Последний бой танкистов
Свидетелями этого боя, который произошёл в ноябре 1941 года, стали мальчишки из деревни Чкалово. Подразделение танкистов из состава 6-й танковой бригады ценою своих жизней остановили продвижение механизированной колонны немцев, пытавшихся окружить нашу 56-ю армию, защищавшую Ростов-на-Дону.
С утра, недалеко от деревни Чкалово, танковое подразделение в составе пяти «тридцатьчетвёрок» и четырёх Т-26 заняли оборону. Танкисты замаскировали свои танки, а один из Т-26 был выдвинут к дороге.
Как потом говорили мальчишки, в танах отсутствовала радиосвязь, так как все команды передавались флажками. Не зря говорят, что связь это нерв армии. И с этим в 1941 году в РККА было плохо. Очень большое значение в бою является координация действий. Сколько можно было предотвратить потерь, успев своевременно среагировать на возникающие угрозы.
А потом танкисты стали гнать ребятишек домой. Кто-то так и сделал, а некоторые, самые любопытные, спрятались в кустах, недалеко от позиций.
Неожиданно Т-26, стоявший у дороги открыл стрельбу, потом из машины показался танкист и начал сигналить остальным экипажам красными флажками.
А вдали уже была видна немецкая колонна. В ней были танки, бронетранспортёры, крытые тентом грузовики с орудиями, мотоциклисты. Некоторые уже горели. Выстрелы погибшего танка не пропали даром.
В это время открыли огонь все наши танки, находившиеся в засаде. Вокруг немецкой колонны взметнулись разрывы, но и немцы не остались в долгу.
Мальчишки в ужасе вжались в землю. Как позже выяснилось, все они получили контузии. Вот такой силы был огонь немецкий огонь. От дымов уже не видно было ни наших танков, ни немецкой колонны.
А через пару минут была подбита ещё одна «тридцатьчетвёрка». Пламя охватило её, но танкисты продолжали вести огонь. Машину подбили немецкие танки, идущие в обход наших позиций. Экипаж горящей тридцатьчетвёрки развернул башню в сторону этих машин и несколькими выстрелами уничтожил самоходку и лёгкий немецкий танк. Танкисты предотвратили прорыв наших позиций, но сделано это было ценой собственной жизни.
Дым затянул поле и мальчишкам уже плохо было видно развернувшееся сражение. Они видели, как недалеко от них остановился последний оставшийся Т-26. Танкист, выбравшийся из него, ловко взобрался на берёзу и стал в бинокль следить за маневрами немцев. Он заметил, что фашисты снова начали обходить наши танки, и флажками начал подавать сигналы. Немцы обнаружили наблюдателя и попытались его уничтожить. Т-26 пытался им помешать. Но вскоре и он загорелся.
Танкист-наблюдатель кинулся на выручку своему экипажу. Он сумел вытащить из машины обоих танкистов. На нем горел комбинезон, но он смог сбить с себя пламя и потом затушил горящий комбинезон своего командира.
Командир танка, тот самый лейтенант, который угостил мальчишку шоколадом, видимо был человеком сильной воли. Взрывом ему оторвало обе ноги, но он ещё продолжал командовать.
Потом танкист-наблюдатель оттащил командира и механика-водителя в соседнюю воронку.
Об их дальнейшей судьбе ничего не известно. Одни говорили, что немцы, обнаружив танкистов, облили их бензином и сожгли заживо. Другие говорили, что они спаслись, а ночью им помогли добраться до наших.
Из девяти танков прибывших утром, осталось всего две «тридцатьчетвёрки». Но потери врага были значительно больше. Вот загорелась ещё один Т-34. И тогда эта пылающая машина, набирая скорость, ринулась на врага.
Последний оставшийся танк Т-34 ещё долго удерживал позицию. Он не давал немецким танкам ворваться в посёлок. Но, потом немцы развернули зенитные орудия. В результате этого был повреждён мотор и перебита гусеница. Танкисты ещё попытались запустить двигатель, но танк уже окружали немецкие пехотинцы.
Экипаж укрылся в танке. Немцы попытались открыть люки и, когда это им не удалось, стали предлагать танкистам сдаться. Двое немцев даже залезли на танк и начали стучать по люку касками.
