Рассказ убийца про муху и мальчика

Музыка гналась за ним по белым коридорам. Из-за одной двери слышался вальс из «Веселой вдовы». Из-за другой – «Послеполуденный отдых фавна». Из-за третьей – «Поцелуй еще разок!» Он повернул за угол, «Танец с саблями» захлестнул его шквалом цимбал, барабанов, кастрюль и сковородок, ножей и вилок, жестяными громами и молниями. Все это схлынуло, когда он чуть не бегом вбежал в приемную, где расположилась секретарша, блаженно ошалевшая от Пятой симфонии Бетховена. Он шагнул вправо, потом влево, словно рукой помахал у нее перед глазами, но она так его и не заметила.

Негромко зажужжал радиобраслет.

– Пап, это я, Ли. Ты не забыл? Мне нужны деньги.

– Да-да, сынок. Сейчас я занят.

– Я только хотел напомнить, пап, – сказал браслет.

Голос сына потонул в увертюре Чайковского «Ромео и Джульетта», она вдруг затопила длинные коридоры.

Психиатр шел по улью, где лепились друг к другу лаборатории и кабинеты, и со всех сторон на него сыпалась цветочная пыльца мелодий. Стравинский мешался с Бахом, Гайдн безуспешно отбивался от Рахманинова, Шуберт погибал под ударами Дюка Эллингтона. Секретарши мурлыкали себе под нос, врачи насвистывали – все по-утреннему бодро принимались за работу, психиатр на ходу кивал им. У себя в кабинете он просмотрел кое-какие бумаги со стенографисткой, которая все время что-то напевала, потом позвонил по телефону наверх, полицейскому капитану. Несколько минут спустя замигала красная лампочка и с потолка раздался голос:

– Арестованный доставлен для беседы в кабинет номер девять.

Он отпер дверь и вошел, позади щелкнул замок.

– Только вас не хватало, – сказал арестант и улыбнулся.

Эта улыбка ошеломила психиатра. Такая она была сияющая, лучезарная, она вдруг осветила и согрела комнату. Она была точно утренняя заря в темных горах, эта улыбка. Точно полуденное солнце внезапно проглянуло среди ночи. А над этой хвастливой выставкой ослепительных зубов спокойно и весело блестели голубые глаза.

– Я пришел вам помочь, – сказал психиатр.

И нахмурился. Что-то в комнате не так. Он ощутил это еще с порога. Неуверенно огляделся. Арестант засмеялся:

– Удивились, что тут так тихо? Просто я кокнул радио.

«Буйный», – подумал врач.

Арестант прочел его мысли, улыбнулся и успокоительно поднял руку:

– Нет, нет, я так только с машинками, которые тявкают.

На сером ковре валялись осколки ламп и клочки проводов от сорванного со стены радио. Не глядя на них, чувствуя, как его обдает теплом этой улыбки, психиатр уселся напротив пациента; необычная тишина давила, словно перед грозой.

– Вы – Элберт Брок, именующий себя Убийцей?

Брок удовлетворенно кивнул.

– Прежде чем мы начнем… – Мягким проворным движением он снял с руки врача радиобраслет. Взял крохотный приемник в зубы, точно орех, сжал покрепче – крак! – и вернул ошарашенному психиатру обломки с таким видом, словно оказал и себе, и ему величайшее благодеяние. – Вот так-то лучше.

Врач во все глаза смотрел на загубленный аппарат.

– Немало с вас, наверно, взыскивают за убытки.

– Наплевать! – улыбнулся пациент. – Как поется в старой песенке, «Мне плевать, что станется со мною!» – вполголоса пропел он.

– Начнем? – спросил врач.

– Извольте. Первой жертвой, одной из первых, был мой телефон. Гнуснейшее убийство. Я запихал его в кухонный поглотитель. Забил бедняге глотку. Несчастный задохнулся насмерть. Потом я пристрелил телевизор!

– М-м-м, – промычал психиатр.

– Всадил в кинескоп шесть пуль. Отличный был трезвон, будто разбилась люстра.

– У вас богатое воображение.

– Весьма польщен. Всегда мечтал стать писателем.

