: «Ох уж эти непонятные русские».
Что касается наших снимков американского фрегата, то с ними опять-таки вышла незадача: в спешке фотоаппарат забыли зарядить фотопленкой.
Случается, всплывают и катера
В середине 50-х гг. во время учений ТОФа в заливе Петра Великого произошел следующий случай. Экипаж торпедного катера (деревянный, американской постройки) почувствовал, что их корабль вдруг стал отрываться от воды и подниматься в воздух. Нет, это была не мощная рука дядьки Черномора. Это неосмотрительно всплывала подводная лодка типа «Ленинец», поднимая на себе катерников. Катер тут же стал разваливаться на части, Но его перепуганный экипаж удачно «десантировался» на палубу субмарины.
Похожий случай имел место и в начале 80-х на Камчатке. При всплытии атомная подлодка ТОФ попыталась нечаянно поднять на себе сторожевой корабль, однако он в конце концов соскользнул с палубы атомохода в родную морскую стихию.
К-429
Были на советском флоте «несчастливые» лодки, та же К-19, например, но во первых она была первой в серии, а во вторых, аварии на ней происходили в основном из-за отказов обрудования. А вот К-429 в этом отношении не повезло, абсолютно исправную лодку утопил собственный экипаж. В 1983 году ее утопили вследствии погружения с открытой системой вентиляции, через которую вода стала поступать в отсеки. А когда поступил приказ продуть балласт, чтобы экстренно всплыть, оператор вместо того, чтобы закрыть клапаны вентиляции, закрыл кингстоны и в результате этого воздух, которым должны были вытеснить балластную воду, стравили напрасно.
Тогда, в результате аварии на ПЛ, погибло 16 человек.
На совещании руководящего состава Северного флота в 1983 году адмирал В.Н.Чернавин, назначенный начальником Главного штаба ВМФ, так охарактеризовал обстоятельства гибели «К-429»: «Лодка упорно сопротивлялась неправильным действиям экипажа и не хотела тонуть, но он её всё таки потопил».
Но это еще не все. Через несколько месяцев лодку подняли и отбуксировали в судоремонтный завод для ремонта. В процессе ремонта там ее нечаянно утопили снова, прямо у стенки завода. Потом снова подняли, переоборудовали в учебно-тренировочную станцию и поставили на прикол, видимо от греха подальше.
Байки подводника
Прежде всего хочу искренне поздравить всех, кто служил, служит в подводном флоте России с вашим праздником!
И этот рассказ найденный мной на просторах интернета, пусть немножечко улыбнет в ваш профессиональный праздник.
Эти истории мне поведал приятель Олег Козырев, на даче которого мы славно отметили прошедший День Победы.
Старпом советской подводной лодки, несшей боевое дежурство у берегов Чукотки, был страстным охотником. Настолько страстным, что едва сойдя на берег, спешил не в объятия жены, а в леса, с ружьём наперевес. А ружьё у него было самое превосходное, дорогущее, с нарезным стволом, сделанное по спецзаказу… С этим ружьём он не расставался даже в плавании, и неустанно им похвалялся.
И вот однажды подводная лодка всплывает совсем недалеко от берега для каких-то нужд. Старпом выходит на палубу (или что там у подлодок?) подышать свежим морским воздухом, полюбоваться живописным скалистым берегом… И что же он видит? На самой вершине высокой скалы стоит гордый красавец олень. Бешено заколотилось сердце соскучившегося по стрельбе охотника.
«Несите ружьё! – приказывает он. – Сейчас я его, касатика, сниму. Скорее!»
Шустрый матрос мгновенно приносит футляр. Вся команда собирается посмотреть на выстрел, во главе с командиром. Старпом быстро расчехлят своё сокровище, спокойно и уверенно наводит ружьё на рогатого. Команда замирает.
Восхищённые матросы видят, как с высокой скалы в море падает красавец-олень, увлекая за собой нарты, в которых сидят два чукчи.