Горело множество различной фашистской бронетехники. По всему полю валялись тела убитых вражеских солдат. Немцы понесли громадные потери и отказались от дальнейшего продвижения в этом направлении.
Имена этих танкистов, как и их подвиг теперь забыт. Даже нет памятника на их могилах, так как уже никто не может показать точно место, где они захоронены.
Говорят, что «благодарные потомки» устроили в этой роще несанкционированную свалку и теперь она завалена мусором и бытовыми отходами.
Этот подвиг сравним с подвигом защитников Брестской крепости, Сталинграда! Да мало ли на нашей многострадальной земле находится могил неизвестных солдат, которые отдали свою жизнь за Родину!
Как жаль, что многие из них так и остались безвестны, а мы даже не смогли их, как положено, предать земле!
Каково было наступать в 41-м. Воспоминания танкиста Алексея Пилипченко
Танкист Алексей Пилипченко первый бой принял под Смоленском 26 июля 1941 года. И за месяц на войне успел побывать и в контрнаступлении, и в немецком тылу. Потом тяжелое ранение и инвалидность. В этом году Победе 70 лет, а ему — 95. Квартиры с удобствами от Родины танкист пока так и не дождался
— Я был самый обыкновенный солдат, героического ничего не совершил. Но свое дело знал, меня никто не упрекнул, что я струсил или чего-то не сделал,— говорит о себе Алексей Пилипченко.
Почти всю жизнь Алексей Савельевич прожил в родном Мошковском районе Новосибирской области. Но на войну поехал из Приморья, со станции Манзовка, что в 180 километрах от Владивостока. Там он с 1940 года служил по призыву и учился в полковой школе 3-й таковой бригады.
— 22 июня у нас был день открытых лагерей, мы привели свои танки, артиллеристы привели свою технику, подтянулась пехота, и нас всех, курсантов, отпустили в увольнение,— вспоминает ветеран.— Вечером я пошел в наш солдатский летний театр. А о том, что началась война, узнал только после 12 ночи, когда объявили боевую тревогу. Так курсантами на фронт и поехали, нам даже звания присвоить не успели.
Из бригады сформировали полк, придали в 107-ю механизированную дивизию. В ее составе механик-водитель Алексей Пилипченко 26 июля 1941 года под Смоленском, в районе города Ярцево принял первый бой.
— Нас было не больше роты,— рассказывает Алексей Савельевич.— Мы расположились вдоль лога, там густой мелкий кустарник, там мы стояли замаскированные. И вдруг целая армада немецких танков двинулась на нас по чистому полю! Когда прозвучала команда: «Приготовиться к атаке», в этот момент — дрожь по всему телу. А когда в танк вскочил, мотор запустил, то готов идти хоть в огонь, хоть в воду. И трясучка кончается. А в бою какой человек? Он не человек, в бою лирические мысли не приходят на ум. В бою просто звереешь. Мы сожгли тогда семь вражеских машин. Нам тоже досталось: снарядом повредило основание башни. Но поняли главное: мы не лыком шиты!
На передовой летом 41-го, вспоминает танкист, было не так страшно, как в родном тылу,— слишком хорошо в то время работала немецкая разведка.
Еще один эпизод того месяца — танкистам приказали сжечь деревню. Ветеран и сейчас не забыл название — Крапивня.
— Я говорю, как же так — свое село будем сжигать? — вспоминает он.— Начальник штаба отвечает, пускай об этом хозяйственники думают. Там небольшая речка и на противоположном высоком берегу расположено это село. А с нашей стороны — чистое поле. Немцы под каждым домом сделали огневую точку и три дня косили нашу пехоту: красноармейцы штурмуют, а с огневых точек немцы их в чистом поле расстреливают. Когда мы поехали к этой деревне, танки вели по трупам — столько солдат там было положено, наших солдат. Мы минут за 15 деревню сожгли, потому что как ударишь снарядом в дом, он сразу загорается. Но сколько ж там людей погибло.
В ходе Смоленского сражения это был короткий период контрнаступления Красной Армии. Алексей Пилипченко не без гордости вспоминает: «И в 41-м мы наступали». Правда, сам признается: продвинуться вперед удалось всего километров на 15. Увы, советские танковые дивизии таяли на глазах.
Воевал Пилипченко на легком советском танке Т-26. К 1941 году это была самая массовая машина в Красной Армии, хотя уже и порядком устаревшая. Неудивительно, что большая часть Т-26 была потеряна в первые полгода войны. 22 августа подбили танк Алексея Савельевича.