– Не расскажете ли, когда вы возненавидели телефон?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Источник

Музыка сопровождала его по всему холлу. Он прошел мимо офиса, из которого гремел вальс «Веселой вдовы». Из следующей двери несся «Послеполуденный отдых фавна». Еще из одной: «Поцелуй меня еще». Он свернул в коридор, и на него обрушился «Танец с саблями», со всеми своими цимбалами, барабанами,чашками, ложками, ножами и прочим звоном. Музыка отстала, когда он вошел в прихожую, где секретарша завороженно напевала Пятую симфонию Бетховена. Он провел рукой перед ее глазами, но она не прореагировала.

Голос потонул в теме из «Ромео и Джульетты» Чайковского, заполонившей коридор.
Психиатр двинулся дальше через лабиринт офисов. Одна музыкальная тема перекликалась с другой, Стравинский соперничал с Бахом, Гайдн безуспешно пытался вытеснить Рахманинова, Дюк Эллингтон побеждал Шуберта. Он кивнул напевающим секретаршам и насвистывающим докторам, только что приступившим к работе.

Зайдя в свой офис, он первым делом просмотрел несколько важных бумаг, задиктовал напевающей под нос стенографистке, затем позвонил начальнику полиции на верхний этаж. Через несколько минут замигал красный свет и голос с потолка объявил:

«Заключенный доставлен и находится в кабинете №9 для обследования».

Куски радио и проводов лежали на сером ковровом покрытии. Не обращая на них внимания и по-прежнему чувствуя на себе тепло улыбки словно это была обогревательная лампа, психиатр присел напротив пациента в необычной тишине, которая напоминала затишье перед бурей.

Брок с удовольствием кивнул: «Да, но прежде, чем мы начнем. » Брок быстро придвинулся к доктору, снял с его запястья радио, отправил в рот и, зажав между зубами как грецкий орех, сжал челюсти. Послышался хруст. Вынув изо рта раздавленное радио, он возвратил его пораженному доктору, как если бы оказал ему услугу: «Так-то лучше».

Психиатр уставился на сломанный аппарат: «Вы за это заплатите приличную сумму».

Психиатр сказал: «Ну что, начнем?»

— Сделал шесть выстрелов в катодно-лучевую трубку. Звон был чудесный, словно упала хрустальная люстра.

— У вас прекрасное воображение.

— Спасибо, я всегда хотел быть писателем.

— Полагаю, вы расскажете, с какого момента вы стали ненавидеть телефон.

— Во мне что-то взорвалось. Я был на пределе. В тот день я совершил убийство подобное тому, что было в офисе.

— Я вылил стаканчик горячего кофе на переговорное устройство.

Психиатр сделал пометку в блокноте.

— И система коротнула?

— Прекрасно. Именины души, 4-е июля. Стенографистки забегали как ошалелые! Полный абзац!

— Не то слово. Потом пришла в голову идея растоптать на улице наручное радио. Из него вопил пронзительный голос: «Опрос общественного мнения №9: Что вы сегодня ели на ланч?» В этот момент я вытряхнул душу из чертового радио.

— Почувствовали себя еще лучше, а?

— Была ли какая-нибудь особая причина для выбора французского мороженного?

Брок подумал и растянулся в улыбке: «Это мое любимое».

— Я подумал: черт возьми, что хорошо для меня, то хорошо и для передатчика.

— Что заставило вас запустить в него именно мороженное?

— А что случилось потом?

— Тишина. Боже мой, это было прекрасно. Радио в машине каркало целый день: Брок, иди сюда, Брок, иди туда, Брок, отметься здесь, Брок, отметься там, о’кэй, Брок, время ланча, Брок, ланч закончен, Брок, Брок, Брок. Тишина для меня была словно мороженное для ушей.

— Кажется, вы очень любите мороженное.

— Я ехал и наслаждался тишиной. Это самая большая, самая нежная затычка для ушей. Тишина. Целый час. Я просто сидел в машине и улыбался, чувствуя мягкую затычку. Я был опьянен свободой!

— Полиция вас схватила?

— Автобус был вынужден остановиться. В конце концов, музыка заглохла, мужья и жены потеряли контакт с реальностью. Всеобщая неразбериха, крики, хаос. Все завертелось как белка в колесе.
Приехавший полицейский наряд применил ко мне тройные меры: арестовали, взяли штраф, и отвезли в участок.

— Тогда вы должны были отнестись к этому как настоящий солдат, не так ли? Большинство правит.