В застойные годы советский подводный флот был не хуже американского, наши атомные лодки были очень и очень даже хороши. Одной из них командовал самый молодой на Тихоокеанском флоте капитан первого ранга Дундуков. Был он требователен, решителен, смел и всегда точно, с инициативой выполнял приказы командования.
Однажды ему удалось невероятное. Его лодка сумела незаметно, тихо пробраться к берегам Сан-Франциско, миновать всевозможные заграждения и лечь на дно у самой мощной военно-морской базы США.
Лодка пролежала на дне несколько недель, записывая бесценную информацию. Матросы ходили на цыпочках, разговаривали шёпотом…
Наконец самым тихим ходом лодка поднялась и отправилась домой. И в самом конце зоны её таки засекли. Началась Большая погоня. Флот США много дней гнался за советской подлодкой через весь Тихий океан. Пока она была под водой, ей ничего не могли сделать, так как у неё была высокая крейсерская скорость. Но время от времени лодке нужно было всплывать, для пополнения запасов воздуха и продува чего-то там… Вот тогда расстояние опасно сокращалось… Но лодка вновь шла под воду, и всё начиналось сначала…
Но вот лодка благополучно достигла двухсотмильной зоны СССР. Её окружили свои корабли и самолёты. Американские эсминцы вынуждены были остановиться. Поняв, что он сумел выпутаться из сложнейшей передряги, переполненный чувствами облегчения капитан Дундуков поднялся на «палубу», снял штаны, нагнулся, и показал американцам две ослепительно белые ягодицы…
Вскоре, в Кремле ему была вручена звезда героя Советского Союза. А дорогой Леонид Ильич, узнав про недипломатичную выходку капитана, пошутил, что за две белые ягодицы можно было бы и две звезды вручить…
Но это не конец истории. Есть ещё и эпилог. В 90-е годы Америка победила в холодной войне, и воцарилась над миром, не подозревая ещё, что ей тоже скоро конец, ибо Китай.
Сын вышедшего в отставку по возрасту капитана Дундукова переехал жить в Америку, неплохо там устроился, и однажды пригласил к себе отца погостить немного в земном раю.
Так вот. Когда Дундуков сошёл с трапа самолёта, то вдруг увидел, что к нему направляется группа пожилых американцев, в военной морской форме. В руках у них развивались американский и советский флаги. Они сердечно поприветствовали нашего капитана, и вручили ему снимок, на котором были изображены его ослепительно белые ягодицы.
Нужно было видеть, как седовласые американские моряки и советский капитан обнимаются, плачут, и с умилением рассматривают фотографию капитанской задницы, как воспоминание о прекрасной молодости и ушедшей холодной войне.
Всем подводникам мои поздравления.
«Восхищённые матросы видят, как с высокой скалы в море падает красавец-олень, увлекая за собой нарты, в которых сидят два чукчи.»
Блин! Ржач пробивает, а я на работе сижу.
не принимается, надо на «Р»
не дождетесь, как бы вы не скакали)))
Рассеянный у бассейна
Двойные стандарты
За все, что вы любите на этой славной земле
Если обидел шимпанзе
Хороший мальчик
Как реставрируют сиденья стадиона
Ответ на пост «На волне постов про чаевые»
Текст книги «Акулы из стали (сборник)»
Автор книги: Эдуард Овечкин
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Меня тут многие про кормёжку на подводных лодках спрашивают. Про всё в одном рассказе написать, конечно, сложно и практически невозможно. Например, как я ни буду описывать, вы всё равно не поймёте вкус еды, приготовленной на воде двойной дистилляции. Это просто невозможно понять. Когда лодка собирается в поход на два-три месяца, то еду на неё загружают несколько дней и распихивают, куда только можно. Особо ценную и скоропортящуюся – в специальные холодильные камеры, остальную – где найдут свободное место, то есть везде. Поэтому сегодня я расскажу вам одну историю про хлеб.