— Мы прорвались в немецкий тыл во время атаки и вели бой, стоя во ржи, когда наш танк разбили,— вспоминает ветеран.— Нас рожь и спасла — в ней спрятались.
Не все, правда: башенный стрелок так и остался в подбитом танке. А Алексей с командиром из машины смогли выбраться.
Вышли из-под обстрела, оторвались. Но оказались-то за линией фронта — немцы вперед ушли.
— В Вязьму меня на самолете доставили, ночью повезли по городу, чтобы пристроить на какую-нибудь квартиру, но куда ни подъезжаем — нет места,— вспоминает Алексей Пилипченко.— В итоге уже за окраиной в сенцах какой-то избушки пристроили, на солому. Из всей одежды только простыня была, в которую как в пеленки меня еще на линии фронта завернули. А в сенцах холодно.
Утром, только стало светать, пришли двое из особого отдела. Ведь все, кто вернулся из немецкого тыла, должны были пройти проверку.
— Одеялом меня укутали, в машину отнесли, посадили, допросили. А в это время солнышко пригрело, и мне так приятно было. — рассказывает ветеран.— Особисты были хорошими ребятами, все понимали. Оказалось, и командира моего тоже допросили. В общем, отпустили лечиться. Сначала увезли в Кондрово, в имение Гончаровых. Там встретили девчонки, ученицы старших классов. Одна подбегает: «Когда ты ел?» Было 24 августа. Я отвечаю: «19-го сухари кушал». «А когда умывался?» — «Еще до войны. «
Алексей Савельевич и по сей день помнит, как завидовал тогда людям, имевшим возможность умываться каждый день. Сам-то он был весь забинтованный — и ноги, и руки, и спина.
Одна из старшеклассниц тут же спросила у танкиста домашний адрес и написала с его слов письмо домой. Но в имении Гончаровых раненый пробыл только день. Потом погрузка в поезд на восток — так 6 сентября 1941 года попал танкист в город Куйбышев Новосибирской области, оттуда в Новосибирск.
— Четыре месяца лежал в фиксированном положении. Боль была нестерпимая,— вспоминает ветеран.— Там, в госпитале, после ранения я дошел до такого состояния, что, когда мне сообщили, что отрежут ногу, я, наверное, согласился бы и голову отрезать. На мое счастье, в день, когда должна была проходить операция, приехал в больницу главный хирург области — профессор Шнайдер. Сняли гипс, он осмотрел рану и отменил операцию. Эта была первая ночь за четыре месяца, когда я задремал, а потом пошел на поправку.
С профессором Шнайдером Алексею Савельевичу потом довелось встретиться снова, когда хирурга награждали орденом Трудового Красного Знамени.
— В это время я уже с палочкой ходил, поднялся и попросил слова. И я сказал, что «товарищ профессор, эта нога, которая носит теперь меня, это ваша нога, которую вы мне подарили». Профессор подскочил ко мне, обнял и даже поцеловал. Это был светлый ум и золотые руки,— говорит Алексей Пилипченко.
— Когда оказался в военном госпитале, узнал, что там же лежит и командир нашей роты. Я с ним, наверное, раз пять или шесть ходил в бой. И вот он месяца через четыре пришел ко мне — я еще лежал, даже не сидел. Он пришел, хотя тоже был в ноги ранен в этом же бою, что и я,— рассказывает Алексей Савельевич.— Позавтракает, придет, до обеда со мной сидит. Пообедает, снова возвращается. И вот однажды он мне говорит: «Сколько раз я тебя посылал и знал наверняка, что ты не вернешься, а ты возвращался». Я даже не знал, что он посылает меня на погибель. Ну что — мне сердиться на него? Война есть война, он обязан был это делать.
Ветеран привык не жаловаться и не обижаться. Став в 21 год инвалидом, без дела не сидел: в школе преподавал, потом осваивал целину, работал на МТС. В этом году ему исполнится 95. Живет с дочкой-пенсионеркой в доме с печным отоплением на угле и дровах и с самодельной канализацией.
Лет девять назад дочь обращалась в местную администрацию по поводу квартиры с удобствами. Но получила отказ: мол, домик у вас и так имеется. С тех пор больше никуда не обращались: просить танкисту за себя у власти как-то неловко.
