Рассказ про собаку в цирке
Здравствуйте, дорогие ребята!
Давайте знакомиться. Зовут меня Валентин Иванович. Фамилия – Филатов.
Я дедушка. У меня есть любимая внучка Юленька. Она уже большая, учится в школе, в третьем классе. Юля занимается гимнастикой, танцует, но больше всего на свете любит цирк. Конечно, ничего удивительного в этом нет. У Юли все родные: мама, папа, тётя Таня, дядя Саша и я, дедушка Валя, – все работают в цирке, дрессируют зверей.
Но Юлю это не пугает. Она смелая девочка и решила обязательно стать дрессировщицей. Я часто рассказываю ей про зверей, вожу в зоопарк и в цирк.
В зоопарках звери просто живут в клетках и никаких трюков не исполняют. А в цирках животные участвуют в представлении, как настоящие артисты. Они умеют ходить на передних лапах, прыгать в огненное кольцо, выкидывать уморительные коленца. Глядя на всё это, зрители удивляются, восхищаются, смеются. Ещё бы, разве не удивит вас медведь, раскатывающий на велосипеде, не восхитит слон, стоящий на одной ноге, не рассмешит обезьянка, бегущая с коромыслом?
Всё, что я рассказывал своей внучке про зверей, я записал и составил из этих рассказов книгу. Посвящаю её всем детям, которые любят животных и любят цирк.
В медвежьих объятиях
История о том, как я стал дрессировщиком, интересная, но очень длинная. В ней немало смешного и страшного, весёлого и грустного. Если вы никуда не торопитесь и у вас есть лишнее время, сядьте поудобнее и слушайте.
Когда мне исполнилось шесть лет, я уже был цирковым артистом – выступал со своим первым учителем Иваном Ивановичем Ивановым в двух номерах: акробатом в икарийских играх и гимнастом на ножной лестнице.
В икарийских играх взрослые артисты лежали на специальных подушках и ногами перебрасывали друг другу нас, маленьких ребятишек. Во время перелётов мы кувыркались в воздухе, а в конце номера показывали на ковре акробатические прыжки: колёсики, флик-фляки, сальто-мортале.
На лестнице я выполнял стойку на руках, делал флажки, оттяжки – довольно трудные трюки. Конечно, прежде чем я осилил всё это, получил немало подзатыльников от взрослых артистов и синяков от неудачных падений.
Хотите знать, как я попал в цирк? Очень просто. Я родился и вырос в цирке. Мой дедушка ещё сто лет назад выступал с дрессированными тиграми. Мой отец Иван Лазаревич пошёл по дедушкиным стопам – дрессировал хищных зверей: косматых львов, полосатых тигров, пятнистых леопардов. А мама работала наездницей и помогала отцу обучать зверей. Шесть моих братьев и одна сестра тоже стали цирковыми артистами: акробатами, музыкальными эксцентриками, жонглёрами.
С детства я помогал старшим кормить животных, смотрел, как их дрессируют, старался не трусить, хотя порой от львиного рыка душа уходила в пятки.
Самым добродушным из всех зверей был большущий медведь Колька. Так мне, во всяком случае, казалось. Мы с ним очень подружились. Три года подряд он играл со мной, брал с ладони сахар, разрешал гладить густую мягкую шерсть. Иногда после репетиции брат сажал меня верхом на медвежью спину, и Колька, храпя и слегка переваливаясь с боку на бок, катал счастливого наездника вокруг манежа. Было весело и немного жутковато. Всё-таки медведь не скаковая лошадь!
Однажды летом выступали мы в небольшом городке Гусь-Хрустальном. Жарища стояла прямо африканская! В нашем передвижном парусиновом цирке «Шапито», похожем на огромную палатку, было очень душно. И люди и звери изнывали от зноя. Особенно трудно пришлось моему другу медведю Кольке – представляете, летом, в такую жаркую погоду, носить меховую шубу!
Колька совсем извёлся. Ревел благим матом и гремел длинной цепью, накинутой на врытый в землю столб. Дышал Колька часто и по-собачьи высовывал длинный красный язык.
В это время я нёс на руках пятилетнего племянника Толю. Он плакал горькими слезами и кричал:
– Неси меня к маме, я пить хочу, я пи-и-ить хочу!
Разбуженный детским плачем, Колька встал на задние лапы, а передние положил на край ямы. Морду он задрал кверху и недовольно зарычал. Поскольку мы были старыми друзьями, я не обратил внимания на его рычание, а старался успокоить маленького Толю.