Хлеб на подводной лодке особенный. Его сначала выпекают, потом обезвоживают парами спирта в специальных камерах и упаковывают вакуумом в целлофановые упаковки. Из обычных нарезных батонов и «кирпичиков» чёрного получаются такие деревянные, отдающие спиртом поленца. Перед подачей его пилят, смачивают водой и греют в духовке. Скажу я вам, что такого вкусного хлеба, который в итоге получается, вы не пробовали нигде и никогда. Все ваши французские багеты «прямо из печи» просто отдыхают в сторонке.
Дело было в первой моей автономке. Недели через три мы как-то начали замечать, что порции хлеба на столах резко уменьшаются. На все гневные вопросы интендант Лёня делал вид, что очень занят, и срочно убегал. В итоге вообще однажды на столах мы с удивлением обнаружили полусырые бесформенные куски теста, гордо выдаваемые камбузными крысами за хлеб собственного приготовления. Естественно, командира попросили разобраться, что за херня творится.
Мизансцена такова: полдвенадцатого ночи. Вообще, конечно, время на подводной лодке вещь довольно относительная, но было именно так. В центральном посту командир за вахтенного офицера (спит в командирском кресле, положив нос в нагрудный карман), командир дивизиона живучести Антоныч (самый старый и опытный офицер на корабле: от матроса до капитана 3-го ранга дослужился) за вахтенного механика и Эдуард – командир группы автоматики общекорабельных систем за оператора пульта общекорабельных систем. Всякие там штурмана, связисты и прочие бесполезные люди сидят по рубкам, хер знает чем занимаются и поэтому в действии участия не принимают.
Командир вызывает к себе интенданта Лёню на разборки. Лёня, весь такой красивый и с белым полотенцем на руке, прибегает со стаканом чая для командира.
– У нас всё нормально, тащ командир, – блестит слезой в голубом глазу Лёня. – Работаем по плану.
– По плану, – похрапывает командир, – это хорошо. Где хлеб, Лёня?
– Так эта, тащ командир… Он эта… Того, в общем-то. Кончился, – выдохнул Лёня.
Командир даже проснулся. Он посмотрел на Лёню маленькими красными глазками (они у всех подводников такие в первый месяц плавания) и тихонечко, почти шёпотом, спросил:
Лёня даже открыл рот, чтобы что-то ответить, но не успел, так как вынужден был увернуться от брошенного в него стакана с чаем.
[Закрыть] расстрелял при первом же всплытии!
Антоныч с чувством глубокого уважения встал по стойке смирно и доложил:
– Сан Сергеич, да они его потеряли просто и найти не могут. Мы с Эдуардом сейчас сменимся и найдём им хлеб.
Эдуард, конечно, удивился. В его планах была потеря сознания хотя бы на пару часов в своей уютной кроватке, но Эдуард был ещё лейтенантом и в строгом табеле о рангах подводного флота права голоса не имел, хотя и сдал уже к тому времени первым из своего выпуска зачёт на допуск к самостоятельному управлению.
После смены с вахты в начале первого ночи Антоныч с Эдуардом сходили на вечерний чай, выпили сока гуавы (после той автономки сок гуавы и папайи до сих пор не пью), переоделись в лохмотья и пошли играть в глистов. Я с тех пор (а Эдуард – это был я) в таких местах, где мы были в ту ночь, и не лазил больше никогда за всю свою насыщенную событиями жизнь.
Поспать удалось минут сорок, потому как сеанс связи, поиск полыньи и всё такое, но зато хлеб все ели от пуза теперь.
«Хилтон»
Нас так называли мелкописечные подводники от зависти. Ну да – была у нас сауна, солярий, зона отдыха и спортзал, а у некоторых даже курилки на борту не было. Курили в выхлопные патрубки дизель-генераторов на перископной глубине.
