Василий Шукшин — Жил человек…: Рассказ
Вот как бывает… Вчера видел человека, обедал с ним по соседству, потом курили в курилке… У него больное сердце, ему тоже не надо бы курить, но русский человек как-то странно воспринимает эти советы врачей насчет курева: слушает, соглашается, что — да, не надо бы… И спокойно курит. Мы про это курево много толкуем в курилке — иронизируем.
— Не пей, не кури, — насмешливо говорит какой-нибудь закоренелый язвенник, — а чего же тогда остается?
Тут чуть не хором все:
— По одной доске ходи — на цыпочках!
— Смоли да к стенке станови.
— А если я вот с таких вот лет втянулся в эту гадость?! Куда я теперь без этого?
Наговоримся так, накуримся всласть, и пойдут разговоры в сторону от курева, в жизнь вообще: разные случаи вспоминаются, разные смешные истории… А иногда и не смешные. Один был — сухонький, голубоглазый, все покашливал… А покашливал очень нехорошо: мелко, часто — вроде прокашляется, а в горле все посвистывает, все что-то там мешает ему, и никак он не может вздохнуть глубоко и вольно. Когда он так покашливал, на него с сочувствием поглядывали, но старались, чтобы он не заметил этого сочувствия — он не нуждался в нем. Один раз он отматерил какого-то в полосатой шелковой пижаме. Тот вылетел с сострадательным поучением:
— Вам бы не надо курить-то…
— А чего мне надо? — спросил тот, глядя серьезно на полосатого.
— Ну, как. Не знаю, чего надо, но курить…
— Не знаешь, тогда не вякай, — просто сказал больной человек с синими глазами. — А то много вас — с советами… — и он еще сказал полосатому несколько разных слов — выругался, но ругался беззлобно, не грязно — получилось больше, что он всю жизнь свою целиком отматерил — за все, и за то, что под конец пришлось еще сидеть и вот так «кафыркать» и терпеливо ждать. Но он же и понимал, что жизнь его, судьба, что ли, — это нечто отдельное от него, чем он управлять не может, поэтому злиться тут бессмысленно, и он не злился. Он рассказал, например:
— Пришел с войны, из госпиталя, тут — никого: мать померла в войну, так, брата убило, отец еще до войны помер. А домишко, какой был, сломали: какую-то площадку надо было оборудовать для обороны… под Москвой здесь… Так? А я на костылях — одна нога по земле волокется. Нанялся лед на реке рубить. Костыли так вот зажму под мышки, ногу эту неподвижную — назад, чтоб по ей топором не тяпнуть, упру костыли в ямки, наклонюсь — и долбаю, пока в глазах не потемнеет. А потом — сижа: костыли под зад, чтоб ко льду не примерзнуть — и тоже… А жил у сторожихи одной, у старушки. У ей у самой-то… с тамбур жилья, но уж… куда тут деваться. На полу спал, из двери — по полу — холод тянет. Маленько сосну с вечера, а часа в три просыпаюсь от холода, иду забор потихоньку тревожить: доски три оторву — и в камелек. А она, сторожиха-та — так: глянет выйдет и снова к себе. Один раз проснулся — ее нету. Я оделся и покостылял к забору… Только оторвал одну доску, слышу — бах! Аж щепки полетели от забора у меня над головой дробью саданула… — рассказывая это, синеглазый все покашливал, и это делало рассказ его жутким. А тут он, как дошел до этого места, когда бабка шарахнула в него сослепу, тут он засмеялся — хотел, чтоб это выглядело забавно, и мы бы тоже посмеялись. Но — засмеялся и закашлялся, и так, покашливая и посмеиваясь, досказал:
— Я кричу: Глебовна, ить я это! Ну, услышала голос, узнала… Чуток бы пониже взяла, аккурат бы в голову угодила. Я, говорит, думала: лезет кто. А чего там брать! Эти… заводы демонтировали и свозили, и валили пока в кучу — железо…
— Ну да, у ней же инструкция!
— Ну, и нога, наверно, стала подживать.
— Ногу я еще года полтора после этого… Главно, болеть не болит, а двигать ей не могу.
— Это многие тогда так, года по три с костылями ходили.
Накануне он мне рассказал анекдот. Он любил слушать анекдоты, смеялся потихоньку, когда в курилке рассказывали, но сам, я не слышал, чтоб рассказывал всем. А тут мы ждали очередь к телефону, он меня притиснул в уголок и торопливо, неумело рассказал:
— Ворона достала сыр, так, села на ветку — и хочет уже его… это… клевать. Тут лиса: спой. А ворона ей: а ху-ху не хо-хо? Зажала сыр под крыло и говорит: теперь давай потолкуем. Тогда лиса…
Тут подошла его очередь звонить.