— Вы уверены, что хотите, чтобы я это записал?

— Понимаете ли вы, что совершая все эти преступления, сначала с наручным радио, телефоном, автобусным радио, переговорным устройством, вы нарушили чьи-то права на собственность?

— Я бы сделал это еще раз, с божьей помощью.

Психиатр сидел, освещенный лучезарной улыбкой заключенного.
— Вы отказываетесь от помощи со стороны офиса психического здоровья? Вы готовы отвечать за последствия своих действий?

— Могу я вернуться в свою милую камеру, где я проведу в тишине и спокойствии шесть месяцев?

— Полнейшая дезориентация, но настроение бодрое. Отказывается признавать простейшие реалии своего окружения.

— Неопределенный. Оставил его в благодушном настроении и фантазиях.

Зазвонили три телефона. Переговорное устройство на рабочем столе затрещало как раненый кузнечик. Загорелась красная лампочка внутренней связи, послышалось кликанье. Звонили три телефона. Стол гудел.
Психиатр, тихо напевая, застегнул на запястье новое наручное радио, поднял трубку внутренней связи, поговорил с минуту, поднял один из телефонов, поговорил, поднял другой телефон, поговорил, поднял третий телефон, поговорил, нажал на кнопку наручного радио, поговорил тихо и спокойно, с невозмутимым и строгим выражением лица, окруженный музыкой и вспыхивающими лампочками, опять зазвонили два телефона, он потянулся к ним, загудело наручное радио, заговорило переговорное устройство внутренней связи, и раздались голоса сверху. И он продолжал спокойно снимать трубки, нажимать на кнопки, говорить на протяжении всего оставшегося дня в кондиционированном пространстве офиса: телефон, наручное радио, переговорное устройство, телефон, наручное радио, переговорное устройство, телефон, наручное радио, переговорное устройство, телефон, наручное радио, переговорное устройство, телефон, наручное радио.

Источник

Большая ложь «Повелителя мух»: Как на самом деле жили мальчики на необитаемом острове

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

Дикие мальчики из церковного хора

Роман нобелевского лауреата Уильяма Голдинга, признанный шедевром литературы, хвалят обычно не только за сюжет, психологизм и хорошо переданную атмосферу происходящего. Он считается хорошим образцом для того, чтобы понять, что происходит с группой вполне культурных людей в экстремальной ситуации, особенно когда над их душой не стоит полиция.

По сюжету романа, над необитаемым островом терпит крушение самолёт, нёсшего на борту эвакуированных мальчиков, часть из которых – певцы церковного хора. После катастрофы остаются в живых только дети. Очень скоро большая часть из них теряет всякие остатки цивилизованности. Мальчики придумывают себе примитивную религию и начинают убивать тех товарищей, которые пытаются говорить с ними с позиций цивилизованного человека. Поскольку речь идёт о детях, процесс одичания идёт стремительно.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и то, что Голдинг не просто поместил мальчиков в экстремальные условия без контроля со стороны государства. Их спасли от некой войны. Они могли видеть до эвакуации много ужасного. Мальчики из церковных хоров часто становятся жертвами домогательств, что не делает их психологически стабильнее. Часть мальчиков, вероятно, училась в классических британских закрытых школах, где травля фактически поощрялась как форма отношений. Наконец, все они пережили опыт почти состоявшейся собственной смерти, пройдя через авиакатастрофу.

Всё это в совокупности явно повлияло бы больше, чем просто отсутствие контроля. Тем не менее, принято считать, что книга ярко показывает, как тонок на нас налёт цивилизованности и альтруизма и как мало надо, чтобы он слетел.

И настоящие мальчики на необитаемом острове

Через одиннадцать лет после выхода романа, в 1965 году, шесть мальчиков школьного возраста застряли на необитаемом острове больше, чем на год. Судьба предоставила возможность посмотреть, как ведут себя в таких обстоятельствах реальные дети, и сравнить со знаменитым романом. Конечно, эти мальчики не переживали войну и авиакатастрофу, но ведь эти факторы при обсуждении сюжета «Повелителя мух» всё равно не принято учитывать.

