Интересные события и истории про ВОВ о которых не часто услышишь из уст ветеранов
Великая Отечественная война не только отражает ужасы, трагедию, героизм советских людей, но и подчёркивает мудрость, смекалку, креативность русского человека.
Всем недоброжелателям России давно нужно понять, что подчинить, победить россиянина невозможно. Существует много рассказов про Великую Отечественную войну 1941-1945гг., но мы остановимся на необычных, порой мистических историй.
Дух советского офицера
Владимиру Ивановичу 86 лет, который поведал интересную историю в годы войны, он был маленьким мальчишкой, но понимал, что немцы — враги, которых необходимо уничтожать. Папа ушёл на фронт, а Вова с мамой продолжили жить в родном селе, помогали партизанам. Мальчишка мечтал вступить в партизанский отряд, но его не брали. Однажды, в деревню пришли немцы и сразу начали зверствовать.
Собрали всех жителей села, построили в шеренгу и приказали бежать, при этом отпустили собак. Кто смог оторваться от псов, остался жив, остальные погибли от укусов. Вовка чудом остался жив, а вот его маму растерзали овчарки. Жизнь в селе превратилась в ад! Жители с утра до ночи работали, многие погибали от голода. Немцы всю еду забрали себе. Вовка тайком бегал к партизанам, которые его кормили и обещали помочь. На рассвете партизанский отряд решил отбить деревню у фашистов. Был жёсткий бой, но к сожалению, силы оказались неравны.
Партизанам пришлось отступить. Немцы взяли в плен русского лейтенанта Петра. После долгих пыток, расстреляли и бросили на съедение собакам. Хоронить тело категорически запретили. Труп пролежал несколько дней, потом местные жители на свой страх и риск похоронили офицера. Спустя два месяца, немцы взорвались на собственных боеприпасах, которые внезапно сдетонировали. Говорят, это дух лейтенанта мстит! Потом партизаны выбили из деревни оставшихся фашистов.
Женский отряд молодых ведьм
В 1941 году ситуация на фронте была сложная. Много требовалось боеприпасов, продовольствия, людских ресурсов. Каждый советский гражданин помогал, чем мог. Мужчины сражались на фронте, женщины и дети трудились в тылу. В одном небольшом сельском населённом пункте все мужчины ушли на фронт. Даже мальчишки подались в партизаны. В деревни остались только женщины и маленькие девочки до 12 лет.
Однажды, в село пришли немцы. Они забрали девушек от 15 до 35 лет с собой, чтобы потом переправить в Германию для работы, старых убили, а маленьких девочек бросили умирать от голода. Однако, Маша, которой было всего 9 лет, собрала всех девочек и убедила в необходимо продолжить борьбу с врагом. Да, в то время дети быстро взрослели.
Девочки вели хозяйство, заботились о совсем маленьких детках и со временем ушли в лес партизанить, вооружившись ножами, косами, пиками от вил. Их жёсткости по отношению к немцам не было границ. Уничтожали без малейшего сожаления. На их счёту десятки жизней фашистов.
Боевые подруги наводили ужас на немцев, которые прозвали их отрядом молодых ведьм. К сожалению, война унесла жизнь всех участников отряда, но ими до сих пор восхищаются в страшных воспоминаниях о Великой Отечественной войне.
Советский смертник
Командиру роты Андрею, была поставлена задача, сдержать наступление немцев любой ценой. Молодой командир, конечно, хотел выполнить приказ, но противостоять тысячной армии врага было проблематично. Враг стремительно наступал, уничтожая всё на своём пути.
История диверсанта
Павел внимательно изучил силы противника и ночью делал вылазки, совершая диверсии. За неделю он уничтожил десяток вражеских солдат, две боевых машины. Немцы усердно искали противника, думая, что действует целый отряд партизанов. Но, сильно ошибались! Землянка Павла находилась за несколько километров от вражеского лагеря. Физическая подготовка парня позволила без проблем за короткое время преодолевать данное расстояние.
Вскоре пришли части Красной армии и добили немцев, а Павла взяли в плен, думая, что он враг. Потом разобрались, и парень был зачислен в специальный диверсионный отряд. Павел героически сражался до середины 1944 года, потом погиб, как герой, прикрывая свою группу.