Он скоренько сунул монетку в узкий ротик телефона-автомата и стал набирать номер. Он еще машинально улыбался, думая, наверно, о вороне, которая натянула нос хитрой лисе.
А потом я звонил… Я говорил, а краем глаза видел синеглазого: он ждал меня, чтобы досказать анекдот. Смотрел на меня и заранее опять улыбался своими невыразимо прекрасными, печальными глазами. Но тут его куда-то позвала сестра. Он ушел.
Этой же ночью он умер.
Я проснулся от торопливых шагов в коридоре, от тихих голосов многих людей… И почему-то сразу кольнуло в сердце: наверно, он. Выглянул из палаты в коридор — точно: стоит в коридоре такой телевизор, возле него люди в белых халатах, смотрят в телевизор, некоторые входят в палату, выходят, опять смотрят в телевизор. А там, в синем, как кусочек неба, квадрате прыгает светлая точка… Прыгает и оставляет за собой тусклый следок, который тут же и гаснет. А точечка-светлячок все прыгает, прыгает… То высоко прыгнет, а то чуть вздрагивает, а то опять подскочит и следок за собой вытянет. Прыгала-прыгала эта точечка и остановилась. Люди вошли в палату, где лежал… теперь уж труп; телевизор выключили. Человека не стало. Всю ночь я лежал потом с пустой душой, хотел сосредоточиться на одной какой-то главной мысли, хотел — не понять, нет, понять я и раньше пытался, не мог — почувствовать хоть на миг, хоть кратко, хоть как тот следок тусклый, — чуть-чуть бы хоть высветлилась в разуме ли, в душе ли: что же это такое было — жил человек… Этот и вовсе трудно жил. Значит, нужно, что ли, чтобы мы жили? Или как? Допустим, нужно, чтобы мы жили, то тогда зачем не отняли у нас этот проклятый дар — вечно мучительно и бесплодно пытаться понять: «А зачем все?» Вон уж научились видеть, как сердце останавливается… А зачем все, зачем! И никуда с этим не докричишься, никто не услышит. Жить уж, не оглядываться, уходить и уходить вперед, сколько отмерено. Похоже, умирать-то — не страшно.
Жил человек. читать онлайн бесплатно
Вот как бывает… Вчера видел человека, обедал с ним по соседству, потом курили в курилке… У него больное сердце, ему тоже не надо бы курить, но русский человек как-то странно воспринимает эти советы врачей насчет курева: слушает, соглашается, что — да, не надо бы… И спокойно курит. Мы про это курево много толкуем в курилке — иронизируем.
— Не пей, не кури, — насмешливо говорит какой-нибудь закоренелый язвенник, — а чего же тогда остается?
Тут чуть не хором все:
— По одной доске ходи — на цыпочках!
— Смоли да к стенке станови.
— А если я вот с таких вот лет втянулся в эту гадость?! Куда я теперь без этого?
Наговоримся так, накуримся всласть, и пойдут разговоры в сторону от курева, в жизнь вообще: разные случаи вспоминаются, разные смешные истории… А иногда и не смешные. Один был — сухонький, голубоглазый, все покашливал… А покашливал очень нехорошо: мелко, часто — вроде прокашляется, а в горле все посвистывает, все что-то там мешает ему, и никак он не может вздохнуть глубоко и вольно. Когда он так покашливал, на него с сочувствием поглядывали, но старались, чтобы он не заметил этого сочувствия — он не нуждался в нем. Один раз он отматерил какого-то в полосатой шелковой пижаме. Тот вылетел с сострадательным поучением:
— Вам бы не надо курить-то…
— А чего мне надо? — спросил тот, глядя серьезно на полосатого.