Железников «В старом танке»
Рассказы о войне для младших школьников 1-4 класса
Владимир Железников «В старом танке»
Он уже собрался уезжать из этого города, сделал свои дела и собрался уезжать, но по дороге к вокзалу вдруг натолкнулся на маленькую площадь.
Тогда он залез внутрь и сел на сиденье водителя. Это было узенькое, тесное место, он еле туда пролез без привычки и даже, когда лез, расцарапал руку.
Он нажал педаль газа, потрогал рукоятки рычагов, посмотрел в смотровую щель и увидел узенькую полоску улицы.
Он впервые в жизни сидел в танке, и это все для него было так непривычно, что он даже не слышал, как кто-то подошел к танку, влез на него и склонился над башней. И тогда он поднял голову, потому что тот, наверху, загородил ему свет.
Это был мальчишка. Его волосы на свету казались почти синими. Они целую минуту смотрели молча друг на друга. Для мальчишки встреча была неожиданной: думал застать здесь кого-нибудь из своих товарищей, с которыми можно было бы поиграть, а тут на тебе, взрослый чужой мужчина.
Мальчишка уже хотел ему сказать что-нибудь резкое, что, мол, нечего забираться в чужой танк, но потом увидел глаза этого мужчины и увидел, что у него пальцы чуть-чуть дрожали, когда он подносил сигарету к губам, и промолчал.
Но молчать без конца ведь нельзя, и мальчишка спросил:
— Ничего, — ответил он. — Решил посидеть. А что — нельзя?
— Можно, — сказал мальчик. — Только этот танк наш.
— Чей — ваш? — спросил он.
— Ребят нашего двора, — сказал мальчишка.
Они снова помолчали.
— Вы еще долго будете здесь сидеть? — спросил мальчишка.
— Скоро уйду. — Он посмотрел на часы. — Через час уезжаю из вашего города.
— Смотрите-ка, дождь пошел, — сказал мальчишка.
— Ну, давай заползай сюда и закрывай люк. Дождь переждем, и я уйду.
Хорошо, что пошел дождь, а то пришлось бы уйти. А он еще не мог уйти, что-то его держало в этом танке.
Мальчишка кое-как примостился рядом с ним. Они сидели совсем близко друг от друга, и было как-то удивительно и неожиданно это соседство.
Он даже чувствовал дыхание мальчишки и каждый раз, когда он подымал глаза, видел, как стремительно отворачивался его сосед.
— Вообще-то старые, фронтовые танки — это моя слабость, — сказал он.
— Этот танк — хорошая вещь. — Мальчишка со знанием дела похлопал ладонью по броне. — Говорят, он освобождал наш город.
— Мой отец был танкистом на войне, — сказал он.
— А теперь? — спросил мальчишка.
— А теперь его нет, — ответил он. — Не вернулся с фронта. В сорок третьем пропал без вести.
В танке было почти темно. Через узенькую смотровую щель пробивалась тоненькая полоска, а тут еще небо затянуло грозовой тучей, и совсем потемнело.
— А как это — «пропал без вести»? — спросил мальчик.
— Пропал без вести, значит, ушел, к примеру, в разведку в тыл врага и не вернулся. И неизвестно, как он погиб.
— Неужели даже это нельзя узнать? — удивился мальчик. — Ведь он там был не один.
— Иногда не удается, — сказал он. — А танкисты смелые ребята. Вот сидел, к примеру, тут какой-нибудь парень во время боя: свету всего ничего, весь мир видишь только через эту щель. А вражеские снаряды бьют по броне. Видал, какие выбоины! От удара этих снарядов по танку голова могла лопнуть.
Где-то в небе ударил гром, и танк глухо зазвенел. Мальчишка вздрогнул.
— Ты что, боишься? — спросил он.
— Нет, — ответил мальчишка. — Это от неожиданности.
