Рассказы чехова вверх по лестнице читать

Антон Павлович Чехов

Фортепианный настройщик Муркин, бритый человек с желтым лицом, табачным носом и с ватой в ушах, вышел из своего номера в коридор и дребезжащим голосом прокричал:

И, глядя на его испуганное лицо, можно было подумать, что на него свалилась штукатурка или что он только что у себя в номере увидел привидение.

— Помилуй, Семен! — закричал он, увидев бегущего к нему коридорного. — Что же это такое? Я человек ревматический, болезненный, а ты заставляешь меня выходить босиком! Отчего ты до сих пор не даешь мне сапог? Где они?

Семен вошел в номер Муркина, поглядел на то место, где он имел обыкновение ставить вычищенные сапоги, и почесал затылок: сапог не было.

— Где ж им быть, проклятым? — проговорил Семен. — Вечером, кажись, чистил и тут поставил… Гм. Вчерась, признаться, выпивши был… Должно полагать, в другой номер поставил. Именно так и есть, Афанасий Егорыч, в другой номер! Сапог-то много, а чёрт их в пьяном виде разберет, ежели себя не помнишь… Должно, к барыне поставил, что рядом живет… к актрисе…

— Изволь я теперь из-за тебя идти к барыне, беспокоить! Изволь вот из-за пустяка будить честную женщину!

Вздыхая и кашляя, Муркин подошел к двери соседнего номера и осторожно постучал.

— Кто там? — послышался через минуту женский голос.

— Это я-с! — начал жалобным голосом Муркин, становясь в позу кавалера, говорящего с великосветской дамой. — Извините за беспокойство, сударыня, но я человек болезненный, ревматический… Мне, сударыня, доктора велели ноги в тепле держать, тем более, что мне сейчас нужно идти настраивать рояль к генеральше Шевелицыной. Не могу же я к ней босиком идти.

— Да вам что нужно? Какой рояль?

— Не рояль, сударыня, а в отношении сапог! Невежда Семен почистил мои сапоги и по ошибке поставил в ваш номер. Будьте, сударыня, столь достолюбезны, дайте мне мои сапоги!

Послышалось шуршанье, прыжок с кровати и шлепанье туфель, после чего дверь слегка отворилась и пухлая женская ручка бросила к ногам Муркина пару сапог. Настройщик поблагодарил и отправился к себе в номер.

— Странно… — пробормотал он, надевая сапог. — Словно как будто это не правый сапог. Да тут два левых сапога! Оба левые! Послушай, Семен, да это не мои сапоги! Мои сапоги с красными ушками и без латок, а это какие-то порванные, без ушек!

Семен поднял сапоги, перевернул их несколько раз перед своими глазами и нахмурился.

— Это сапоги Павла Александрыча… — проворчал он, глядя искоса.

Он был кос на левый глаз.

— Какого Павла Александрыча?

— Актера… каждый вторник сюда ходит… Стало быть, это он вместо своих ваши надел… Я к ней в номер поставил, значит, обе пары: его и ваши. Комиссия!

— Так поди и перемени!

— Здравствуйте! — усмехнулся Семен. — Поди и перемени… А где ж мне взять его теперь? Уж час времени, как ушел… Поди, ищи ветра в поле!

— А кто ж его знает! Приходит сюда каждый вторник, а где живет — нам неизвестно. Придет, переночует, и жди до другого вторника…

— Вот видишь, свинья, что ты наделал! Ну, что мне теперь делать! Мне к генеральше Шевелицыной пора, анафема ты этакая! У меня ноги озябли!

— Переменить сапоги недолго. Наденьте эти сапоги, походите в них до вечера, а вечером в театр… Актера Блистанова там спросите… Ежели в театр не хотите, то придется до того вторника ждать. Только по вторникам сюда и ходит….

— Но почему же тут два левых сапога? — спросил настройщик, брезгливо берясь за сапоги.

— Какие бог послал, такие и носит. По бедности… Где актеру взять. «Да и сапоги же, говорю, у вас, Павел Александрыч! Чистая срамота!» А он и говорит: «Умолкни, говорит, и бледней! В этих самых сапогах, говорит, я графов и князей играл!» Чудной народ! Одно слово, артист. Будь я губернатор или какой начальник, забрал бы всех этих актеров — и в острог.