Несчастье произошло мгновенно. Когда я проходил мимо ямы, раздражённый Колька сгрёб меня передними лапами за ноги, и я полетел вниз, на дно. Хорошо, что я успел отбросить племянника подальше от ямы, иначе мы бы оба очутились в медвежьих объятиях. Толя завопил ещё пуще, я присоединился к нему, зовя на помощь истошным криком. Кричал я не только от страха, но и от боли.
Это ещё больше разозлило медведя. Он пустил в ход когти. На крик сбежались братья и с трудом вырвали меня из звериных лап. Медведь распорол когтями мою ногу от середины бедра почти до щиколотки.
В больнице мне обработали раны, зашили их шёлковыми нитками. Ногу уложили в лубок, а меня – в больничную палату. Было очень больно, но я терпел и не плакал.
После выписки из больницы пришлось ещё несколько недель ходить на костылях и навсегда расстаться с акробатикой.
Казалось бы, этот случай должен был отбить у меня всякую охоту возиться со зверьём, а вышло совсем наоборот – я твёрдо решил стать дрессировщиком!
Моя подружка Нелли
Вскоре мы поселились в Москве, на Васильевской улице, в доме номер 13. Здесь размещался цирковой Зооцентр, которым заведовал мой отец. Во дворе был настоящий зоологический сад.
Сюда со всего света привозили диких животных: из уссурийской тайги – тигров, из индийских джунглей – слонов, из Африки – гепардов и львов, из Южной Америки – обезьян и попугаев, из пустынь Средней Азии – змей и верблюдов, из русских лесов – медведей. Зооцентр распределял их по циркам и зверинцам, а больных зверей оставлял у себя до выздоровления.
Мне, конечно, здо́рово повезло. Всё свободное от школы время я проводил возле звериных клеток. Наблюдал зверей, кормил их, помогал ветеринарному врачу, нашему доктору Айболиту, лечить больных животных.
К сожалению, дрессировкой в Зооцентре занимались мало. Поэтому в свободное время я бегал на репетиции и представления на Ярославский рынок в зверинец, где с группой львиц выступал муж моей сестры и Толин отец – Александр Николаевич Корнилов.
Рассказ про собаку в цирке
Анастасия Мельникова
За последние двадцать лет в дикой природе вымерло больше десяти видов животных — яванский тигр, западный черный носорог, китайский речной дельфин и другие. Но лозунг «Звери должны жить на воле» продолжает привлекать сторонников экологического движения. О том, чем отличаются домашние, цирковые и дикие животные и надо ли их бояться, РИА Новости рассказал художественный руководитель Большого Московского цирка Аскольд Запашный.
— Цирк многие не любят, потому что считают, что там издеваются над животными. Это мнение порой подкрепляют доказательствами — некими видео в интернете. Что вы отвечаете в таких случаях?
— Тема для меня очень актуальная. Я болен цирком и готов говорить об этом часами. Да, и мне дико обидно, ведь это — грязная политика, которая действительно работает. Ее цель — воздействовать на нормальных людей, манипулировать ими.
— Кто этим занимается?
— Так называемые зеленые организации, не «Гринпис», а другие, которые в нашей стране только зарождаются.
В мире они работают по определенной схеме: появляются новые кандидаты на какую-то определенную должность во власти, продвигаются какие-то партии и начинают придумывать ходы. Чтобы заявить о себе, им нужно создать проблему — политическое пугало — а потом заставить о ней рассуждать.
— Что вы отвечаете на обвинительные реплики вроде «вы перевозите животных в маленьких душных контейнерах, держите в неволе, дрессируете»?
— Давайте вопросом на вопрос. Что отвечают люди, перевозя собаку самолетом и сажая в маленькую переноску, которую еще не всегда разрешают брать в салон? И ведь эта собака тоже, по сути, в неволе живет и перевозится.
— Это же домашнее животное, а не дикое.
— Какая разница? Да, собакам и кошкам действительно удобно с людьми. Но почему те, кто пишет мне в соцсетях злобные комментарии, решили, что льву, который изначально рожден в цирке, среди людей, плохо живется? Он не знает другого, не знает дикой природы. Это по факту такое же домашнее животное, только экзотическое. Или, например, белые тигры. Они появились как исключение из правил, но потом люди решили их разводить. Такие животные не могут охотиться из-за отсутствия маскировки. Можно ли назвать их дикими?
Здесь такая логика просто ломается — и у хейтеров нет ответа на этот вопрос.
— А у вас есть.