Уорнер немедленно связался с берегом… И узнал, что мальчишек на острове давным-давно официально похоронили. «Это чудо!» кричали ему в рацию. Подростки были учениками католической школы-интерната Нукуалофе. Больше года назад они украли рыбацкую лодку, чтобы сбежать из строгой школы куда-нибудь на Фиджи. Самому старшему из беглецов было шестнадцать, младшему – тринадцать.

Школьники взяли с собой еду (бананы и кокосы) и газовую гарелку – а вот о компасе или карте не подумали. Они угнали лодку у мужчины, с которым давно были в плохих отношениях – чтобы не огорчить какого-нибудь хорошего человека. Поскольку лодка вышла в море в ночь, мальчики быстро уснули. Проснулись от того, что их заливает водой: начался шторм. Они подняли парус – его разорвало в клочья ветром. Руль повредило. Подростки не просто потерялись в море, унесённые далеко от берега, но и не могли управлять лодкой. Они чудом выжили за восемь дней дрейфа без еды и почти без воды – им удалось собрать в кокосовую скорлупу немного дождевой воды, которой они аккуратно и честно делились друг с другом.

Скала жизни

Больше, чем через неделю, они увидели недружелюбную на вид скалу, торчащую из моря. Никакой другой суши им до сих пор увидеть не удалось, так что мальчишки поплыли к скале. По счастью, она была достаточно большой, чтобы на ней росли деревья и другие растения. После нескольких недель жизни на рыбе и яйцах птиц мальчики поднялись на верхушку скалы и обнаружили там нечто вроде покинутого хутора, с банановым садом и огородом с одичавшим таро. По огороду бродили такие же одичавшие куры.

Из стволов деревьев мальчики выдолбили корыта для хранения воды. Они также смогли развести огонь и поддерживали его негасимым больше года – благодаря тому, что растений хватало. Их жизнь не сводилась к добыче еды и воды. Чтобы не сойти с ума, они устроили себе и места для развлечений – играли в бадминтон, качались на качелях.

Подростки распределились в команды, которые занимались огородом, кухней и охотой и охраной. Они сумели смастерить себе подобие гитары, чтобы поднимать вечерами настроение. По договорённости, стоило вспыхнуть большой ссоре, и они расходились в стороны, чтобы остыть. Каждый понимал, что сплочённость – залог выживания. В какой-то момент, когда дожди надолго прекратились, они чуть не обезумели от жажды – но всё равно не бросились во взаимные обвинения.

Однажды тот самый Стивен, что бросился перехватывать судно Уорнера, упал со скалы. Он остался жив, но сломал ногу. Остальные подняли его на руках по скалам наверх и сделали ему шину, как рассказывали в школе – из палок и лиан. Чтобы нога зажила как можно ровнее, мальчики решили, что Стивену лучше подольше лежать, практически не двигаясь, и распределили между собой его работу. Позже врач был удивлён, увидев, как хорошо срослась нога у подростка.

Несчастливый конец. Нет, счастливый

После того, как шестеро мальчишек вернулись в цивилизацию и их осмотрел доктор, их… Посадили под арест в полицейском участке. Узнав, что угонщики лодки живы, её хозяин решил, что момент подать на них заявление – самый подходящий.

Но Уорнер был, надо сказать, молодым человеком из состоятельной семьи со связями. Он сумел убедить телевизионщиков, что эта история стоит их внимания и по ней можно снять документалку. С согласием телевизионщиков он пришёл к владельцу лодки и улестил его, пригласив на съёмки в фильме и возместив стоимость угнанной лодки (даже с лихвой). Мальчиков выпустили из-под ареста, и Питер позаботился, чтобы они добрались до Тонга, где их уже ждали рыдающие от счастья родные.

Вскоре король Тонга пригласил Питера на аудиенцию. Он назвал Уорнера национальным героем Тонга и спросил, может ли что-то сделать для спасителя шести его юных подданных. Питер попросил разрешение на ловлю омаров у берегов королевства и открытие собственного бизнеса – и получил его. Надо ли сказать, что первыми, кто получил работу на судне ловцов омаров, были шесть подростков с одинокой скалы – и что они были счастливы стать настоящими моряками, пусть даже и путешествующими только возле родных берегов. Их будущее было обеспечено. А судно назвали в честь спасшей их скалы: Ата.

Текст: Лилит Мазикина

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Источник

Убийца. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: Нора Галь

Покупайте рассказы Рэя Брэдбери в электронном виде. Легальные копии теперь доступны в магазине Литрес. Дёшево, удобно и в любом формате.