Бесконечно кряхтя и морщась, Муркин натянул на свои ноги два левых сапога и, прихрамывая, отправился к генеральше Шевелицыной. Целый день ходил он по городу, настраивал фортепиано, и целый день ему казалось, что весь мир глядит на его ноги и видит на них сапоги с латками и с покривившимися каблуками! Кроме нравственных мук, ему пришлось еще испытать и физические: он натер себе мозоль.

Вечером он был в театре. Давали «Синюю Бороду»[1]. Только перед последним действием, и то благодаря протекции знакомого флейтиста, его пустили за кулисы. Войдя в мужскую уборную, он застал в ней весь мужской персонал. Одни переодевались, другие мазались, третьи курили. Синяя Борода стоял с королем Бобешем и показывал ему револьвер.

— Купи! — говорил Синяя Борода. — Сам купил в Курске по случаю за восемь, ну, а тебе отдам за шесть… Замечательный бой!

— Поосторожней… Заряжен ведь!

— Могу ли я видеть господина Блистанова? — спросил вошедший настройщик.

— Я самый! — повернулся к нему Синяя Борода. — Что вам угодно?

— Извините, сударь, за беспокойство, — начал настройщик умоляющим голосом, — но, верьте… я человек болезненный, ревматический. Мне доктора приказали ноги в тепле держать…

— Да вам, собственно говоря, что угодно?

— Видите ли-с… — продолжал настройщик, обращаясь к Синей Бороде. — Того-с… эту ночь вы изволили быть в меблированных комнатах купца Бухтеева… в 64 номере…

— Ну, что врать-то! — усмехнулся король Бобеш. — В 64 номере моя жена живет!

— Жена-с? Очень приятно-с… — Муркин улыбнулся. — Оне-то, ваша супруга, собственно мне и выдали ихние сапоги… Когда они, — настройщик указал на Блистанова, — от них ушли-с, я хватился своих сапог… кричу, знаете ли, коридорного, а коридорный и говорит: «Да я, сударь, ваши сапоги в соседний номер поставил!» Он по ошибке, будучи в состоянии опьянения, поставил в 64 номер мои сапоги и ваши-с, — повернулся Муркин к Блистанову, — а вы, уходя вот от ихней супруги, надели мои-с…

— Да вы что же это? — проговорил Блистанов и нахмурился. — Сплетничать сюда пришли, что ли?

— Нисколько-с! Храни меня бог-с! Вы меня не поняли-с… Я ведь насчет чего? Насчет сапог! Вы ведь изволили ночевать в 64 номере?

— А вы меня там видели?

— Нет-с, не видел-с, — ответил Муркин в сильном смущении, садясь и быстро снимая сапоги. — Я не видел-с, но мне ваши сапоги вот ихняя супруга выбросила… Это вместо моих-с.

— Так какое же вы имеете право, милостивый государь, утверждать подобные вещи? Не говорю уж о себе, но вы оскорбляете женщину, да еще в присутствии ее мужа!

За кулисами поднялся страшный шум. Король Бобеш, оскорбленный муж, вдруг побагровел и изо всей силы ударил кулаком по столу, так что в уборной по соседству с двумя актрисами сделалось дурно.

— И ты веришь? — кричал ему Синяя Борода. — Ты веришь этому негодяю? О-о! Хочешь, я убью его, как собаку? Хочешь? Я из него бифштекс сделаю! Я его размозжу!

И все, гулявшие в этот вечер в городском саду около летнего театра, рассказывают теперь, что они видели, как перед четвертым актом от театра по главной аллее промчался босой человек с желтым лицом и с глазами, полными ужаса. За ним гнался человек в костюме Синей Бороды и с револьвером в руке. Что случилось далее — никто не видел. Известно только, что Муркин потом, после знакомства с Блистановым, две недели лежал больной и к словам «я человек болезненный, ревматический» стал прибавлять еще «я человек раненый»…