— Да. Для меня нет разницы между так называемым домашним животным и экзотическим, воспитанным в неволе. Большинство собак живут в небольших квартирах. И их хозяева обычно думают: «Моей собаке со мной хорошо». Так и моим тиграм хорошо. Животное в цирке доживает до 16-18 лет — глубокой старости, его любят, за ним ухаживают, его хорошо кормят, лечат, если нужно. На воле они бы жили в лучшем случае до пяти-шести лет.
— Почему такая разница — там слишком опасно?
— В дикой природе у них — постоянная битва за выживание. Они должны искать себе еду, а это борьба, часто кровавая. Если зверь ранен, никто ему не поможет — не вылечит, не выходит. Он просто умрет — от болезней или от голода. Или найдется кто-то сильнее его, и тогда животное погибнет в схватке.
Чтобы понять реальную картину, достаточно посмотреть не пропагандистское видео, а любое профессиональное документальное кино о живой природе.
Мне пишут: «Посмотрите фильм «Дамбо». Отвечаю: «Вы хотите, чтобы дрессировщик, работая с животными всю жизнь, из фильма про компьютерного слона, который на компьютерных ушах летает по Африке, что-то для себя почерпнул?» Это то, что я называю мультяшным мышлением.
— Вы же смотрели ставшее вирусным видео с эпилептическим приступом у тигра на выступлении цирка Багдасаровых в Магнитогорске?
— Его приводят в пример, когда пытаются доказать, что дрессура способна вызвать эпилепсию. Но если это так, то где другие примеры, ведь сейчас у каждого второго есть камера в телефоне. Наберите в поисковике — и вы увидите только эти растиражированные кадры одного и того же случая. Никто не знает, отчего такие приступы случаются, их нельзя как-то остановить, можно только переждать.
На видео Артур Багдасаров сначала пытается понять, что с животным происходит: берет палку и проверяет зверя на чувствительность. Я бы тоже так сделал. Помощники пытаются вернуть тигра в сознание, обрызгав водой. Потом дрессировщик за хвост оттаскивает животное в безопасное место, подальше от других хищников, которые в такой момент будут инстинктивно пытаться броситься на слабого. Их, думаю, сдерживала Карина Багдасарова, которая также была на манеже.
Зоошизики, которые, в отличие от зоозащитников, с животными никогда не работали, пишут: «Тигру стало плохо, а его бьют палкой». Начинается хайп, и мало кто задается вопросом: «А зачем это дрессировщику? Он что, дебил — специально жестоко (как они думают) обращаться с животным на арене?»
— Как с этим можно бороться?
— Только информацией и призывом к здравому смыслу. Ведь кроме зоошизиков, тех, кто зарабатывает на этом деньги или хайп, есть и просто люди, поддающиеся влиянию. Если большинство информации, которая им попадается, против цирка, значит, они тоже против. Но если с ними пообщаться, они меняют мнение.
— Как вы относитесь к передвижным циркам, как нужно регламентировать их работу?
— Конечно, на уровне закона. Этим мы занимались, когда помогали готовить закон «Об ответственном обращении с животными». Правда, изначально некоторые странные «эксперты», которые попали на обсуждения, пытались вписать в него вещи вроде «лошадь не предназначена для того, чтобы на ней ездить» и провести запрет катания на них. Еще хотели прописать стандарты цирковых вольеров, практически невыполнимые в городе. Все цирки стали бы тогда вне закона.
— Есть ли у передвижных цирков отдельные стандарты?
— Нет, животные там считаются личными. Никто же не регламентирует проживание кошки в квартире. Как хочешь — так и обращайся. У вас есть обязательства по отношению к своей собаке? Здравый смысл. Вот и здесь пока так же, хотя надо регламентировать, кто имеет право дрессировать животных, и так далее.
— А что насчет лошадей для катания? Они не сидят в клетках, но их эксплуатируют…
— Смотря как драматизировать ситуацию. Я знаю, что подавляющее большинство людей, содержащих лошадей, безумно их любят. Любой нормальный человек, который работает с животными, он сердобольный.
— Вы когда-нибудь боялись своих животных?
— Я дрессировщик и психолог, поэтому общаюсь с ними на языке тела, понимаю уровень их интеллекта, знаю природу страха. Это не ужасное чувство, а механизм самосохранения, который позволяет выживать. Я постоянно испытываю страх, как испытывал бы его любой нормальный человек. С другой стороны, я готов к опасности, потому что отработал миллион комбинаций, понял, кто на что способен, выявил потенциально опасных.