Но если вы думаете, что мы только в сауне и сидели в автономках и выходах в море, то очень заблуждаетесь. Режим службы в море такой, что самой большой роскошью считалось поспать. За три месяца первой автономки в сауне я был раза два, наверное. И то один раз потому, что было прикольно в забортную воду с температурой минус два градуса на Северном полюсе попрыгать. А ещё пресная вода – один из ресурсов, который подлежал строгому учёту и экономии.
Когда в базе стояли – то да, хоть каждый день ходи здоровье поправляй. А в море в сауну у нас ходила только категория людей, называемых нами «пассажирами», – всякие высокие начальники и флагманские специалисты, желающие приобщиться к загребанию жара чужими руками и совершить подвиг, ничего не делая.
Вот так было и в первой автономке. Пошёл с нами один контр-адмирал абсолютно быдлятской натуры. Разговаривал как извозчик, был отменным хамом и абсолютно наплевательски относился к людям. С нами тогда ходила съёмочная группа ОРТ и фильм сорокаминутный про нас выпустила. Про него ни слова не сказали, и это посторонние люди, которые просто наблюдали за всем со стороны. Представляете, каков был гусь? Я даже интересовался у командира, а есть ли у него высшее образование.
И вот, наверное, через месяц наших мытарств подо льдами Арктики приказывает он истопить себе сауну и набрать в бассейн пресной воды с температурой тридцать шесть и шесть градусов по Цельсию. Дали отбой тревоги, первая смена на вахте, я иду к себе в каюту, по дороге захожу в сауну. На бортике бассейна стоит командир второй трюмной группы Андрей и опухшими красными глазёнками наблюдает за набирающейся туда пресной водой.
– Чё делаешь? – спрашиваю Андрюху.
– Нет, в душу свою, крайне уставшую.
Я, отупевший от недосыпа, стою рядом и тоже пялюсь на воду. И тут меня посещает гениальная мысль:
– Слушай, – говорю, – Андрюха, а давай в бассейн нассым ему.
Сказано – сделано. Нассали. Позвали вахтенных из соседних отсеков, те тоже нассали. Прошлись по каютам, опросили желающих, кто хочет приобщиться к прекрасному. Хотели все. Бассейн набрали довольно быстро и литров пятьдесят, наверное, пресной воды сэкономили экипажу.
Третья смена. Сидим на вахте в центральном, заваливается это мурло с распаренной рожей и плюхается своей толстой жопой в командирское кресло (никто никогда в него не садился, традиция такая – в командирском кресле сидит только командир). Один из флагманских лизоблюдов услужливо интересуется:
– Ну как попарились, тащ адмирал?
– Ох, и хорошо же! Бассейн вообще замечательный, плавал там, как дельфин в утробе матери. Водичка тёпленькая, в рот её набирал и струйками по стенам брызгал, как юный китёнок.
Я понимаю, что если сейчас начну смеяться, то мне крайне сложно будет списать это на нервный срыв. Терплю. Чувствую, лицо сейчас сгорит и глаза лопнут от натуги. Вахтенный механик (мой командир дивизиона) жук тёртый, говорит:
– Скокни-ка, Эдуард, в мою каюту, я там блокнотик свой забыл.
– Давай рассказывай, сидишь тут, время тянешь!
Рассказал. Командиру врать не принято у моряков. После этого минут пятнадцать лодка была абсолютно неуправляемой на глубине ста двадцати метров. Ржали, брызгаясь слезами и слюной, все – командир, замполит, боцмана на рулях, штурмана и акустики в своих рубках.
– Спасибо, Эдуард, – сказал командир, пожимая мне руку, – от души! Вам с Андрюхой по благодарности от меня с занесением в личное дело за высокий профессионализм и флотскую смекалку!
Никогда не обижайте подводников. Очень уж мстительная фантазия у них развита.
История эта произошла в тот день, когда к нам в Заполярье пришло лето. Не то, которое календарное, а настоящее: с жарой, тишиной и гладким, блестящим от солнца морем. Тучи уплыли в Норвегию, чайки улетели на помойки, а вся подсменная вахта валялась на корме, жаря свои белёсые тельца под ультрафиолетом и торопясь получить тот чудесный северный загар с зеленоватым оттенком.