Вечная память советским солдатам
Истории про ВОВ могут быть страшными, мистическими, интересными, но всех их объединяет стальная воля к победе, героизм русского воина. Не стоит верить псевдоисторикам, которые утверждают, что советские солдаты боялись немцев, бежали с поля боя. Возможно, страх присутствовал, но любовь к Родине была сильнее.
Наши предки совершили невозможное — остановили гитлеровскую армаду, дав жизнь будущему поколению. Ведь Гитлер хотел истребить русскоязычное население. Мы бы сейчас не наслаждались прекрасной жизнью, не любили, не воспитывали детей.
О подвиге советских людей нужно всегда помнить! Это наша история!
Откровения одного старика или краткий курс истории из первых уст о войне.
…Как–то я разговорился на даче с одним стариком. Дело было 9 мая, я чинил забор, он проходил мимо, и я поздравил его с праздником. Он поблагодарил и сказал что сам–то он не воевал, ему всего 9 лет было. Ну, говорю, все равно в то время то жили, разного хватили. Говорить с ним было очень интересно, я много не знал или представлял несколько иначе. Я думаю, что это не пафосный, многим покажется не патриотичным, зато правдивый рассказ, и попытаюсь передать его как можно точнее…
Откровения одного старика или краткий курс истории из первых уст о войне.
Никого не грабили, не убивали, евреев и цыган у нас никогда не было. Председатель колхоза был коммунист, так и его никто не тронул. Даже колхоз у нас как работал, так и работал. Урожай собрали, и почти весь по домам разобрали, посевные только оставили. Даже деньги всю оккупацию как были советские, так и остались, никто немецких денег и в глаза не видел. Да и особенно деньги не нужны были, на рынке больше товар на товар обменивали. Если что–то маме надо было, она собирала куриные яйца и шла в (…) на рынок, а там обменивала на вещи. Но и советские деньги тоже в ходу были. Мы поначалу и не думали что все так надолго, все думали вот вот наши прийдут. Новости какие никакие тоже доходили, знали и про Сталинград, про блокаду Ленинграда, про Москву. Осенью приезжали какие–то наши, русские, гражданские говорят чтобы дети в школу шли, школы открыли, но меня мама не пустила. Учились у одной тетки прямо там, в селе, все ей за это с огорода что–то носили. В школу надо было далеко ходить, а боязно было. В лес, например, никто уже не ходил. Там несколько человек сгинуло. Как немцы пришли, кто только в лесу не прятался. И наши дезертиры, и те кто сдаваться не хотел, и бандиты разные. Нее, не партизаны. Партизаны с немцами должны воевать, а эти просто прятались. К деревне приходили, есть просили, давали кто что мог. Ночями страшно было, мама кур в подпол прятала, корову в сенях держала. Окна заколачивали. А больше всего боялись что дом сожгут. Даже спокойнее было если немцы в деревне оставались, тогда вообще никто не совался. Хорошо при немцах было? Ну кому то может и хорошо… Мужиков в деревне много оставалось, не всех успели в армию призвать как отца, кто–то даже и получше зажил на своем хозяйстве. Но вот, например, заехали немцы, надо им что то там построить, идут, видят забор там, доски хорошие, или сарай. Заходят, доски выламывают, увозят. А хозяин стоит и смотрит, а что тут скажешь. Надо им было рабочих что–то делать, заходили, забирали кого хотели. В первую зиму забирали теплую одежду, валенки, но это все наши же делали, в смысле русские, что на немцев работали. Но в общем как–то мы старались от них подальше держатся, они сами по себе, мы сами по себе. Из (…) иногда приезжали. Наши. То агитировали на работу в (…) идти, что–то строить там, говорили что Москву взяли, новые газеты привозили. В (…) в доме культуры наши, довоенные фильмы крутили. Дети капитана Гранта, еще что–то без советской пропаганды. До фильмов иногда немецкую пропаганду показывали на русском. Все равно многие думали что наши победят. В Сталина очень верили, в «несокрушимую и легендарную». Так и прожили почти 3 года. Вот когда фронт близко подошел, когда уже немцы