— Были ли случаи, когда вы не все просчитали в поведении животного?
— Да, недавно. Я уже десятки тысяч раз делал номер «Прыжок на льве», но в этот раз животное в самом начале ринулось. Потом он остановился, но я уже потерял равновесие — врезался грудью в колесо, чуть не сломал ребра. Как остался жив, непонятно.
— Из-за чего это случилось?
— Простое стечение обстоятельств. На манеже можно споткнуться и погибнуть. Если я падаю в зону досягаемости тигра, он тут же кидается, и все.
— Как вы относитесь к своим животным, привыкаете к ним, а они к вам?
— Они как маленькие дети, только чаще всего очень агрессивные и очень опасные. Когда ты доживаешь с ними до их старости и когда ты видишь, как они умирают… Это больно. У нас с братом был ручной тигр Мартин. Когда его не стало, другие животные чувствовали наше состояние. Можно было подойти к любому хищнику, взять и положить его голову к себе на ноги.
Но и из этого нельзя делать умильную картинку, потому что это как раз и есть мультяшное мышление. Хищник есть хищник.
Не хуже вас, цирковых — Драгунский В.
История о том, как однажды соседка провела Дениску в цирк на представление. Она посадил его с мальчиком Толей, который был «цирковой». Толя решил подшутить над Дениской.
Не хуже вас, цирковых читать
Я теперь часто бываю в цирке. У меня там завелись знакомые и даже друзья. И меня пускают бесплатно, когда мне только вздумается. Потому что я сам теперь стал как будто цирковой артист. Из-за одного мальчишки. Это все не так давно случилось. Я шел домой из магазина, — мы теперь на новой квартире живем, недалеко от цирка, там же и магазин большой на углу. И вот я иду из магазина и несу бумажную сумочку, а в ней лежат помидоров полтора кило и триста граммов сметаны в картонном стаканчике. И вдруг навстречу идет тетя Дуся, из старого дома, добрая, она в прошлом году нам с Мишкой билет в клуб подарила. Я очень обрадовался, и она тоже. Она говорит:
— Из магазина. Помидоров купил! Здрасте, тетя Дуся!
А она руками всплеснула:
— Сам ходишь в магазин? Уже? Время-то как летит!
Удивляется. Человеку девятый год, а она удивляется.
— Ну, до свиданья, тетя Дуся.
И пошел. А она вдогонку кричит:
— Стой! Куда пошел? Я тебя сейчас в цирк пропущу, на дневное представление. Хочешь?
Еще спрашивает! Чудная какая-то. Я говорю:
— Конечно, хочу! Какой может быть разговор.
И вот она взяла меня за руку, и мы взошли по широким ступенькам, и тетя Дуся подошла к контролеру и говорит:
— Вот, Марья Николаевна, привела вам своего мужичка, пусть посмотрит. Ничего?
И та улыбнулась и пропустила меня внутрь, и я вошел, а тетя Дуся и Марья Николаевна пошли сзади. И я шел в полутьме, и опять мне очень понравился цирковой запах — он особенный какой-то, и как только я его почуял, мне сразу стало и жутко отчего-то и весело ни от чего. Где-то играла музыка, и я спешил туда, на ее звуки, и сразу вспомнил девочку на шаре, которую видел здесь так недавно, девочку на шаре, с серебряным плащом и длинными руками; она уехала далеко, и я не знаю, увижу ли я ее когда-нибудь, и странно стало у меня на душе, не знаю, как объяснить… И тут мы наконец дошли до бокового входа, и меня протолкнули вперед, и Марья Николаевна шепнула:
— Садись! Вон в первом ряду свободное местечко, садись…
И я быстро уселся. Со мной рядом сидел тоже мальчишка величиной с меня, в таком же, как и я, школьном костюме, нос курносый, глаза блестят. Он на меня посмотрел довольно сердито, что я вот опоздал и теперь мешаю и все такое, но я не стал обращать на него никакого внимания. Я сразу же вцепился всеми глазами в артиста, который в это время выступал. Он стоял в огромной чалме посреди арены, и в руках у него была игла величиной с полметра. Вместо нитки в нее была вдета узкая и длинная шелковая лента. А рядом с этим артистом стояли две девушки и никого не трогали, вдруг он ни с того ни с сего подошел к одной из них и — раз! — своей длинной иглой прошил ей живот насквозь, иголка выскочила у нее из спины! Я думал, она сейчас завизжит как зарезанная, но нет, она стоит себе спокойно и улыбается. Прямо глазам своим не веришь. Тут артист совсем разошелся — чик! — и вторую насквозь! И эта тоже не орет, а только хлопает глазами так они обе стоят насквозь прошитые, между ними нитки, и улыбаются себе как ни в чем не бывало. Ну, милые мои, вот это да!