Мне, как дежурному по кораблю, валяться не полагалось, а полагалось бдеть, хоть и воскресенье на дворе. Поэтому телефонный звонок меня несколько удивил.
– Восемьсот шестой бортовой, дежурный….
– Эдуард, – перебил меня командир, – а что за лежбище морских котиков у нас на корме?
Странно, чего бы это командир забыл в дивизии в воскресенье?
– Так это подсменная вахта, тащ командир, усиливают организм витамином Д по рекомендации врача.
– Точно только подсменная?
– Тащ командир, да я бы забоялся один внутри-то сидеть.
– Короче, загоняй всю эту вакханалию вниз и остальных, кто на борту, в центральном собери, я минут через десять буду.
Прибыл даже вместе с интендантом Лёней. Что-то, видимо, намечается.
– Спасибо, что хоть оделись, товарищи отдыхающие! Значит, дело такое. Во флотилии сейчас находится начальник штаба военно-морского флота. Изъявил желание посмотреть на «Акулу». Просил жопы не рвать и не усердствовать: пирс не красить и ковры не стелить. Он так, ради любопытства.
– Что, – решаю я уточнить на всякий случай, – и швартовые на беленькие менять не будем?
– Дык я один не справлюсь, они же тяжёлые!
– А ты языком. Языком-то своим справишься по-любому. Короче. Приборку организовать быстренько, всё помыть и одного Лёне в помощь для организации фуршета. Вопросы?
– Сан Сеич, – деликатно закашлял штурман Андрей, – положено как бы его флаг поднимать, когда он на борт прибывает!
– А зачем мне эта лишняя информация? У тебя боцмана в подчинении, пусть поднимут.
– Так нет у нас его на борту – не получали такой!
– Андрей, значит, когда Эдуард скомандует: «Флаг начальника штаба поднять!», залезешь на флагшток и будешь оттуда орать дурным голосом: «Я флаг начальника штаба флота!» Ну, мне сказать тебе «позвони в дивизию и спроси», или ты просто позвонишь в дивизию и спросишь?
Андрей звонит в дивизию.
– Нет у них тоже такого флага.
Андрей звонит в штаб флотилии, там тоже такого флага нет.
– Ладно, – говорит командир, – на флот уже не звони. Неси книжку, покажи, как он хоть выглядит.
– Да… Замысловато выглядит, – тянет командир, – надо что-то думать. Значит, так. Штурман, неси Андреевский флаг новый и фломастеры какие-нибудь, Лёня неси простынку белую, ножницы и нитки с иголками. Будем творить.
Ну, разложили Андреевский флаг на столе, вымеряли линейкой пропорции (целый инженер же с высшим образованием в группе нашёлся!), вырезали квадраты из простынки, пришили почти аккуратно белыми нитками. Сидим – любуемся.
– Ну что, – потирает руки командир, – дело за малым осталось! Два якорька да веночек изобразить! Штурман – к барьеру!
– А чего я-то? – удивляется штурман. – Я что, художник, что ли?
– Ну, во-первых, раз я сказал художник – значит, художник! А во-вторых, достаточно того, что во-первых! И попререкайся мне ещё, так я вернусь к варианту твоего залезания на флагшток!
Ну, рисовали все, конечно. Подводники – они же как дети, а тут такая раскраска! И якорьки тебе красненькие, и веночек с бубочками – прям про этого начальника штаба забыли от творческого экстаза и неожиданного обретения своего художественного предназначения. Командир вокруг нас ходит и ценные указания раздаёт по нанесению правильных оттенков. Сотворили. Стоим, смотрим.
– Да, – резюмирует командир, – печальная картина-то вышла. Ладно, Эдуард, лезь на рубку и помахай мне им оттуда, а я с пирса погляжу. Может, с пирса не так страшно будет.