— Недавно я прочел в газете об одном танкисте, — сказал он. — Вот это был человек! Ты послушай. Этот танкист попал в плен к фашистам: может быть, он был ранен или контужен, а может быть, выскочил из горящего танка и они его схватили. В общем, попал в плен. И вдруг однажды его сажают в машину и привозят на артиллерийский полигон. Сначала танкист ничего не понял: видит, стоит новенький «Т-34», а вдали группа немецких офицеров. Подвели его к офицерам. И тогда один из них говорит:
А он, наш танкист, совсем еще молодой. Ну, может быть, ему было двадцать два года. Сейчас такие ребята ходят еще в институты! А он стоял перед генералом, старым, худым, длинным, как палка, фашистским генералом, которому было наплевать на этого танкиста и наплевать, что тот так мало прожил, что его где-то ждет мать, — на все было наплевать. Просто этому фашисту очень понравилась игра, которую он придумал с этим советским: он решил новое прицельное устройство на противотанковых пушках испытать на советском танке.
«Струсил?» — спросил генерал.
Танкист ничего не ответил, повернулся и пошел к танку. А когда он сел в танк, когда влез на это место и потянул рычаги управления и когда они легко и свободно пошли на него, когда он вдохнул привычный, знакомый запах машинного масла, у него прямо голова закружилась от счастья. И, веришь ли, он заплакал. От радости заплакал, он уже никогда и не мечтал, что снова сядет в свой любимый танк. Что снова окажется на маленьком клочке, на маленьком островке родной, милой советской земли.
На минуту танкист склонил голову и закрыл глаза: вспомнил далекую Волгу и высокий город на Волге. Но тут ему подали сигнал: пустили ракету. Это значит: пошел вперед. Он не торопился, внимательно глянул в смотровую щель. Никого, офицеры спрятались в ров. Осторожно выжал до конца педаль газа, и танк медленно пошел вперед. И тут ударила первая батарея — фашисты ударили, конечно, ему в спину. Он сразу собрал все силы и сделал свой знаменитый вираж: один рычаг до отказа вперед, второй назад, полный газ, и вдруг танк как бешеный крутнулся на месте на сто восемьдесят градусов — за этот маневр он всегда получал в училище пятерку — и неожиданно стремительно помчался навстречу ураганному огню этой батареи.
«На войне как на войне! — вдруг закричал он сам себе. — Так, кажется, говорил ваш генерал». Он прыгнул танком на эти вражеские пушки и раскидал их в разные стороны.
«Неплохо для начала, — подумал он. — Совсем неплохо».
Вот они, фашисты, совсем рядом, но его защищает броня, выкованная умелыми кузнецами на Урале. Нет, теперь им не взять. На войне как на войне!
Он снова сделал свой знаменитый вираж и приник к смотровой щели: вторая батарея сделала залп по танку. И танкист бросил машину в сторону; делая виражи вправо и влево, он устремился вперед. И снова вся батарея была уничтожена. А танк уже мчался дальше, а орудия, забыв всякую очередность, начали хлестать по танку снарядами. Но танк был как бешеный: он крутился волчком то на одной, то на другой гусенице, менял направление и давил эти вражеские пушки. Это был славный бой, очень справедливый бой. А сам танкист, когда пошел в последнюю лобовую атаку, открыл люк водителя, и все артиллеристы увидели его лицо, и все они увидели, что он смеется и что-то кричит им.
А потом танк выскочил на шоссе и на большой скорости пошел на восток. Ему вслед летели немецкие ракеты, требуя остановиться. Танкист этого ничего не замечал. Только на восток, его путь лежал на восток. Только на восток, хотя бы несколько метров, хотя бы несколько десятков метров навстречу далекой, родной, милой своей земле.
— И его не поймали? — спросил мальчишка.
Мужчина посмотрел на мальчика и хотел соврать, вдруг ему очень захотелось соврать, что все кончилось хорошо и его, этого славного, геройского танкиста, не поймали. И мальчишка будет тогда так рад этому! Но он не соврал, просто решил, что в таких случаях нельзя ни за что врать.
— Поймали, — сказал мужчина. — В танке кончилось горючее, и его поймали. А потом привели к генералу, который придумал всю эту игру. Его вели по полигону к группе офицеров два автоматчика. Гимнастерка на нем была разорвана. Он шел по зеленой траве полигона и увидел под ногами полевую ромашку. Нагнулся и сорвал ее. И вот тогда действительно весь страх из него ушел. Он вдруг стал самим собой: простым волжским пареньком, небольшого роста, ну, как наши космонавты. Генерал что-то крикнул по-немецки, и прозвучал одинокий выстрел.
— А может быть, это был ваш отец?! — спросил мальчишка.
— Кто его знает, хорошо бы, — ответил мужчина. — Но мой отец пропал без вести.