— Что же они не орут? Неужели терпят?
А мальчишка, что рядом сидит, отвечает:
— А чего им орать? Им не больно!
— Тебе бы так! Воображаю, как ты завопил бы…
А он засмеялся, как будто он старше меня намного, потом говорит:
— А я сперва подумал, что ты цирковой. Тебя ведь тетя Маша посадила… А ты, оказывается, не цирковой… не наш.
— Это все равно, какой я — цирковой или не цирковой. Я государственный, понял? А что такое цирковой — не такой, что ли?
Он сказал, улыбаясь:
— Да нет, цирковые — они особенные…
— У них что, три ноги, что ли?
— Три не три, но все-таки они и половчее других — куда там! — и посильнее, и посмекалистее.
Я совсем разозлился и сказал:
— Давай не задавайся! Тут не хуже тебя! Ты, что ли, цирковой?
А он опустил глаза:
И улыбнулся самым краешком рта, хитро-прехитро. Но я этого не понял, это я теперь понимаю, что он хитрил, а тогда я громко над ним рассмеялся, и он глянул на меня быстрым своим глазом:
— Смотри представление-то. Наездница.
И правда, музыка заиграла быстро и громко, и на арену выскочила белая лошадь, такая толстая и широкая, как тахта. А на лошади стояла тетенька, и она начала на этой лошади на ходу прыгать по-разному: то на одной ножке, руки в сторону, а то двумя ногами, как будто через скакалочку. Я подумал, что на такой широкой лошади прыгать — это ерунда, все равно как на письменном столе, и что я бы тоже так смог. Вот эта тетенька все прыгала, и какой-то человек в черном все время щелкал кнутом, чтобы лошадь немножко проворней двигалась, а то она трюхала, как сонная муха. И он кричал на нее и все время щелкал. Но она просто ноль внимания. Тоска какая-то… Но тетенька наконец напрыгалась досыта и убежала за занавеску, а лошадь стала ходить по кругу.
И тут вышел Карандаш. Мальчишка, что сидел рядом, опять быстро глянул на меня, потом отвел глаза и равнодушно так говорит:
— Ты этот номер когда-нибудь видел?
— Нет, в первый раз, — говорю я.
— Тогда садись на мое место. Тебе еще лучше будет видно отсюда. Садись. Я уже видел.
Он засмеялся. Я говорю:
— Так, — говорит, — ничего. Карандаш сейчас чудить начнет, умора! Давай пересаживайся.
Ну, раз он такой добрый, чего ж. Я пересел. А он сел на мое место, там, правда, было хуже, столбик какой-то мешал. И вот Карандаш начал чудить. Он сказал дядьке с кнутом:
— Александр Борисович! Можно мне на этой лошадке покататься?
— Пожалуйста, сделайте одолжение!
И Карандаш стал карабкаться на эту лошадь. Он и так старался, и этак, все задирал на нее свою коротенькую ногу, и все соскальзывал, и падал — очень эта лошадь была толстенная. Тогда он сказал:
— Подсадите меня на этого коняшку.
И сейчас же подошел помощник и наклонился, и Карандаш встал ему на спину, и сел на лошадь, и оказался задом наперед. Он сидел спиной к лошадиной голове, а лицом к хвосту. Смех, да и только, все прямо покатились! А дядька с кнутом ему говорит:
— Карандаш! Вы неправильно сидите.
— Как это неправильно? А вы почем знаете, в какую сторону мне ехать надо?
Тогда дядька потрепал лошадь по голове и говорит:
— Да ведь голова-то вот!
А Карандаш взял лошадиный хвост и отвечает:
И тут ему пристегнули за пояс веревку, она была пропущена через какое-то колесико под самым куполом цирка, а другой ее конец взял в руки дядька с кнутом. Он закричал:
— Маэстро, галоп! Алле!
Оркестр грянул, и лошадь поскакала. А Карандаш на ней затрясся, как курица на заборе, и стал сползать то в одну сторону, то в другую сторону, и вдруг лошадь стала из-под него выезжать, он завопил на весь цирк:
— Ай, батюшки, лошадь кончается!