— Ну, как. Не знаю, чего надо, но курить…
— Не знаешь, тогда не вякай, — просто сказал больной человек с синими глазами. — А то много вас — с советами… — и он еще сказал полосатому несколько разных слов — выругался, но ругался беззлобно, не грязно — получилось больше, что он всю жизнь свою целиком отматерил — за все, и за то, что под конец пришлось еще сидеть и вот так «кафыркать» и терпеливо ждать. Но он же и понимал, что жизнь его, судьба, что ли, — это нечто отдельное от него, чем он управлять не может, поэтому злиться тут бессмысленно, и он не злился. Он рассказал, например:
— Пришел с войны, из госпиталя, тут — никого: мать померла в войну, так, брата убило, отец еще до войны помер. А домишко, какой был, сломали: какую-то площадку надо было оборудовать для обороны… под Москвой здесь… Так? А я на костылях — одна нога по земле волокется. Нанялся лед на реке рубить. Костыли так вот зажму под мышки, ногу эту неподвижную — назад, чтоб по ей топором не тяпнуть, упру костыли в ямки, наклонюсь — и долбаю, пока в глазах не потемнеет. А потом — сижа: костыли под зад, чтоб ко льду не примерзнуть — и тоже… А жил у сторожихи одной, у старушки. У ей у самой-то… с тамбур жилья, но уж… куда тут деваться. На полу спал, из двери — по полу — холод тянет. Маленько сосну с вечера, а часа в три просыпаюсь от холода, иду забор потихоньку тревожить: доски три оторву — и в камелек. А она, сторожиха-та — так: глянет выйдет и снова к себе. Один раз проснулся — ее нету. Я оделся и покостылял к забору… Только оторвал одну доску, слышу — бах! Аж щепки полетели от забора у меня над головой — дробью саданула… — рассказывая это, синеглазый все покашливал, и это делало рассказ его жутким. А тут он, как дошел до этого места, когда бабка шарахнула в него сослепу, тут он засмеялся — хотел, чтоб это выглядело забавно, и мы бы тоже посмеялись. Но — засмеялся и закашлялся, и так, покашливая и посмеиваясь, досказал:
— Я кричу: Глебовна, ить я это! Ну, услышала голос, узнала… Чуток бы пониже взяла, аккурат бы в голову угодила. Я, говорит, думала: лезет кто. А чего там брать! Эти… заводы демонтировали и свозили, и валили пока в кучу — железо…
— Ну да, у ней же инструкция!
— Ну, и нога, наверно, стала подживать.
— Ногу я еще года полтора после этого… Главно, болеть не болит, а двигать ей не могу.
— Это многие тогда так, года по три с костылями ходили.
Накануне он мне рассказал анекдот. Он любил слушать анекдоты, смеялся потихоньку, когда в курилке рассказывали, но сам, я не слышал, чтоб рассказывал всем. А тут мы ждали очередь к телефону, он меня притиснул в уголок и торопливо, неумело рассказал:
— Ворона достала сыр, так, села на ветку — и хочет уже его… это… клевать. Тут лиса: спой. А ворона ей: а ху-ху не хо-хо? Зажала сыр под крыло и говорит: теперь давай потолкуем. Тогда лиса…
Тут подошла его очередь звонить.
Он скоренько сунул монетку в узкий ротик телефона-автомата и стал набирать номер. Он еще машинально улыбался, думая, наверно, о вороне, которая натянула нос хитрой лисе.
А потом я звонил… Я говорил, а краем глаза видел синеглазого: он ждал меня, чтобы досказать анекдот. Смотрел на меня и заранее опять улыбался своими невыразимо прекрасными, печальными глазами. Но тут его куда-то позвала сестра. Он ушел.
Этой же ночью он умер.
Я проснулся от торопливых шагов в коридоре, от тихих голосов многих людей… И почему-то сразу кольнуло в сердце: наверно, он. Выглянул из палаты в коридор — точно: стоит в коридоре такой телевизор, возле него люди в белых халатах, смотрят в телевизор, некоторые входят в палату, выходят, опять смотрят в телевизор. А там, в синем, как кусочек неба, квадрате прыгает светлая точка… Прыгает и оставляет за собой тусклый следок, который тут же и гаснет. А точечка-светлячок все прыгает, прыгает… То высоко прыгнет, а то чуть вздрагивает, а то опять подскочит и следок за собой вытянет. Прыгала-прыгала эта точечка и остановилась. Люди вошли в палату, где лежал… теперь уж труп; телевизор выключили. Человека не стало. Всю ночь я лежал потом с пустой душой, хотел сосредоточиться на одной какой-то главной мысли, хотел — не понять, нет, понять я и раньше пытался, не мог — почувствовать хоть на миг, хоть кратко, хоть как тот следок тусклый, — чуть-чуть бы хоть высветлилась в разуме ли, в душе ли: что же это такое было — жил человек… Этот и вовсе трудно жил. Значит, нужно, что ли, чтобы мы жили? Или как? Допустим, нужно, чтобы мы жили, то тогда зачем не отняли у нас этот проклятый дар — вечно мучительно и бесплодно пытаться понять: «А зачем все?» Вон уж научились видеть, как сердце останавливается… А зачем все, зачем! И никуда с этим не докричишься, никто не услышит. Жить уж, не оглядываться, уходить и уходить вперед, сколько отмерено. Похоже, умирать-то — не страшно.