– А флаг-то как? – кричу ему в ответ, чтоб разрядить обстановку.
– Еде-е-ет! – кричат из центрального. – Из дивизии позвонили!!
Командир поднялся к рубочному люку и проводит рекогносцировку на местности.
– Значит, Эдуард, когда он на трап встанет и я скажу «Смирно!», ты ори сразу дурным голосом: «Флаг начальника штаба флота поднять!», но при этом его не поднимайте, пока он до рубки не дойдёт. Потом, значит, он такой вот тут проходит, а я вот сюда стану и в люк его буду сразу подталкивать. А ты вот здесь встань и углы обзора ему закрой своей тщедушной тушкой. Эх, жалко, не Борисыч сегодня дежурным стоит!
И бежит к трапу встречать высокого начальника. А с ним, естественно, и свита его приехала, как положено – пятеро капразов каких-то московских. Они от наших-то сразу отличаются, за двести метров не ошибёшься. Важные такие все, холёные.
Сначала план шёл как по маслу. А потом, когда начальник штаба вниз уже полез, эти его спрашивают разрешения покурить.
– Ну, если дежурный вам разрешит, товарищи офицеры, то курите, конечно.
И, вниз, значит, полез. Командир – за ним.
– Тащ дежурный, можно мы на мостике у вас покурим? Тут вот и пепельницы у вас имеются!
– Курите на здоровье, – разрешаю я, – товарищи офицеры штаба флота!
– А вы спускайтесь, не стойте здесь, мы тут разговоры свои разговаривать будем. Да и что вы тут торчать будете попусту, вы же офицер, а не болванчик какой-то.
«Эх, товарищи офицеры штаба! Да не торчал я там, а выполнял важную миссию по защите чести Северного флота, между прочим!» – подумал я, пока спускался вниз. Чуть позже спустились и капразы. Ржут, как кони.
– Мы поняли, – говорят, – товарищ дежурный, почему вы там стояли!
«Ну, блин, – думаю я, – вы ж стратеги и тактики ВМФ, как вам не понять-то».
– А что, вам флотилия заранее флаг начальника штаба не передала?
«Да нет его на флотилии-то», – думаю я, но вслух говорю:
– Никак нет! Везли, но у них машина сломалась!
– А вы молодцы, ребята, не растерялись! Настоящие моряки!! Смекалистые.
– Мы же подводники, – говорю, – нам без смекалки никак!
– И правильно! Только мы когда обратно вылезать будем, вы тоже там встаньте, на всякий случай. А то он мужик-то хороший и с чувством юмора, но может потом во флотилии и вздрючить кого-нибудь за то, что флагом вас не обеспечили. А оттуда и вам потом наверняка достанется!
– Да уж непременно, – отвечаю, – достанется!
– Ну вот и договорились! Кто нас по кораблю проведёт?
– Да вот прямо я и проведу!
Смекалка – это тоже флотская традиция. Находить выход из неожиданных ситуаций, не имея на это достаточных ресурсов и возможностей, своего рода искусство даже, доложу я вам.
Возможно, у вас возникнет диссонанс с тем, что я сейчас описываю, и современными картинками в газетах. Путины и Шойгу по лодкам у нас не шастали, и показушность хоть и была, но не возводилась в ранг абсурда. Офицеры не носили футболок под куртками и не пришивали белых подворотничков на рабочую одежду. В море два раза в день подводнику выдавался спиртовой марлевый тампон, которым он макал себе в чай… Шучу, протирал себе шею, лицо и руки. Микропыль потому что везде и всегда, и отмыть её водой не получается. А тут белый подворотничок… Ну, вы меня понимаете.
Руководящие документы строго предписывают нахождение на борту атомной лодки в специальной одежде, промаркированной штампом «РБ» – «радиационная безопасность». Нахождение на борту в повседневной одежде запрещено. Мало того, по предписаниям переодеваться в своё РБ подводник должен в специальном помещении на пирсе.