Она, как авторитетно утверждают мои родители и начальники, родилась раньше меня. Правы они или нет, но я знаю только, что я не помню ни одного дня в моей жизни, когда бы я не принадлежал ей и не чувствовал над собой ее власти. Она не покидает меня день и ночь; я тоже не выказываю поползновения удрать от нее, — связь, стало быть, крепкая, прочная… Но не завидуйте, юная читательница. Эта трогательная связь не приносит мне ничего, кроме несчастий. Во-первых, моя «она», не отступая от меня день и ночь, не дает мне заниматься делом. Она мешает мне читать, писать, гулять, наслаждаться природой… Я пишу эти строки, а она толкает меня под локоть и ежесекундно, как древняя Клеопатра не менее древнего Антония, манит меня к ложу. Во-вторых, она разоряет меня, как французская кокотка. За ее привязанность я пожертвовал ей всем: карьерой, славой, комфортом… По ее милости я хожу раздет, живу в дешевом номере, питаюсь ерундой, пишу бледными чернилами. Всё, всё пожирает она, ненасытная! Я ненавижу ее, презираю… Давно бы пора развестись с ней, но не развелся я до сих пор не потому, что московские адвокаты берут за развод четыре тысячи… Детей у нас пока нет… Хотите знать ее имя? Извольте… Оно поэтично и напоминает Лилю, Лелю, Нелли…

Давали «Синюю Бороду». — Оперетта «Синяя Борода», муз. Ж. Оффенбаха, по мотивам сказки Ш. Перро «Семь жен Синей Бороды» (русский текст Г. С. Вальяно и Г. А. Лишина), шла в Москве в театре М. В. Лентовского зимой 1885 г. (объявление в газете «Московский листок», 1885, № 20).

Источник

Вверх по лестнице, ведущей вниз, стр. 1

ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВНИЗ

Посвящается Tea и Джонатану

Дорогой читатель, ты держишь в руках роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз», с которым советские люди познакомились еще в 1967 году, когда он был напечатан в июньском номере журнала «Иностранная литература». Мне говорили, что в вашей огромной стране мой роман прочли более восьми миллионов человек, передавая друг другу, записывались в очередь и месяцами ждали, когда зачитанный до дыр журнал наконец дойдет до них. Прошло более двадцати лет, мою книгу будет читать уже другое поколение, и я хочу сказать несколько слов моим новым читателям. Однажды на курорте, когда я, раздевшись, спустилась в большой бассейн с горячей водой, где плескались две или три женщины, тоже без купальных костюмов, одна из них закричала, указывая на меня пальцем: «А вы моя бывшая учительница по английскому! Никогда не видела голую учительницу!» Вот так и я сейчас предстану перед вами во всей моей наготе, не прячась за звучащие на бумаге голоса моих героев.

Когда я в 1968 году приехала в вашу страну по приглашению Союза советских писателей, чтобы познакомиться с вашими школами, у меня сложилось впечатление, что мой роман читали все. Потом я рассказала в бюллетене американского ПЕН-центра, как московский таксист, узнав, кого он везет, пришел на следующее утро ко мне в гостиницу с обтрепанным номером журнала и попросил автограф. В Киеве официантка обняла меня, поцеловала и начала рассказывать, какое удовольствие ей доставила моя книга. Директор школы № 752 подарила мне банку домашнего варенья. В Ленинграде один двенадцатилетний мальчик сказал мне: «Все как у нас» – но, конечно же, у вас совсем не так, как у нас.

Многое изменилось в мире за последние двадцать лет, но, судя по всему, эта книга в ее новенькой обложке не устарела. Она столь животрепещуще остра, что мои нью-йоркские издатели готовятся отметить ее двадцатипятилетний юбилей. Проблемы в наших школах все те же, только еще углубились; они уже касаются не только содержания и методов обучения, но приобрели социальный характер. Мой вымысел предвосхитил мрачную действительность сегодняшнего дня.

Я никогда в жизни не собиралась писать роман, и уж тем более роман, который будут называть «классическим романом о школе». Думала ли я, что произвожу переворот в школьном образовании, – мне просто казалось, что я пишу о любви.