отступали, вот тогда немцы другие были. Когда фронтовые части пришли. Грязные, голодные, злые, хуже собак. Осень уже была, нас всех из домов повыгоняли. В поле землянки рыли, там и прожили осень и половину зимы. Выгоняли прямо, в прямом смысле пинками. Кто что успел схватить, с тем и убежали. Одна тетка дом не хотела оставлять, еще и на немца чем–то замахнулась, так застрелили ее прямо на глазах у ее детей. Они ее за ноги в поле приволокли, а грязь — прямо ком земляной получился, и гроба не надо. Там в поле и похоронили сразу. Чуть не лебедой питались. Что только не жрали. Сестренка маму просит есть, а ведь нет ничего. Тогда она говорит — мама, а ты налей водички в кастрюлю, мешай, мешай и будет супчик. Один раз, помню, набрали мы, малышня, с поля мерзлую картошку, начистили, костер развели, сидим, варим. Немец увидел, подошел, говорит — гуд киндер, забрал ведро с картошкой и унес. К домам близко не подпускали. В землянках печки налепили, топили хворостом. А осень, дожди, все мокрое, дрова сырые, дым… Потом уже и наши подошли. Все ближе и ближе стрельбу слышно. Бой был прямо у нас в деревне. Много домов разрушило, сгорело. Когда бои были у меня как раз и мать, и сестра сильно простудились, болели. В деревне бой идет, пули шальные свистят, а я за дровами бегаю, солому с крыши землянки дергаю для печки, снег плавил чтоб их теплой водой напоить. Наши, остальные, кто в поле жил, или затаились, или ушли кто куда, а у меня дым из трубы валит, жуть. Все боялся что или наши, или немцы шарахнут. Но обошлось.
Как наши вернулись, считай всех мужиков кто оставался забрали в армию. Всех, и молодежь, и тех кому под 60. Хватит, говорят, отдохнули при немцах, теперь искупайте. Это даже почти до 80х годов во всех анкетах был пункт, находился ли в оккупации. Имеются ли родственники за границей и находился ли в оккупации. В деревне одни бабы,старики да дети остались. А когда председателя арестовывали, бабы воем выли, без него многие бы не прожили. Он и нам в землянке печку складывал, и помогал чем мог. Хороший мужик был. И опять в лес никто дооолго не ходил. Там теперь кто–то уже от наших прятался, мы так же сидели по ночам дрожали с топором под рукой. Немцы при отступлении наспех своих хоронили, просто кресты из досок. Так опять приехали какие–то гражданские из (…), митинг собрали у немецкого кладбища. Все прошли и плюнули на могилы, а потом это кладбище на тракторе раскатали. И доолго потом на этом месте никто ничего не сажал, либо не хотели на немецких могилах хлеб растить либо еще почему, не знаю. За эти годы там уже большие деревья выросли. Так и стоит маленькая рощица прямо посереди поля. С войны мало кто вернулся, работать некому было, от села половина осталась, теперь уже деревня. И такие тяжелые, голодные годы наверное где–то до 49 года были. Потом уже получше стало. Вот так и прошла у меня война.
Сейчас многие говорят, ветеранов уже не осталось, столько лет прошло, года считают — не ленятся… Еще очень много людей среди нас через кого эта война прокатила, переломала жизнь, семьи, нормальное детство, будущее. Поздравьте стариков, вы не переломитесь. А то, что для многих стало пустым звуком, для них это их жизнь. И поверьте, каждому из них есть что рассказать о этой войне.
Непридуманные рассказы о войне: «Готовьтесь, бабоньки, к страшному!»
Я родилась 20 мая 1926 года в селе Покровка Волоконовского района Курской области, в семье служащего. Отец работал секретарем сельского совета, бухгалтером совхоза «Таврический», мать — неграмотная крестьянка из бедной семьи, полусирота, была домохозяйка. В семье было 5 детей, я была старшей. До войны наша семья часто голодала. Особенно трудными были 1931 и 1936 годы. Жители села в эти годы съели растущую вокруг траву; лебеду, рогозу, корешки тмина, ботву картошки, щавель, ботву свеклы, катран, сиргибуз и др. В эти годы были страшные очереди за хлебом, ситцем, спичками, мылом, солью. Только в 1940 году жить стало легче, сытнее, веселее.