Но. В кают-компанию на собрания и приёмы пищи подводники ходят только в кремовых рубашках и с погонами. Такая традиция. Даже если, например, прибежит дежурный по кораблю передать командиру какую-нибудь бумажку, то стоять он будет ровно на пороге кают-компании и тянуться, пока бумажку у него кто-нибудь не заберёт.
Случай один курьёзный произошёл у нас с этой традицией.
Загнали нас тогда в Оленью Губу на пару месяцев какие-то работы с шахтами ракетными проводить. Ощущение такой свободы, как в Оленьей Губе, я не испытывал никогда за всё время своей службы. Наш штаб в ста двадцати километрах, топлива для машин на флоте нет, то есть учить они нас могут только по телефону. В Оленьей Губе (крохотный поселочек) подводники с «Акулы» такая же диковинка, как Филипп Киркоров живьём. Все два магазина и один бар тут же переходят на круглосуточный режим работы, женщины расчехляют свои косметические средства и делают эпиляции везде. А рядом же ещё Снежногорск и Полярный – эх, дубинушки, ухнем! Командира нашего под белы рученьки увели сразу же товарищи его, набежавшие в баню со всем таким.
В любом мужском коллективе количеством более трёх обязательно найдётся один маньяк-рыбак. У нас их тоже хватало, а Оленья Губа рыбалкой славилась. Не успели пришвартоваться, как наши маньяки уже бегали по пирсам с удочками и радостно повизгивали от предвкушения.
– Слышь, Эдик… – говорит мне Слава, наш комдив-два и главный экипажный маньяк-рыбак. – Нам бы лодочку раздобыть.
– Это вам бы, – отвечаю, – маньякам, лодочку бы раздобыть. А мне – поспать бы. Я ж на проходе в узкости не спал за пультом на идашках, как некоторые, а в центральном сидел.
– Не, ну рыбу-то есть будешь.
– Каэшна буду, но не улавливаю здесь логических связей. Ты что, с товарищем рыбой не поделишься и «за так»?
– А ты что, с товарищем не сходишь лодку поискать «за так»?
Сука, подловил меня. Пошли с ним к военным надводным корабликам лодку искать. А как мы выглядим, вы уже поняли. Заходим на пирс к какому-то судёнышку военному, судя по окраске. Верхний вахтенный на нём аж подпрыгнул спросонья, когда нас увидел. Сначала испугался таким диковинным животным, а потом вспомнил устав:
– Ой, стоим, стоим, ой боимса, боимса! Слышь, страшила, свистни там, кто у вас старший на борту.
Свистнул. Выскакивает старлей какой-то на палубу:
– О! Ребята! Вы же! Подводники, да?!
– С вот той вот громадины?!
– Ну. Тока эта, слышь, тут рыба-то есть у вас в заливе?
– Ну, дык! Во скока! – У него аж кончились руки, как он показал. – Тока на лодке лучше вот там за бочками ловить!
– Ну, так и мы о чём. Дашь нам лодку-то?
Тот почесал под пилоткой, посмотрел вокруг.
– Ну, вот ялик есть. Три литра шила и забирайте.
– Слышь, а ты не прихуел ли – три литра шила за покататься брать?
– Да какой покататься! Навсегда забирайте!
– Так, пират, ты тут постой и никуда не уходи. Мы щаз вернёмся.
Громко стуча копытами и тяжело дыша от волнения, бежим к старпому. Весь спирт же корабельный у него хранится, и выдаёт он его строго по необходимости:
– Сей Саныч. – кричим мы ему сбитым дыханием в каюту. – Три! Литра!! Срочно!! Давайте.
Сей Саныч хлопает в нашу сторону глазами.
– Там! Эта! Ялик. Наш будет.