Негромко зажужжал радиобраслет.

— Пап, это я, Ли. Ты не забыл? Мне нужны деньги.

— Да, да, сынок. Сейчас я занят.

Голос сына потонул в увертюре Чайковского к «Ромео и Джульетте», она вдруг затопила длинные коридоры.

— Арестованный доставлен для беседы в кабинет номер девять.

Он отпер дверь и вошел, позади щелкнул замок.

И нахмурился. Что-то в комнате не так. Он ощутил это еще с порога. Неуверенно огляделся. Арестант засмеялся:

— Удивились, что тут так тихо? Просто я кокнул радио.

Арестант прочел его мысли, улыбнулся и успокоительно поднял руку:

— Нет-нет, я так только с машинками, которые тявкают.

Брок удовлетворенно кивнул.

Врач во все глаза смотрел на загубленный аппарат.

— Немало с вас, наверно, взыскивают за убытки.

— Извольте. Первой жертвой, одной из первых, был мой телефон. Гнуснейшее убийство. Я запихал его в кухонный поглотитель. Забил бедняге глотку. Несчастный задохся насмерть. Потом я пристрелил телевизор!

— Всадил в кинескоп шесть пуль. Отличный был трезвон, будто разбилась люстра.

— У вас богатое воображение.

— Весьма польщен. Всегда мечтал стать писателем.

— Не расскажете ли, когда вы возненавидели телефон?

— Как вы себя чувствовали всю эту неделю?

— А так: вот-вот взорвусь. Или начну биться головой о стену. В тот день в конторе я и поступил, как надо.

— Плеснул воды в селектор.

Психиатр сделал пометку в блокноте.

— И вывели его из строя?

— Конечно! То-то была потеха! Стенографистки забегали, как угорелые! Крик, суматоха!

— И вам на время полегчало, а?

— И вам еще полегчало, а?

— Почему вы избрали для этой цели именно шоколадное мороженое?

Брок чуть призадумался, потом улыбнулся:

— Это мое любимое лакомство.

— Я решил: черт подери, что годится для меня, годится и для радио в моей машине.

— Почему вы решили накормить передатчик именно мороженым?

— В тот день была жара.

— А дальше наступила тишина. Господи, какая благодать! Ведь окаянное радио трещало без передышки. Брок, туда, Брок, сюда, Брок, доложите, когда пришли, Брок, доложите, когда ушли, хорошо, Брок, обеденный перерыв, Брок, перерыв кончился, Брок, Брок, Брок, Брок. Я наслаждался тишиной, прямо как мороженым.

— Вы, видно, большой любитель мороженого.

— Вас забрали в полицию?

— Разрешите вам заметить, мистер Брок, что до сих пор ваш образ действий кажется мне не слишком. э-э. разумным. Если вам не нравится радиотрансляция, служебные селекторы, приемники в автомобилях, почему бы вам не вступить в общество радионенавистников? Подавайте петиции, добивайтесь запретов и ограничений в законодательном порядке. В конце концов, у нас же демократия!

— Но тогда, может быть, вам следует сменить ногу, как положено солдату? Надо подчиняться большинству.

— Что же, так и записать?

Он блаженно откинулся на спинку стула и закурил.

— Я и опять бы это проделал, верное слово.

Психиатр едва не зажмурился от сияющей благодушной улыбки пациента.

— И вы не желаете воспользоваться помощью Службы душевного здоровья? Вы готовы за все ответить?

— Теперь, надеюсь, мне можно вернуться в мою милую одиночную камеру? Я намерен полгода наслаждаться одиночеством и тишиной.

— Полная дезориентация, но общителен. Отказывается признавать простейшие явления окружающей действительности и считаться с ними.

— Неопределенный. Когда я его оставил, он с наслаждением затыкал себе уши воображаемыми тампонами.