В 1939 году уничтожили совхоз, умышленно признали вредным. Отец стал работать на Ютановской государственной мельнице бухгалтером. Семья уехала из Покровки в Ютановку. В 1941 году я окончила 7 классов Ютановской средней школы. Родители перебрались в свое родное село, в свой домик. Здесь и застала нас Великая Отечественная война 1941-1945 годов. Хорошо помню такое знамение. 15 (или 16) июня вечером вместе с другими подростками нашей улицы пошли встречать возвращающийся с пастбища скот. У колодца собрались встречающие. Вдруг одна из женщин, взглянув на заходящее солнце, закричала: «Смотрите, что это на небе?» Еще не полностью солнечный диск опустился за горизонт. За линией горизонта запылали три огромных огненных столба. «Что же будет?» Старуха Кожина Акулина Васильевна, повитуха села, сказала: «Готовьтесь, бабоньки, к страшному. Будет война!». Откуда знала эта старая женщина, что война грянет очень скоро.
22 июня 1941 г. в середине дня всех жителей села посыльные собирали к зданию сельсовета.
Там и объявили всем, что на нашу Родину напала фашистская Германия. А ночью потянулись подводы с мужчинами, получившими повестки о призыве на войну в районный центр, в военкомат. День и ночь в деревне слышался вой, плач женщин и стариков, провожавших на фронт своих кормильцев. В течение 2-х недель на фронт были отправлены все молодые мужчины.
Мой отец получил повестку 4 июля 1941 года, а 5 июля, в воскресенье, мы простились с отцом, и он отправился на фронт. Потянулись тревожные дни, в каждом доме ждали весточки от отцов, братьев, друзей, женихов.
На долю моей деревни выпала особо тяжелая доля из-за ее географического положения. Шоссейная дорога стратегического значения, соединяющая Харьков с Воронежем, проходит через нее, разделял на две части Слободу и Новоселовку.
От улицы Заречной, где жила моя семья в доме № 5, шел подъем в гору, довольно круто. И уже осенью 1941 года это шоссе беспощадно бомбили прорвавшиеся через линию фронта фашистские стервятники.
Дорога была забита до отказа двигавшимися на восток, к Дону. Шли армейские части, выбравшиеся из хаоса войны: оборванные, грязные красноармейцы, шла техника, в основном, полуторки — автомашины за боеприпасами, шли беженцы (тогда их называли эвакуированными), гнали с западных областей нашей Родины стада коров, отары овец, табуны лошадей. Этим потоком уничтожался урожай. На наших домах никогда не было замков. Воинские части располагались по велению командиров. Открывалась дверь в дом, и командир спрашивал: «Бойцы есть?». Если ответ: «Нет!» или «Уже ушли», то входили человек 20 и более и валились от усталости на пол, сразу засыпали. Вечером в каждой избе хозяйки варили в 1,5-2-ведерных чугунах картошку, свеклу, суп. Будили спавших бойцов и предлагали поужинать, но не у всех порой хватало сил подняться, чтобы поесть. А когда начались осенние дожди, то с уставших спящих бойцов снимали мокрые, грязные обмотки, сушили их у печки, потом разминали грязь и вытряхивали. У печки сушили шинели. Жители нашего села помогали, чем могли: немудреными продуктами, лечением, парили ноги бойцам и т.д.
В конце июля 1941 года нас направили на сооружение оборонительного рубежа, за селом Борисовка, Волче-Александровского сельсовета. Август был теплым, людей на окопах было видимо-невидимо. Окопники ночевали в сараях трех сел, с собой из дома брали сухари и сырую картошку, 1 стакан пшена и 1 стакан фасоли на 10 дней. На окопах нас не кормили, посылали на 10 дней, потом отпускали домой помыться, починить одежду и обувь, помочь семье и по истечении 3-х дней опять явиться для выполнения тяжелых земляных работ.