Старпом быстренько набулькивает нам трёшечку. Мы хватаем десяток матрозавров своих и бежим обратно. Ялик уже стоит на пирсе и вытирается тряпочками. Производим натуральный обмен и тащим его к нам на пирс. Вокруг ликование, конечно, и чуть не драка начинается за то, кто на нём в море срочно за рыбой выходит.
– Так! – командует Славик. – Мы с Эдиком идём и ещё четырёх с собой берём. Жребий тяните!
Ну и, в общем-то, отчалили они за добычей. Вернулись в полночь. Я к тому времени уже выспался и ждал их на пирсе с багром.
– Давай! Подтягивай! – кричат маньяки и радостно машут мне конечностями.
– Вы рыбу сначала покажите, а я уж подумаю, подтягивать вас или обратно в море выпихивать.
Рыбы, конечно, они изрядно притаранили. Мешка два, наверное, или три. Выгрузили это добро на пирс и вздыхают:
Зарядили Лёню. Лёна знатно расстарался – наварил бочку ухи с луком, яйцами и всем положенным лавром и чёрным перцем. Часа в два ночи собрались мы в кают-компанию уху эту есть. Человек, может, десять или пятнадцать. Только разлили по тарелкам, как слышим, папа наш топает по трапу к себе в салон (а у него вход в каюту как раз напротив кают-компании). Топает тяжело, видимо, пьян – устал в бане-то. Спускается в тамбур со вздохами и видит картину: в кают-компании накрыты столы, сидят офицеры в рубашках и едят суп. На входе, как положено, стоит Лёня в белом пиджаке. Сказать, что командир в этот момент удивился, значило бы сильно попрать факты. Командир дёрнулся, выпрямил спину и выпучил глаза:
– Приятного аппетита, товарищи офицеры! – пробасил он. – Лёня, иди-ка сюда!
Взял Лёню за лацкан и шепчет ему в ухо, так, что в Финляндии слышно:
– Лёня, а что происходит-то?
– Уху едят, тащ командир!
– Я вижу, что не вальсы танцуют. А что, сейчас обед уже?
– Никак нет, тащ командир! Два часа ночи! Они рыбы наловили и попросили меня уху им сварить. Не мог же я отказать!
– Каэшна не мог! Этожы офицера мои! Хто им может отказать? Ну, слава богу, а то я думал, что пора бросать пить уже!
– Товарищи офицеры! – бодро обращается к нам командир. – А найдёте ли тарелочку для командира сваво?
Мы от такой наглости даже сёрбать перестали.
– Тащ командир! – не выдержал Слава. – Ну что за подъебос такой, чесслово? Неужели мы командиру своему ухи пожалеем? Свою отдадим, если что!
– Ай, малаццы! – радуется командир. – Ща тужурку сниму и приду. Лёня, наливай!
Приходит, садится на своё место (а у каждого офицера в кают-компании есть своё место), с удивлением смотрит на уху, ложку и хлеб.
– Не понял. Это всё, штоле? Вы что её, на сухую, штоле, лопаете? Где сто граммов-то?
– Тащ командир, мы же на подводной лодке, а не пьяницы вам какие-нибудь!
– Да ла-а-адно! Што тут у вас, клуб трезвенников организовался за время моего отсутствия? Кроме вас, дежурного и верхней вахты тут ещё кто трезвый есть? Мож, щаз большой сбор сыгранём и проверим?
Да какой такой большой сбор? Половина же сейчас под «Фроузен» Мадонны отплясывает где-то в Оленьей Губе, а не на борту даже вовсе. Поэтому сидим и молча сопим.
– Лёня, – не выдерживает командир, – возьми там в шкапчике у меня нольпяточку, разбодяжь да неси скорей со стаканами, а то уха остынет.
Знатно поуховали тогда, доложу я вам!
Чуть про ялик-то не забыл рассказать. Мы так и уехали потом с ним в родную базу. Удивительная, доложу я вам, картина – ракетный подводный крейсер стратегического назначения с принайтованным на ракетной палубе яликом.
Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.