Зазвонили сразу три телефона. Запасной радиобраслет в ящике стола заскрипел, словно раненый кузнечик. Замигала красноватая лампочка, и защелкал вызов селектора. Звонили три телефона. Жужжало в ящике. В открытую дверь вливалась музыка. Психиатр, что-то мурлыча себе под нос, надел новый радиобраслет, щелкнул селектором, поговорил минуту, снял одну телефонную трубку, поговорил, снял другую трубку, поговорил, снял третью, поговорил, нажал кнопку радиобраслета, поговорил негромко, размеренно, лицо его было невозмутимо спокойно, а вокруг гремела музыка, мигали лампочки, снова звонили два телефона, и руки его непрестанно двигались, и радиобраелет жужжал, и его вызывали по селектору, и с потолка звучали голоса. Так провел он остаток долгого служебного дня, овеваемый прохладным кондиционированным воздухом, сохраняя то же невозмутимое спокойствие; телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет.

Источник

Повелитель мух (перевод В. Тельникова) (11 стр.)

По ночам малышей терзали жуткие кошмары, и от страха они сбивались в кучу. Днем, как ни были заняты они поисками пищи, у них все же находилось время для игр, бесцельных и примитивных, среди белых песков у яркой воды. О своих матерях малыши плакали гораздо реже, чем того можно было ожидать; тела их стали коричневыми и до омерзения грязными. Зову раковины они повиновались и потому, что в нее трубил Ральф — он достаточно взрослый, чтобы через него поддерживать связь с авторитетным миром «взрослых», — и еще потому, что сами собрания казались им веселым развлечением.

На берегу, возле устья маленькой речки, они понастроили из песка замки. Высотой около фута, замки эти были украшены ракушками, засохшими цветами и затейливыми камушками. Вокруг замков был целый комплекс сооружений, в которых, если нагнуться и посмотреть сбоку, можно было угадать стены, шоссе, железные дороги и даже пограничные столбы. Малыши играли здесь если и не вполне счастливо, то по меньшей мере увлеченно.

И на этот раз здесь играли три малыша, самым большим из которых был Генри. Малыш с лиловым родимым пятном во всю щеку — тот самый, что пропал во время пожара, — приходился ему дальним родственником, но Генри был еще слишком мал, чтобы понимать все это; и если бы ему сказали, что тот, другой малыш улетел домой на самолете, он бы воспринял такое утверждение спокойно и доверчиво.

В сегодняшней игре верховодил Генри, потому что двое других — Персиваль и Джонни — были самыми маленькими на острове. Персиваль, серенький, похожий на мышь мальчик, не показался бы красивым и родной матери. Русоволосый крепыш Джонни был задирой от природы. Но сейчас он подчинялся, потому что ему было интересно, и все трое, сидя на коленях, мирно играли.

Из леса вышли Морис и Роджер. Они отдежурили свое у костра и пришли искупаться. Роджер шагал по песочным замкам, нарочно наступая на них, засыпая цветы и расшвыривая старательно отобранные камушки. Те сооружения, вокруг которых шла игра сейчас, по счастью, не попались им под ноги, и поэтому ни Генри, ни Джонни не запротестовали., Лишь Персиваль, которому песком запорошило глаза, захныкал, и Морис поспешил прочь. В той, другой, жизни его как-то наказали за то, что он засыпал глаза какому-то малышу. И хотя сейчас ему не грозила тяжелая рука родителей, он все же почувствовал себя неловко. Где-то в глубине сознания у него шевельнулось желание извиниться. Он что-то пробормотал про купание и побежал.

Роджер задержался и стал следить за малышами. Он не сделался заметно смуглее с тех пор, как оказался на острове, но черные космы его волос, уже спадавшие на шею и закрывшие лоб, казались под стать этому мрачному лицу и изменили его выражение: прежде замкнутое и настороженное, лицо это стало каким-то зловещим. Выплакав песок, Персиваль перестал скулить и вернулся к игре. Джонни следил за ним своими фарфорово-голубыми глазами, затем принялся швырять в него песок, пока Персиваль снова не заплакал.

Когда Генри, которому надоело играть, побрел вдоль пляжа, Роджер пошел следом, держась под пальмами. Генри шагал посреди пляжа, ничуть не беспокоясь о том, чтобы укрыться от солнца. Затем он подошел к воде и чем-то занялся у самой ее кромки. Был прилив, могучий тихоокеанский прилив, и каждые несколько секунд относительно спокойная вода в лагуне поднималась на дюйм. Крохотные прозрачные существа, обитавшие в этой последней складке моря, продвигались вместе с водой над раскаленным песком. Неразличимыми органами чувств они дотошно исследовали каждый клочок своей нивы. Как терка с мириадами крохотных зазубрин, они протирали песок и очищали его от праха биологической жизни.