Жил человек. стр. 1
Вот как бывает… Вчера видел человека, обедал с ним по соседству, потом курили в курилке… У него больное сердце, ему тоже не надо бы курить, но русский человек как-то странно воспринимает эти советы врачей насчет курева: слушает, соглашается, что — да, не надо бы… И спокойно курит. Мы про это курево много толкуем в курилке — иронизируем.
— Не пей, не кури, — насмешливо говорит какой-нибудь закоренелый язвенник, — а чего же тогда остается?
Тут чуть не хором все:
— По одной доске ходи — на цыпочках!
— Смоли да к стенке станови.
— А если я вот с таких вот лет втянулся в эту гадость?! Куда я теперь без этого?
Наговоримся так, накуримся всласть, и пойдут разговоры в сторону от курева, в жизнь вообще: разные случаи вспоминаются, разные смешные истории… А иногда и не смешные. Один был — сухонький, голубоглазый, все покашливал… А покашливал очень нехорошо: мелко, часто — вроде прокашляется, а в горле все посвистывает, все что-то там мешает ему, и никак он не может вздохнуть глубоко и вольно. Когда он так покашливал, на него с сочувствием поглядывали, но старались, чтобы он не заметил этого сочувствия — он не нуждался в нем. Один раз он отматерил какого-то в полосатой шелковой пижаме. Тот вылетел с сострадательным поучением:
— Вам бы не надо курить-то…
— А чего мне надо? — спросил тот, глядя серьезно на полосатого.
— Ну, как. Не знаю, чего надо, но курить…
— Не знаешь, тогда не вякай, — просто сказал больной человек с синими глазами. — А то много вас — с советами… — и он еще сказал полосатому несколько разных слов — выругался, но ругался беззлобно, не грязно — получилось больше, что он всю жизнь свою целиком отматерил — за все, и за то, что под конец пришлось еще сидеть и вот так «кафыркать» и терпеливо ждать. Но он же и понимал, что жизнь его, судьба, что ли, — это нечто отдельное от него, чем он управлять не может, поэтому злиться тут бессмысленно, и он не злился. Он рассказал, например:
— Пришел с войны, из госпиталя, тут — никого: мать померла в войну, так, брата убило, отец еще до войны помер. А домишко, какой был, сломали: какую-то площадку надо было оборудовать для обороны… под Москвой здесь… Так? А я на костылях — одна нога по земле волокется. Нанялся лед на реке рубить. Костыли так вот зажму под мышки, ногу эту неподвижную — назад, чтоб по ей топором не тяпнуть, упру костыли в ямки, наклонюсь — и долбаю, пока в глазах не потемнеет. А потом — сижа: костыли под зад, чтоб ко льду не примерзнуть — и тоже… А жил у сторожихи одной, у старушки. У ей у самой-то… с тамбур жилья, но уж… куда тут деваться. На полу спал, из двери — по полу — холод тянет. Маленько сосну с вечера, а часа в три просыпаюсь от холода, иду забор потихоньку тревожить: доски три оторву — и в камелек. А она, сторожиха-та — так: глянет выйдет и снова к себе. Один раз проснулся — ее нету. Я оделся и покостылял к забору… Только оторвал одну доску, слышу — бах! Аж щепки полетели от забора у меня над головой — дробью саданула… — рассказывая это, синеглазый все покашливал, и это делало рассказ его жутким. А тут он, как дошел до этого места, когда бабка шарахнула в него сослепу, тут он засмеялся — хотел, чтоб это выглядело забавно, и мы бы тоже посмеялись. Но — засмеялся и закашлялся, и так, покашливая и посмеиваясь, досказал:
— Я кричу: Глебовна, ить я это! Ну, услышала голос, узнала… Чуток бы пониже взяла, аккурат бы в голову угодила. Я, говорит, думала: лезет кто. А чего там брать! Эти… заводы демонтировали и свозили, и валили пока в кучу — железо…
— Ну да, у ней же инструкция!
— Ну, и нога, наверно, стала подживать.
— Ногу я еще года полтора после этого… Главно, болеть не болит, а двигать ей не могу.
— Это многие тогда так, года по три с костылями ходили.
Накануне он мне рассказал анекдот. Он любил слушать анекдоты, смеялся потихоньку, когда в курилке рассказывали, но сам, я не слышал, чтоб рассказывал всем. А тут мы ждали очередь к телефону, он меня притиснул в уголок и торопливо, неумело рассказал:
— Ворона достала сыр, так, села на ветку — и хочет уже его… это… клевать. Тут лиса: спой. А ворона ей: а ху-ху не хо-хо? Зажала сыр под крыло и говорит: теперь давай потолкуем. Тогда лиса…
Тут подошла его очередь звонить.