Роман вырос из рассказа на трех страницах, который состоял из обрывков записок, якобы найденных в мусорной корзине в одном из классов нью-йоркской средней школы, – смешно смонтированные вперемешку, они показали, какой хаос и неразбериха царят в этой школе, как упорно бюрократическое равнодушие прикрывается косноязычной риторикой, как отчаянно звучат немые крики о помощи и как самоотверженно одна-единственная учительница пытается изменить судьбу хотя бы одного-единственного подростка.

Два журнала отвергли рассказ, сочтя его слишком специфичным и решив, что он отпугнет читателя необычным типографским оформлением. Но я не пала духом и послала рассказ в «Сатердей ревью оф литерачер», которое и напечатало его 17 ноября 1962 года. Помню, как ошарашили меня рисунки-карикатуры, которыми журнал иллюстрировал рассказ. Ну вот, подумала я, увидит их читатель и решит, что это раздел юмора. Однако я ошиблась.

В первый же день, как журнал появился в киосках, один предприимчивый издатель предложил мне сделать из него роман. Я сначала отказалась: я пишу только рассказы, романы сочинять не умею; к тому же, как мне казалось, в этом крошечном рассказе я сказала все, что можно было сказать. Но он соблазнил меня авансом, и я этот аванс истратила. Чувство вины и подвигло меня написать книгу.

Началось самое трудное: надо было вылепить характеры, пользуясь тем же приемом, который я применила в рассказе: сочинить великое множество писем, объяснительных записок, циркуляров и распоряжений, которые обрисуют учеников, учителей, родителей и дирекцию ярче и живее, чем мои собственные слова. Пришлось ввести в роман молодую учительницу-идеалистку, которая бунтует против всего мертвящего и уничтожающего человеческое достоинство, что есть в школьной системе, и хотя бы штрихами обозначить жизнь ребят вне школы. «Его мать не может прийти будучи умершей. Пожалуйста, извините», – сообщалось в одной из родительских записок.

Все забывается. Книга смешная, и потому мне вскоре стало казаться, что писала я ее легко и весело. Помню, как я смеялась, когда придумывала нелепости вроде: «Опоздание по отсутствию» или «Нижеследующим пренебречь». А однажды ночью я проснулась и стала хохотать – я придумала фразу, которую мальчишка мог сказать об «Одиссее»: «Такую муру я бы и собаке не дал читать!»

Говорят, что книга читается легко, но на нее ушло полтора года тяжелейшего, каторжного труда. Когда я заглядываю в исчерканную вдоль и поперек рукопись романа, я вижу, как мучительно искала точного слова, верной интонации, как безжалостно вымарывала я текст, добивалась выразительности, – например, глава о расовых предрассудках сократилась в конце концов до одного-единственного параграфа, а от параграфа в последнем варианте остался лишь вопрос: «А вы можете угадать по моему почерку, белый я или нет?»

Мои герои выкристаллизовывались, обретали плоть и кровь: остряк, потешающий весь класс; карьерист; рано созревшая девушка, терзаемая сексом; черный паренек-задира; пуэрториканец, которому в конце концов удается преодолеть свою застенчивость; некрасивая девочка, которая понемногу начинает обретать себя. Чтобы дать им возможность высказывать свои мысли, я придумала «Ящик пожеланий»; одинокий мальчик положил в него письмо, в котором поздравил себя с днем рождения.

Я знала, что роман будет начинаться словами «Привет, училка!» и кончаться «Привет, зубрилка!», а все остальное между этими двумя репликами будет развитием, разработкой темы, и финал замкнет круг. И еще я знала, что в первой главе мои герои будут говорить: в какофонии голосов наметятся конфликты, а потом письма, письма, письма – крики людей, надеющихся, что их услышат.

Название подсказала докладная записка начальника административного отдела: «Задержан мною за нарушение правил: шел вверх по лестнице, ведущей вниз, и на замечание ответил дерзостью». Эта формулировка выразила не только всю меру тупости школьного начальства, но и показалась мне метафорой – человек идет против движения, бунтует против системы. Одно меня смущало – название очень уж длинное и не слишком понятное. Кто его запомнит?

Однако его запомнили. Оно стало крылатой фразой. Замелькало в газетных заголовках. Даже в вашей «Правде» появилась карикатура, под которой было написано: «Вверх по лестнице, ведущей вниз».