Эти-то существа и приворожили Генри. Палочкой, выбеленной и отшлифованной морем, он помешивал пленку воды и пытался регулировать движение крохотных мусорщиков. Он проводил бороздки, в которые тут же вползала вода, и старался заполнить их занятными козявками. Забыв обо всем на свете, он был более чем счастлив, потому что чувствовал себя властителем живых существ. Он с ними болтал, убеждал их, приказывал. Теснимый приливом, он пятился; следы его ног становились заливчиками, в которые, как в ловушку, попадали эти существами у него создавалась иллюзия власти. Согнувшись, он сидел на корточках у воды, упавшие на лоб волосы заслонили ему глаза, а тем временем полуденное солнце осыпало его градом невидимых стрел.

Налетевший бриз так встряхнул пальмы, что их листья вскинулись и забились. Роджер нагнулся, поднял камень, прицелился и запустил им в Генри, но все же так, чтобы не попасть. Камень просвистел в пяти ярдах от Генри и упал в воду. Роджер набрал горсть камней и стал бросать их один за другим. Однако вокруг Генри оставалось пространство ярдов шести в диаметре, куда Роджер старался не попасть. Действовало хотя и невидимое, но строгое табу его прошлой жизни. Сидевший на корточках ребенок все еще находился под защитой родителей, школы, полиции и закона. Рука Роджера сдерживалась цивилизацией, которая ничего не знала о нем и сама лежала в развалинах.

Примерно в десяти шагах от него под деревом стоял Джек. Когда Роджер разомкнул веки, его смуглое лицо как-то посерело, но Джек ничего не заметил. Распаленный, он нетерпеливо махал рукой, и Роджер пошел за ним.

У самого устья речушки была маленькая заводь, отгороженная песчаной перемычкой, вся покрытая водяными лилиями и утыканная иглами тростника. Здесь их дожидались Бил, Сэм и Эрик. Джек зашел в тень, опустился перед водой на колени и развернул два больших листа, которые он принес с собой. В одном была белая глина, в другом — красная. Возле комков глины легла палочка древесного угля. Не отрываясь от дела, Джек объяснял Роджеру:

— Чуять-то они меня не чуют. Наверное, увидели. Заметили что-то розовое под деревьями. — Он размазывал глину по лицу. — Достать бы зеленую краску! — Он повернул наполовину раскрашенное лицо и ответил на недоуменный взгляд Роджера: — Чтоб охотиться. Как на войне, понимаешь. Ну, маскировка, вот…

Роджер понял и угрюмо кивнул. Близнецы подвинулись к Джеку и из-за чего-то робко запротестовали. Джек только отмахнулся от них.

— А-а, заткнитесь! — Угольком он затушевывал просветы между красными и белыми пятнами на лице. — Нет-нет. Вы пойдете со мной.

Он взглянул на свое отражение и разочаровался. Нагнувшись пониже, он зачерпнул полные пригоршни воды и стал отмывать лицо. Снова показались веснушки и рыжие брови.

Джек стал раскрашиваться по-новому. Одну щеку и подбородок он сделал белыми, затем растер красную глину по другой половине лица и провел угольком черную линию от правого уха к левой скуле. Он снова посмотрел на свое отражение, но оно замутилось от его дыхания.

— Сэм-и-Эрик, подайте кокосовый орех. Пустой.

Он стоял на коленях и держал в руках скорлупу с водой. На его лицо упал солнечный зайчик, и в глубине чаши появилось яркое отражение. Джек изумленно смотрел — уже не на себя, а на нечто незнакомое и внушающее страх. Взволнованно смеясь, он выплеснул воду и вскочил на ноги. Вместо лица у него была жуткая маска, которая приковала к себе взгляды пораженных ребят. Джек пустился в пляс, и его хохот превратился в кровожадное рычание. Он сделал прыжок в сторону Била, и маска зажила сама по себе, а скрывшийся за ней Джек освободился от стыда и неловкости. Красно-белое с черным лицо метнулось в воздухе и надвинулось на Била. Тот, смеясь, вскочил на ноги, затем вдруг умолк и попятился в-кусты. Джек кинулся к близнецам.

Источник

Рассказ убийца про муху и мальчика