Он скоренько сунул монетку в узкий ротик телефона-автомата и стал набирать номер. Он еще машинально улыбался, думая, наверно, о вороне, которая натянула нос хитрой лисе.
А потом я звонил… Я говорил, а краем глаза видел синеглазого: он ждал меня, чтобы досказать анекдот. Смотрел на меня и заранее опять улыбался своими невыразимо прекрасными, печальными глазами. Но тут его куда-то позвала сестра. Он ушел.
Этой же ночью он умер.
Я проснулся от торопливых шагов в коридоре, от тихих голосов многих людей… И почему-то сразу кольнуло в сердце: наверно, он. Выглянул из палаты в коридор — точно: стоит в коридоре такой телевизор, возле него люди в белых халатах, смотрят в телевизор, некоторые входят в палату, выходят, опять смотрят в телевизор. А там, в синем, как кусочек неба, квадрате прыгает светлая точка… Прыгает и оставляет за собой тусклый следок, который тут же и гаснет. А точечка-светлячок все прыгает, прыгает… То высоко прыгнет, а то чуть вздрагивает, а то опять подскочит и следок за собой вытянет. Прыгала-прыгала эта точечка и остановилась. Люди вошли в палату, где лежал… теперь уж труп; телевизор выключили. Человека не стало. Всю ночь я лежал потом с пустой душой, хотел сосредоточиться на одной какой-то главной мысли, хотел — не понять, нет, понять я и раньше пытался, не мог — почувствовать хоть на миг, хоть кратко, хоть как тот следок тусклый, — чуть-чуть бы хоть высветлилась в разуме ли, в душе ли: что же это такое было — жил человек… Этот и вовсе трудно жил. Значит, нужно, что ли, чтобы мы жили? Или как? Допустим, нужно, чтобы мы жили, то тогда зачем не отняли у нас этот проклятый дар — вечно мучительно и бесплодно пытаться понять: «А зачем все?» Вон уж научились видеть, как сердце останавливается… А зачем все, зачем! И никуда с этим не докричишься, никто не услышит. Жить уж, не оглядываться, уходить и уходить вперед, сколько отмерено. Похоже, умирать-то — не страшно.
По рассказу В. Шукшина «Жил человек» (Школьные сочинения)
Рассказ Василия Шукшина — глубокое раздумье о жизни, о судьбе, о смерти. Зачем живет человек? Что скрывается за этой короткой фразой, звучащей в прошедшем времени — жил человек?
Как жил и что успел синеглазый, все время кашляющий человек, если даже не успел закончить анекдот?
Повествование Шукшина беспафосно, просто. Короткие встречи с героем рассказа, у которого нет даже имени, тем не менее дали представление о трудной жизни человека.
Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ
Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.
А воспринимал он её естественно, совсем беззлобно. Какие обиды могут быть, если жизнь и судьба, в его понимании, идут отдельно от человека и управлять ими нельзя»?
Это судьба вернула его с войны на костылях, с безжизненно висевшей ногой. Ни родных, ни дома не осталось. И выбора у него не оставалось: пришлось на костылях лед на реке рубить. И так исхитряться, чтобы больную ногу топором не задеть и ко льду самому не примерзнуть.
Послевоенная жизнь его начиналась в тесной холодной избе у сторожихи, которая чуть случайно не пристрелила его за доску, выломанную от забора: холодно ночью ведь на полу спать. Это не его выбор. И счастливо судьба улыбнулась — дали общежитие.
А что же его выбор? Его выбор — курить. Хоть кашлял он тяжело, но не бросал и сострадания не ждал. И даже агрессивно зло отреагировал на него. «Жить на цыпочках», то есть не курить, как советуют врачи, он не хотел и не мог. Для русского мужика курево — это радость. О такой радости Шукшин говорит в рассказе просто и эмоционально: «наговоримся, накуримся всласть…».
Может и добил синеглазого табак. Жил человек. Ночью умер. Автор рассказывает, какую тоску он испытал от ночной тишины, от людей в белых халатах, от телевизора, на котором прыгала светлая точка. Прыгала, прыгала и остановилась. Остановилось сердце человека. Жизнь ушла.
«Зачем живем?» — мучительно думает писатель. Но никто не услышит этого вопроса, никто не ответит на него. И автор понимает, что надо «жить и не оглядываться, уходить и уходить вперед, сколько отмерено». И даже успокоительно добавляет: «Похоже, умирать-то — не страшно».