Они вылезли из танка. Дождь кончился.
— Прощай, друг, — сказал мужчина.
Мальчик хотел добавить, что он теперь приложит все силы, чтобы узнать, кто был этот танкист, и, может быть, это действительно окажется его отец. Он подымет на это дело весь свой двор, да что там двор — весь свой класс, да что там класс — всю свою школу!
Они разошлись в разные стороны.
Мальчишка побежал к ребятам. Бежал и думал об этом танкисте и думал, что узнает про него все-все, а потом напишет этому мужчине.
И тут мальчишка вспомнил, что не узнал ни имени, ни адреса этого человека, и чуть не заплакал от обиды. Ну, что тут поделаешь.
А мужчина шел широким шагом, размахивая на ходу чемоданчиком. Он никого и ничего не замечал, шел и думал о своем отце и о словах мальчика.
Теперь, когда он будет вспоминать отца, он всегда будет думать об этом танкисте. Теперь для него это будет история отца.
Так хорошо, так бесконечно хорошо, что у него наконец появилась эта история. Он будет ее часто вспоминать: по ночам, когда плохо спится, или когда идет дождь, и ему делается печально, или когда ему будет очень-очень весело.
Так хорошо, что у него появилась эта история, и этот старый танк, и этот мальчишка.
Танкисты
Шелестов Василий Александрович
Захарченко Павел Сергеевич
«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты.
«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…
Мы дрались на истребителях
Александр Попов: я дрался на Т-34
На пятом я вспыхнул. Уже мотор разбит, баки пробиты, солярка вся уже в танке была. Экипаж выскакивает, механику руку оторвало, радисту тоже досталось. А я впопыхах начал провод от радиостанции отрывать. Все не получалось. Радист за это время выскочил, механик вылез. А заряжающий Женька мне: «Что ты, лейтенант?» Я говорю: «Да оторвать не могу этот провод».
Николай Головин: я горел в танке
Союзники и противники
Современники
Первый танк у меня загорелся – экипаж выскочил. Я пересел в другой, и снова наступаю. Загорелся второй. от пулемета же – они, видать, по мне зажигательным крупнокалиберным. Тут я уже сам горел: лицо и руки обгорели, контуженый. Короче говоря, станцию мы взяли, хотя и потеряли большое количество танков, их сгорело очень много.
Окс Валентин Исаевич
Наше отделение насчитывало десять или одиннадцать человек. Я уже не помню, сколько. А осталось из нас в живых только семеро. Остальные были ранены. Причем серьёзно, потому что, когда ты стоишь и в тебя что-то попадает, это голова и верхняя часть. Сколько я их не уговаривал пригибаться, не высовываться… У немцев ведь снайперы были, причем не получалось у нас их убрать. Это когда пришли наши, тогда раненых вынесли, отвезли в госпиталь. Он «первичной обработкой» назывался. Знаете, всем, кому там удалось побывать, на всю жизнь этого хватило!
Глухов Николай Евдокимович
Запомнились на всю жизнь летние бои. Они были самые тяжелые, потому что мы удерживали рубеж за рубежом, отходя к Сталинграду. Мы закапывали танки. Иначе никак нельзя было. А сами стреляли прямой наводкой из укрытия. Тогда противник терял 2-3 танка, пехоту расстреливали осколочными снарядами и выводили быстрее из строя. Так мы удерживали их 3-5 дней.
Галацан Михаил Калинович
Луканов Борис Петрович
Ярошевский Владимир Иванович
Пехота бежала за нами, иногда побыстрее, иногда отрывались. Но у нас такая тактика была — отрезать пехоту от танков. Так что мы особенно не уходили, потому что они нам все же помогали. Была специальная директива по использованию танковых НПП: что делает пехота, а что делают танки. Они нам помогали, а мы им. В обороне они даже впереди нас были, а мы сзади. А при наступлении мы впереди, за собой их вели. А танк ведь постоянно меняет направление движения. Тем более, когда видишь, что по тебе ведут огонь, надо менять и проскакивать вперед.
Жаркой Филипп Михайлович
Ввиду большой плотности наступающих войск, запыленности и ослепления лучами прожекторов трудно было ориентироваться танковым экипажам, поскольку тогда отсутствовали приборы ночного видения, а также была ограничена видимости из-за дыма и пыли. Хорошо помню, что свет прожекторов отражался от густого дыма и пыли и больше дезориентировал атакующих, чем обороняющихся.