Когда я писала роман, я надеялась, что его прочтут разве что десяток-другой учителей и, может быть, они посмеются, узнав свою школу. Однако книга моя несколько месяцев занимала первое место в списке бестселлеров; она получила множество премий, была переведена на многие языки и оказала влияние на жизнь многих людей. Но когда она готовилась к печати, я больше всего на свете боялась, что меня уволят из колледжа, куда я недавно поступила на работу. «Я написала книгу, она выходит на следующей неделе, – призналась я одной из своих коллег. – В ней я свела счеты кое с кем из начальства. Боюсь, как бы меня не прогнали». Приятельница стала меня успокаивать: «Ну что вы, не волнуйтесь, кому придет в голову писать на нее рецензию? Никто не узнает, что вы ее автор».

Рецензии были одна восторженней другой. Мне даже неловко их цитировать. Скажу только, что во всех них говорилось о гуманности и доброте, к которым призывает книга. Один из критиков так подытожил свои впечатления: «Здесь много страниц, над которыми смеешься. Иные вызывают слезы. Но сквозь смех и слезы мы ясно понимаем, как трудно ученикам и учителям понять друг друга при нынешней системе массового обучения».

Источник

Сочинение Анализ рассказа Вверх по лестнице Чехова

Чехов всегда прекрасно умел описывать даже самые детали сущности людей. Кроме этого он всегда описывал и отрицательные или положительные качества человека. При помощи многих его рассказах можно научиться жить в этом тяжелом мире. Писателю удается раскрыть судьбу каждого человека и порой они бывают не только трудными, но еще и сложными. Но герои не сдаются и делают все для того чтобы поскорее выйти из этой ситуации. Про проблемы Чехов написал примерно тридцать произведений.

Особого внимания требует еще одно очень интересное произведение под названием «Вверх по лестнице». Здесь также рассматривается проблема. На сегодняшний день практически все люди рассматривают людей по их социальному статусу. Кроме этого они начинают всем рассказывать про характер, а также и про условия их жизни. Если человек находится на высоком положении, то и отношение к нему будет совсем другое.

Вот таким перед нами появляется главный герой Долбоносов. Он привык, что с ним общаются только люди высоких чинов, а вот Щепоткин к такому чину не относится. Именно поэтому он общался с ним очень грубо и порой даже грубил и хамил. Но немного погодя он узнает о том, что у него тоже имеется положение и его отношение к Щепоткину меняется. Раньше Щепоткин был учителем и репетитором у детей Долбоносова. А немного попозже он женился на дочери влиятельного человека и теперь является одним из первых представителей власти.

И из этого можно понять о том, что Щепоткин в глазах нашего главного героя практически за одну минуту поднялся вверх по карьерной лестнице. А ведь и сегодня многие так судят о человеке, которого видят впервые, но на самом деле этого быть не должно. Да и сам Чехов против чтобы чин находился намного выше, чем сам человек. Это не правильно и не красиво по отношению к человеку. Каждый человек должен понимать, что он не сможет понять человека, пока не пообщается с ним, а вот чин вообще ничего не показывает.

Именно поэтому Чехов старается объяснить каждому человеку, что люди должны понимать и быть расчетливее и разумнее по отношению к другим людям. И не нужно судить человека по его действиям или чинам. И если люди это поймут, то вместе смогут поменять жизнь совсем в другую сторону.

Анализ 2

С самого начала времен, с самого периода изобретения языка люди начали создавать определенное социальное устройство. Тема довольно глобальная и требующая отдельного обсуждения, но факт остается фактом – люди существуют именно в рамках общества, а не как полностью автономные личности. По сути, зачастую именно социальная конструкция определяет и нашу личность и личности других людей.

Этот факт отлично иллюстрирует в своем произведении Чехов, он дает краткую зарисовку. Такие диалоги на самом деле регулярно происходят, они были раньше, будут и сейчас и потом. Талант Чехова, равно как любого великого писателя, заключается в умении говорить о вещах вневременных и универсальных для людей.

Конечно, предлагаемый Чеховым социальный конструкт не охватывает весь мир полностью, но говорит о характерном для людей. Название является метафорой и Вверх по лестнице подразумевает под собой социальную лестницу.