Рассказ «Жил человек» написан им незадолго до смерти. В октябре 1974 года Шукшин умер от сердечного приступа во время съемок кинофильма «Они сражались за Родину». Было ему всего 45 лет. И за плечами тоже была непростая жизнь. Но он шел и шел по ней, уходя вперед. Уходя от нас. Именно так, как он рассуждал накануне.
Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем
Чтобы вывести это сочинение введите команду /id74818
Краткое содержание Шукшин
Алёша Бесконвойный
Интересно, что главный герой (тот самый Алёша) не Алёша вовсе, а Костя и совсем не «бесконвойный». Он даже немного обижался на людей за это прозвище, которое означало безответственность и неуправляемость. Читать далее
Беседы при ясной луне
Пенсионеру Николаю Баеву было 63 года. Всю жизнь он проработал в конторах, вначале работал счетоводом, потом бухгалтером. Нажил себе бессонницу. А одной его знакомой, Марье Селезневой, незадолго до выхода на пенсию пришлось Читать далее
В рассказе “Боря” повествуется о безобидном парне с задержкой психического развития, периодически попадающем в местную больницу за проявления агрессии по отношению к родителям. Разум Бори подобен разуму двухлетнего ребенка. Читать далее
В профиль и анфас
Вечер. Сидя на скамейке, ведут разговор старик и молодой человек по имени Иван. Из их разговора выясняется, что недавно у Ивана на целый год отобрали права за то, что он сел за руль в нетрезвом состоянии. Из-за этого он лишился работы. Читать далее
Ванька Тепляшин
Ванька Тепляшин молодой деревенский парень. Он трудится шофером. Однажды у него обнаружили болезнь, язву двенадцатиперстной кишки. Шофера положили в больницу, сначала его лечили в родном селе, а потом перевели в город. Читать далее
Верую
Максим – человек, который всегда пытается разобраться в своих чувствах. В данный момент, он никак не может понять, что за тоска такая мучает его изнутри. Болезнь души, еще опаснее телесной, как считает он Читать далее
Волки!
Рассказ «Волки» сталкивает в экстремальной двух героев: тестя и зятя. У них нет друг к другу симпатии. Они вечно посмеиваются друг над другом, критикуют друг друга, но ради женщины, которая их связала, сохраняют мир. Читать далее
Выбираю деревню на жительство
Бывший деревенский житель, Николай Григорьевич Кузовников, прожил внешне успешную и состоятельную жизнь. Переехав в город (судя по всему, он попал под волну индустриализации и урбанизации 30-х годов) Читать далее
Рассказ начинается с описания героем-рассказчиком летних ночей, которые запомнились ему еще с 12-летнего возраста. Особенно одна, о которой и будет идти повествование. Читать далее
Гринька Малюгин
В селе, где жил Гринька, все жители считали его не совсем нормальным и не адекватным. Но Гринька на это не обращал внимания, он всегда поступал так, как считал правильным. Так например, он ни при каких обстоятельствах не соглашался работать в воскресенье. Читать далее
Даешь сердце
Алексей Иванович Козулин, тихий, скромный, незаметный человек лет пятидесяти, приехал и устроился на работу ветфельдшером в одном селе. Он спокойно проработал там без каких-либо эксцессов около полугода. Был он одинокий Читать далее
Дебил
У Анатолия Яковлева был сын Васька, который очень плохо учился в школе, оставался даже на второй год. И вот сначала к Ваське, а потом и к самому Анатолию приклеилась и пошла по всему селу обидная кличка – Дебил. Читать далее
До третьих петухов
Персонажи литературных произведений живут в библиотеке, на книжных полках. Однажды вечером бедная Лиза подняла вопрос: можно ли Ивану-дураку жить вместе с ними. И хотя Илья Муромец встал на защиту Ивана, большинство поручили ему сходить к Мудрецу Читать далее
Дядя Ермолай
Дядя Ермолай с двумя деревенскими мальчиками работает на току в поле. Начинается сильная гроза, только тогда все троя идут к бригадирскому дому, находившемуся на полтора километра дальше от тока. Читать далее
Жатва
1942год. Тяжелое время для народа и страны. В тылу подростки Ваня и Саша жнут рожь в поле при помощи жнейки. Жара и усталость настолько сломили их, что они уснули во ржи. В это время подъехал с проверкой председатель колхоза Иван Алексеевич Читать далее
Жена мужа в Париж провожала
Семейная жизнь главных героев рассказа, Кольки Паратова и его жены Валентины, не складывалась с самого начала. Познакомились они заочно, когда Колька проходил службу армии. Отслужив, сибиряк Колька явился к москвичке Валюше в гости Читать далее