И она, верно, из-под него выехала и протопала за занавеску, и Карандаш, наверно, разбился бы насмерть, но дядька с кнутом подтянул веревку, и Карандаш повис в воздухе. Мы все задыхались от смеха, и я хотел сказать мальчишке, что сейчас лопну, но его рядом со мной не было. Ушел куда-то. А Карандаш в это время стал делать руками, как будто он плавает в воздухе, а потом его опустили, и он снизился, но как только коснулся земли, разбежался и снова взлетел. Получилось, как на гигантских шагах, и все хохотали до упаду и с ума сходили от смеха. А он так летал и летал, и вот с него чуть не соскочили брюки, и я уже думал, что сейчас задохнусь от хохота, но в это время он опять приземлился и вдруг посмотрел на меня и весело мне подмигнул. Да! Он мне подмигнул, лично. А я взял и тоже ему подмигнул. А что тут такого? И тут совершенно неожиданно он подмигнул мне еще раз, потер ладони и вдруг разбежался изо всех сил прямо на меня и обхватил меня двумя руками, а дядька с кнутом моментально натянул веревку, и мы полетели с Карандашом вверх! Оба! Он захватил мою голову под мышку и держал поперек живота, очень крепко, потому что мы оказались довольно-таки высоко. Внизу не было людей, а сплошные белые полосы и черные полосы, так как мы быстро вертелись, и было немножко даже щекотно во рту. И когда мы пролетали над оркестром, я испугался, что стукнусь о контрабас, и закричал:
И сразу до меня долетел какой-то гром. Это все смеялись. А Карандаш сразу меня передразнил и тоже крикнул со слезами в голосе:
Снизу слышался грохот и шум, и мы так плавно еще немножко полетали, и я уже стал было привыкать, но тут неожиданно у меня прорвался мой пакет, и оттуда стали вылетать мои помидоры, они вылетали, как гранаты, в разные стороны — полтора кило помидоров. И наверно, попадали в людей, потому что снизу несся такой шум, что передать нельзя. А я все время думал, что теперь не хватало только, чтобы вылетела еще и сметана — триста граммов. Вот тогда-то мне влетит от мамы будь здоров! А Карандаш вдруг завертелся волчком, и я вместе с ним, и вот этого как раз не нужно было делать, потому что я опять испугался и стал брыкаться и царапаться, и Карандаш тихонько, но строго сказал, я услышал:
— Я не Толька! Я Денис! Пустите меня!
Как только мы опустились и Карандаш выпустил меня, я, сам не знаю почему, побежал изо всех сил. Но не туда; я не знал куда, и я метался, потому что голова немного кружилась, и наконец я увидел в боковом проходе тетю Дусю и Марью Николаевну. У них были белые лица, и я побежал к ним, а кругом все хлопали как сумасшедшие.
— Слава богу, цел. Пошли домой!
И она взяла меня за руку, и мы все трое вышли в полутемный коридор. И тут мы увидели, что возле настенного фонаря стоит мальчик. Это был тот самый мальчик, что сидел рядом со мной. Марья Николаевна сказала:
Мальчик не отвечал.
— Куда ты подевался? Я как на твое место пересел, что тут было. Карандаш меня под небо уволок.
Марья Николаевна сказала:
— А ты почему сел на его место?
— Да он мне сам предложил, — сказал я. — Он сказал, что лучше будет видно, я и сел. А он ушел куда-то.
— Все ясно, — сказала Марья Николаевна. — Я доложу в дирекцию. Тебя, Толька, снимут с роли.
Но она закричала шепотом:
— Как тебе не стыдно! Ты цирковой мальчик, ты репетировал, и ты посмел посадить на свое место чужого?! А если бы он разбился? Ведь он же неподготовленный!
— Ничего. Я подготовленный… Не хуже вас, цирковых! Плохо я разве летал?
— Здорово! И хорошо с помидорами придумал, как это я-то не догадался. А ведь очень смешно.
— А артист этот ваш, — сказала тетя Дуся, — тоже хорош! Хватает кого ни попадя!
— Михаил Николаевич, — вступилась тетя Маша, — был уже разгорячен, он уже вертелся в воздухе, он тоже не железный, и он твердо знал, что на этом месте, как всегда, должен был сидеть специальный мальчик, цирковой. Это закон. А этот малый и тот — они же одинаковые, и костюмы одинаковые, он не разглядел…
— Надо глядеть! — сказала тетя Дуся. — Уволок мальчонку, как ястреб мышь.
— Слушай, приходи в то воскресенье в два часа. В гости приходи. Я буду ждать тебя возле контроля.
— Ладно, — сказал я, — ладно… Чего там. Приду.