Советник Долбоносов встречает на светском вечере студента Щепоткина, который ранее преподавал у его детей. Долбоносов начинает снисходительно общаться со студентом и узнает о его положении, зарплате. После того как Щепоткин оказывается не студентом, а весьма состоятельным человеком, советник начинает говорить совсем по-другому и даже приглашает бывшего студента к себе отобедать.

Чехов описывает лицемерие, которое царит в обществе, и простые механизмы, которыми общество существует. Долбоносов сначала подходит к Щепоткину как более низкому человеку, начинает с ним общаться вальяжно и снисходительно и благодаря этому получает удовольствие, так как возвышается. Когда Щепоткин оказывается супругом знатной дамы и состоятельным, Долбоносов меняет свою социальную маску и называет себя стариком, которому не отказать в приглашении на обед.

Вопрос о том, кто и куда двигается по лестнице – дискуссионный. С одной стороны Долбоносов сам двигает своего собеседника по социальной лестнице, с другой стороны сам «бегает» там, пытаясь понять, как расположиться относительно студента.

Так или иначе, главный герой легко меняет собственные маски и манеру общения, он сразу способен начать обращаться к человеку, который моложе его по имени-отчеству. Таким образом, Долбоносов поддерживает общую систему измерения людей не по личным качествам, а внешним атрибутам. Автор рассказа обращает внимание читателей на нелепость подобной ситуации.

Также читают:

Картинка к сочинению Анализ рассказа Вверх по лестнице

Чехов, «Вверх по лестнице», краткое содержание для читательского дневника?

Рассказ Чехова «Вверх по лестнице» очень актуален и в наши дни.В нём говорится о том, что к человеку начинают относиться как-то по особенному не за его человеческие и професссиональные качества, а за его служебное положение и положение в обществе.

Чиновник Долбоносов встречает на каком-то светском мероприятии своего знакомого Щепоткина, которого знал раньше как мелкого чиновника. Поначалу Долбоносов отнёсся к Щепоткину весьма высокомерно и пренебрежительно.

Но тут выясняется, что Щепоткин достиг весьма значительных успехов в продвижении по служебной лестнице, да к тому же обзавёлся высокопоставленными родственниками.

Мигом отношение Долбоносова к Щепоткину меняется и он начинает лебезить перед ним и даже приглашает на обед. Весьма напоминает поведение Щепоткина героя рассказа «Хамелеон».

Главные герои: Дмитрий Дмитриевич Гуров и Анна Сергеевна.

Гурову около сорока, на втором курсе института он женился на женщине в полтора раза старше себя. На момент событий рассказа у них трое детей. Жену Гуров не любит, считает недалекой и часто ей изменяет, но женщин все равно считает «низшей расой». Впрочем, именно среди женщин, а не среди мужчин Гуров чувствует себя свободно.

Анна Сергеевна фон Дидериц родом из Петербурга, но живет в городе С. Замужем, но мужа считает лакеем по натуре и не уважает (хоть и привязана к нему). На измену решается потому, что ей страстно хотелось пожить.

Начну с того, что Чехов, великий мастер слова, буквально завораживает нас своей манерой письма.

Буквально с первых строк рассказа, мы отправляется в ту эпоху, в то сатирическое действо.Мы, как будто, становится зрителями в театре.

Перед нами земская больница и два довольно комичных персонажа.Первый-про стой фельдшер, с очень говорящей фамилией Курятины, возомнивший себя прекрасным хирургом.Второй персонаж-тоже не далёкий человек, местный дьяк, пришедший к фельдшеру с просьбой-удалить болевший зуб.

Развитие сюжета происходит ещё более в комичном ключе.

Фельдшер приступает к удалению зуба.Но для дилетанта больной зуб оказался не по зубам(тавтология)

Далее по сюжету, горе-хирург,поняв, что, удалить зуб не так-то просто, предпринял вторую попытку.Но и она окончилась неудачей.

И, в финале, обозленный дьячок, уходит, говоря нелестные слова в адрес фельдшера.

Этот рассказ высмеивает хвастовство, невежество, тупость, хамство, лицемерие и многие другие человеческие пороки.

Источник

Рассказы чехова вверх по лестнице читать