Живёт такой парень
Забуксовал
Роман Звягин, обычный совхозный механик, любил участвовать в образовании сына Валерки. Мог подолгу слушать, курить и поучать, что нужно учиться с толком, вдумчиво, чтобы в будущем не жалеть о том, что не доучился. Сказывался горький собственный опыт. Читать далее
Земляки
Старик Анисим Квасов шел на свою делянку накосить для коровы травы. Направлялся он к предгорью, оставляя деревню позади. Здесь с давних пор были покосы. В пути он размышлял о жизни и смерти, вспоминал голодные годы и своего любимого коня Читать далее
Калина красная
Егор Прокудин выходит из зоны. Его мечта – завести собственное хозяйство. Он должен встретиться с будущей женой. Егор и Любовь Федоровна знакомы только по переписке. Читать далее
Космос, нервная система и шмат сала
Рассказ с таким оригинальным названием – это один большой диалог между дедом Наумом и восьмиклассником Юркой. Читать далее
Крепкий мужик
В селе освобождается складское помещение, которое раньше было церковью. Практичный бригадир Шурыгин, поговорив с председателем колхоза, решает пустить ее на кирпичи для свинарника. Прочную церковь разрушить под силу только тракторам Читать далее
Критики
Несмотря на небольшой объем произведения Василия Шукшина-Критики, автор удачно описывает момент из жизни деда и маленького внуку, показывая их характер и донося смысл до читателя. Рассказ начинается с описания главных героев, был дед, ему было 73 года Читать далее
Любавины
Роман начинается с песни, где поется о том, что семейство Любавиных не любили за то, что они не боялись своего мнения и имели крепкий дух. Читать далее
Мастер
В деревне Чебровка живет человек по имени Сема Рысь. Он известен и во всей округе своим мастерство. Сема очень хороший столяр. Его даже приглашают в другие села поработать. Однако, у Семы была очень плохая привычка выпивать. Читать далее
Материнское сердце
Чтоб заработать денег на свадьбу Витька поехал продавать сало на городской рынок. Распродавшись и ожидая отправления автобуса, он пошел в ларек выпить вина. Там к Витьке подошла девушка, попросила прикурить, а разговорившись и выпивши с Витькой Читать далее
Микроскоп
Андрей Ерин, столяр в сельской мастерской, неожиданно для себя и для окружающих обнаруживает в себе тягу к науке. За большую сумму денег, в сто двадцать рублей, не спросив у жены, Ерин покупает микроскоп. Читать далее
Миль пардон, мадам
В произведении Шукшина Миль пардон, мадам автор рассказывает о пьянице и балагуре Броньке Пупкове. Его отличительной чертой было то, что он очень любил приврать. Любимым выражением Пупкова было Читать далее
Обида
Саша Ермолаев вместе с дочкой пошел в магазин. Купили все, что было необходимо. Продавщица, приняла Сашу за пьяного человека, который прошлым днем устроил скандал в магазине. Она уверенно стала оскорблять Сашу и винить во всех смертных грехах Читать далее
Антип Калачиков и его жена Марфа прожили вместе 40 лет, родили 18 детей, из которых выжили и выросли 12. Антип всю жизнь работал шорником, изготавливал уздечки, сбруи, хомуты, седелки. Работал Антип прямо на дому, сидя справа от печки Читать далее
Осенью
Филипп Тюрин с самой войны работал паромщиком. Однажды в бою его ранило, и тяжелую работу он выполнять больше не мог. Тюрин увлекался политикой. И даже по пути от дома до парома и обратно он обдумывал разные новости Читать далее
Охота жить
Старый охотник Никитич ночует в избушке в тайге, вокруг ни души. В избу забредает молодой парень не из местных, во время разговора он признается, что бежит из заключения. Парень молод, красив, здоров, горяч и в предвкушении свободы Читать далее
Письмо
Постскриптум
Книга была написана в 1972 году. Рассказ написан в форме письма. Данная форма рассказа была очень распространена в мире русской литературы. Прочитав книгу, у многих читателей складывается такое ощущение, что автор перепечатал чужое письмо. Читать далее
Сапожки
Светлые души
Михаил Беспалов работает водителем грузовика. Неделями не бывает дома. Возит зерно из дальних селений. Читать далее
Сельские жители
Маланья, строгая сельская женщина, получив письмо от сына, собирается ехать погостить к нему в далекую и неизвестную Москву. Сына с матерью разделяет огромное расстояние, Маланья живет в Сибири в глухой деревушке, поэтому сын просит мать сесть на самолет. Читать далее
Слово о малой Родине