Сергеев Виталий Егорович
Серебряков Борис Павлович
Начался бой, хотели нас посадить на танки, но командир роты сказал: «Лучше успевайте за танками, а на броню не лезьте». Танки только вылезли на бугор – оттуда такой огонь! А перед атакой и артиллерия, и авиация, и «Катюши» наши били. Но штрафной 132 армейской роте отступать было нельзя. За этот день мы взяли 6 или 8 траншей. К вечеру первого дня из роты (250 человек) осталось человек 30. Ночью привозили пополнение. И так каждый день, 8 дней ада. В такой мясорубке я был до 22 апреля, в этот день меня ранило в руку. И я попал в госпиталь.
Рубин Владимир Наумович
Мы в палатках были, зажигали огонь, свечки. У нас была большая огромная палатка. Я смотрю, кто как себя ведёт. Один пишет письмо, другой – горюет, третий – что-то делает, не знаю. Все по-разному готовились. А я думаю, кто же из нас останется в живых? Это вообще интересно. Я пытался быть аналитиком, анализировал обстановку. Меня интересовало, как кто что делает. Одни всё-таки предчувствовали, мне кажется. Те, которые потом погибали, я видел, что они чувствовали приближение смерти.
Кузьмичева Людмила Ивановна
Честно говоря, когда я прибыла в 40-ю танковую бригаду, первое время её командование даже не знало о том, что к ним вместе с маршевой ротой прибыла девчонка. Помню, когда в 4 часа утра мы выгрузились на станции Красная под Львовым, нас сразу отправили в бой. А, видно, когда я только прибыла в часть, служивший в штабе писарь посмотрел на мою фамилию и сказал: «Господи, там в штабе совсем охлонели? Вместо мужика записали девку». И букву «а» на моей фамилии зачеркнул. В результате я в список попала как Кузьмичев.
Нечаев Юрий Михайлович
Конечно, немцы даже не предполагали, что танки могут там пройти. И вот по приказу командира бригады полковника Наума Ивановича Бухова, наш батальон прошел лес, появился там, где немцы нас и не ждали, и немного пошумел. Остальные танки бригады продолжали наступать на прежнем месте. Немцы не заметили, что из их поля зрения исчез один танковый батальон. А мы проехали по этой узкой гати, шириной не больше ширины танка, и вышли немцам во фланг и тыл.
Рязанцев Дмитрий Иванович
А когда сопровождали в бою пехоту, то вели огонь только с короткой остановки. Вначале определяешь цель и командуешь механику – «Короткая!» Выстрел и пошёл дальше вилять. Обязательно виляешь, влево-вправо, а только прямо нельзя, обязательно подобьют. И едешь туда, куда он уже только что выстрелил. Ведь туда же он не попадёт.
Савостин Николай Сергеевич
Будни войны для подавляющего числа наших людей – это не романтически-патетические словеса и «игра на публику», а бесконечное рытьё земли – танкистами и артиллеристами, чтобы укрыть танк или орудие, пехотинцами, – чтобы укрыться самому. Это сидение в окопе под дождём или снегопадом, это более комфортабельная жизнь в блиндаже или сооружённой наскоро землянке. Бомбёжки, ранения, смерти, немыслимые лишения, скудный хлеб, и труд, труд, труд.
Косых Александр Иванович
А как узнали, что я тракторист – сразу в механики-водители! Нас из 426-ти человек 30 отобрали на механиков-водителей, остальные – наводчики и заряжающие. Мы ж почему пошли на механику? Потому что уже знали, понимали, что на войне механик-водитель меньше погибает, потому что он сам танком управляет.
Ерин Павел Николаевич
Я высунулся, развернул пулемёт, зенитный «Браунинг», крупнокалиберный. И дал очередь. Поразил этих автоматчиков и механика-водителя. Офицер выскочил с машины, смотрю – он не в полевой форме! В фуражке. И смотрю – в правой руке портфель. Я понял, что какие-то документы. Он, оказывается, с этой дивизии, которая была в окружении, ночью просочился где-то через наши боевые порядки. И побежал не вправо, где там кустарник, болотистое такое место, а влево. Там чуть-чуть возвышенность – и лес. Сосновый, дубовый там… И я понял, что не смогу его догнать, он уйдёт!