Слово о малой родине В. Шукшина это признание в любви. Признание чистое, искреннее, и немного запоздалое. Повествование ведется от первого лица. Читать далее
Солнце, старик и девушка
В одном из небольших алтайских селений стояла жаркая погода, а когда вечером на землю опускалась прохлада, к берегу реки Катунь выходил старик. Однажды к нему подошла девушка лет двадцати пяти, и попросила разрешения рисовать его портрет Читать далее
Срезал
Василий Шукшин Макарович был советским кинорежиссером, сценаристом. Рассказ «Срезал», раскрывает мировоззрение самого автора. Глеб Капустин является главным героем рассказа. Глеб проживает в деревне Новая, работает на пилораме Читать далее
Стенька Разин
Васе шёл двадцать пятый год. Он был высокого роста. С крупным утиным носом. Читать далее
Стёпка
Герой данного рассказа – молодой парень, которого зовут Степка, и который вернулся из тюрьмы в родную семью. Действие рассказа происходит весной в деревне. Когда Степка встретил отца, тот спросил его, вышла ли из него дурь Читать далее
Стёпкина любовь
Главный герой рассказа — шофер Степан Емельянов, житель алтайского села. Так получилось, что в это село из Воронежа приехала Элла, устроившаяся на работу учетчицей в тракторную бригаду. А также девушка принимала участие Читать далее
Странные люди
Герои рассказов В.М. Шукшина – очень непонятные люди, которые вызывают жалость и умиление своей наивностью, добротой и непосредственностью. В сборнике Странные люди 3 рассказа: Читать далее
Чередниченко и цирк
Сорокалетний Чередниченко отдыхал в небольшом городе на курорте. Николай Петрович работал на мебельной фабрике в плановом отделе и учился заочно в сельскохозяйственном институте. Он радовался своему положению и верил Читать далее
Чудик
Шукшин часто пишет свои рассказы о простых деревенских людях. В этом рассказе говорится о простом мужике по имени Василий Егорыч, который работает киномехаником в селе, он не равнодушен к собакам и сыщикам. Читать далее
Шире шаг, Маэстро
Рассказ о молодом враче, работающем в деревне. Зовут врача Солодовников Георгий Николаевич, ему 24 года. Совсем недавно Георгий Николаевич начал работать в этой больнице. Это – его первое место работы, его прислали сюда Читать далее
Экзамен
Студент приходит на экзамен по русской литературе опоздавшим. Он объясняет, что опоздал из-за срочной работы. Он тянет билет, а в нем вопрос о Слове о полку Игореве. Читать далее
Энергичные люди
Я пришел дать вам волю
В произведении под названием «Я пришёл дать вам волю» идет описание трудного периода расцвета самосознания у русского народа. Описываемые в романе события соответствуют реальным историческим явлениям Читать далее
Об авторе
У крестьян в Алтайском крае, в деревне Сростки, 25 июля 1929 года появился сын Василий. Когда сыну исполнилось 4 года, его папу признали врагом народа и приговорили к расстрелу. Мама одна растила его с сестрой.
Василий взял фамилию матери и, до получения паспорта был Попов. Отчима он уважал.
В 1943 году Василий окончил обучение в школе, и пошел учиться дальше в автомобильный техникум в городе Бийске. Но через 2,5 года бросает техникум и едет обратно в колхоз. Но своего будущего он тут не видит, и он уходит работать на «Союзпроммеханизация».
Первые свои произведения он пишет в армии, он давал читать свои рассказы сослуживцам. В 1953 году он возвращается домой с диагнозом язва желудка.
Вернувшись домой, он стал работать в школе, учить детей русскому языку и литературе. А вскоре стал директором вечерней школы. Но он хотел стать сценаристом. Что бы осуществить своё желание, он поступает во ВГИК. Сразу же после поступления его произведения начинают печатать в журналах. Первое что он издал, стал рассказ «Двое на телеге».
Впервые на экране Шукшин появляется в эпизодической роли моряка в фильме «Тихий Дон». К нему приходит успех среди актеров.
В начале семидесятых годов он активно пишет произведения. Шукшин совмещает режиссерскую и писательскую деятельность. Именно в этот период выходит в свет его известное произведение «Калина – красная».
Личная жизнь была очень насыщенной. Женат он был 4 раза. У него осталось три дочери от второго и четвертого браков. В 1964 году он женится в последний раз на актрисе Федосеевой Лидии, которая родила ему двоих девочек. В 1974 году на съемках фильма «Они сражались за Родину», у Василия Шукшина останавливается сердце. Ему было 45 лет. Его творчество осталось в его написанных произведениях, и актерских и режиссерских работах.