Орлов Николай Григорьевич
Весь день 23-го, и всю ночь до утра мы принимали на себя удары 16-й танковой генерала Хубе. Они, видимо, почувствовав, что встретили серьезное сопротивление, более основательно подготовили атаку утром 24-го. Но за ночь рабочие с завода вытянули корпуса танков и башен, и установили их в виде неподвижных огневых точек. А 24-го днем к нам на помощь подоспели краснофлотцы. Они дважды. дважды под пение Интернационала в полный рост поднимались и шли за мной в атаку!
Магдалюк Алексей Федорович
Мое родное село было освобождено в конце марта 44-го, и мы ещё на Украине стояли, но командир полка разрешил мне съездить домой: «Даю тебе три дня!» Там больше ста километров, но он мне выделил один Т-34, даже какие-то продукты приказал выдать, чтобы я хоть с какими-то гостинцами домой к матери заехал. И когда я приехал в село, то наш сосед Гречанюк, участник Гражданской войны, всем односельчанам говорил: «Я же говорил вам, что Алексей будет командиром!»
Чубарев Михаил Дмитриевич
Там стояло сплошное зарево: из-за того, что кругом проходила стрельба и разрывы снарядов, нам даже солнца не было видно. В этом знаменитом танковом побоище участвовало около трех тысяч танков. После того, как сражение закончилось, немцы повернули на запад в сторону Харькова и больше нигде и ни разу не наступали. Они только строились, делали заслоны и создавали оборону.
Богомолов Георгий Федорович
2 января 1942 года при эвакуации лагеря я совершил побег и направился в район действующего фронта в Щигровском районе Курской области, но прорваться не удалось. В результате истощения (в лагере кушали один раз в сутки похлебку из воды и проса без соли и хлеба) по пути серьезно заболел и благодаря добрым людям остался в живых.
Тюрин Иван Павлович
Освобождение левого берега Днепра под Запорожьем. Там было две психических атаки: 1-ая. Население, которое гнали в Германию, повернули назад, мотоциклисты и с 10 танков и днем пошли на нас наступать. Нам бить нельзя. Наш мотоциклист с белым флагом поехал навстречу. Они его уничтожили, но мы из укрытия и покатили, били наверняка и близко, чтобы наших детей, женщин стариков не задеть.
Фукалов Геннадий Александрович
Радист вперёд нас из башни вынырнул. Заряжающий тоже хотел за ним выпрыгнуть, одной рукой схватился, а вторая не работает, и не может подтянуться. Вижу, у него из этого рукава кровь течёт. А на мне уже комбинезон загорелся, так я его, как вытолкнул и сам выпрыгнул. А третий и не знаю куда делся. Там же как, спасайся, кто как может…
Коваленко Яков Яковлевич
Шелемотов Александр Сергеевич
Борисов Николай Николаевич
Влетаем в это Погребище, примерно через километр колонна вдруг останавливается. Открываю люк, глянул, а справа, в пяти метрах, у хаты стоит немецкий танк… И слева стоит… И дальше они стоят, и сзади, правда, танкистов не видно. Вот тут у меня по спине пробежал холодок, и я узнал, как волосы могут дыбом вставать. На мне танковый шлем плотно сидел, но тут что-то вроде стал шевелиться… За уши его подтянул, а в голове кошмар… Прошу механика-водителя: «Савин, глянь-ка в люк, что там за обстановка?» А сам наблюдаю за ним.
Перфилов Михаил Дмитриевич
Шерстнев Михаил Иванович
Едем обратно. Подъезжаем к кирхе, а там немцы уже дорогу успели заминировать, и пушку с пулеметом установить. Я в головном танке шел, так он на мине подорвался, а по второму пушка вдарила. Мы спешились, а по нам с этой кирхи из пулемета… Командир взвода с частью ребят с одной стороны шоссе, а я с другой. Я стал свою группу уводить, комвзвода свою, его группа на сутки позже моей вышла.
Цыбизов Иван Дмитриевич
© ООО «Издательство Яуза» СМИ «Я помню» 2000–2021 Зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций 25.07.2008г. зa номером Эл № ФС77-32673.
Отдельные публикации могут содержать информацию, не предназначенную для пользователей до 18 лет. Сайт создан при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.