Однажды 25 человек покровцев отпустили домой. Когда прошли по улицам райцентра и вышли на окраину, увидели огромное пламя, охватившее дорогу, по которой мы должны идти в наше село. Страх, ужас овладели нами. Мы приближались, а пламя бросалось, кружилось с треском, воем. Горела пшеница с одной стороны и ячмень с другой стороны дороги. Длина полей до 4-х километров. Зерно, сгорая, такой издает треск, как звук строчащего пулемета. Дым, гарь. Старшие женщины повели нас в обход через Ассикову балку. Дома нас спрашивали, что горит в Волокановке, мы сказали, что горят на корню пшеница, ячмень — одним словом, горит неубранный хлеб. А убирать было некому, трактористы, комбайнеры ушли на войну, рабочий скот и технику угнали на восток к Дону, единственную полуторку и коней взяли в армию. Кто поджег? С какой целью? Зачем? — до сих пор никто не знает. Но из-за пожаров на полях район остался без хлеба, без зерна на посев.
1942, 1943, 1944 года были очень тяжелыми для сельчан.
В село не подвозили ни хлеба, ни соли, ни спичек, ни мыла, ни керосина. В селе не было радио, о состоянии военных действий узнавали из уст беженцев, бойцов и просто всяких болтунов. Осенью копать окопы было невозможно, так как чернозем (до 1-1,5 м) размокал и тащился за ногами. Нас посылали на очистку, выравнивание шоссейной дороги. Нормы были тоже тяжелые: на 1 человека 12 метров в длину, при ширине 10-12 метров. Война приближалась к нашему селу, бои шли за Харьков. Зимой прекратился поток беженцев, а армейские части шли ежедневно, одни на фронт, другие на отдых — в тыл… Зимой, как и в другие времена года, вражеские самолеты прорывались и бомбили движущиеся по дороге машины, танки, армейские части. Не было дня, чтобы не подвергались бомбежке города нашей области — Курск, Белгород, Короча, Старый Оскол, Новый Оскол, Валуйки, Расторная, чтобы враги не бомбили аэродромы. Большой аэродром располагался в 3-3,5 километрах от нашего села. Летчики жили в домах сельчан, питались в столовой, расположенной в здании семилетней школы. В моей семье жил летчик офицер Николай Иванович Леонов, уроженец Курска. Мы провожали его на задания, прощались, а мама благословляла, желая вернуться живым. В это время Николай Иванович вел розыск своей семьи, потерявшейся при эвакуации. Впоследствии велась переписка с моей семьей от которой я узнала, что Николай Иванович получил звание Героя Советского Союза, нашел жену и старшую дочь, а маленькую дочь так и не нашел. Когда не вернулся с задания летчик Николай Черкасов, все село оплакивало его гибель.
На рытье окопов шли способные трудиться, в селе оставалось нетрудоспособное население.
По истечении 10 дней окопников отпустили на три дня домой. В начале сентября 1941 года я пришла домой, как все мои подруги по окопам. На второй день я вышла во двор, меня окликнул старик-сосед: «Тань, ты пришла, а твои подруги Нюра и Зина уехали, эвакуировались». Я в чем была, босая, в одном платьишке побежала на гору, на шоссейную дорогу, догонять подруг, не узнав даже, когда они уехали.
Группами шли беженцы, солдаты. Я бросалась от одной группы к другой, плакала и звала подруг. Меня остановил пожилой боец, напоминавший мне отца. Он расспросил меня, куда, зачем, к кому я бегу, есть ли у меня документы. А потом грозно сказал: «Марш домой, к маме своей. Если меня обманешь, то я тебя найду и пристрелю». Я испугалась и помчалась назад по обочине дороги. Прошло столько времени, а мне и теперь удивительно, где взялись тогда силы. Подбежав к огородам нашей улицы, пошла к матери моих подруг, чтобы убедиться, что они уехали. Подруги мои уехали — это была для меня горькая правда. Поплакав, решила, что надо возвращаться домой и побежала по огородам. Меня встретила бабушка Аксинья и начала стыдить, что я не берегу урожай, топчу, и позвала меня к себе поговорить. Я ей рассказываю про свои злоключения. Плачу… Вдруг слышим звук летящих фашистских самолетов. А бабушка увидела, что самолеты делают какие-то маневры, и из них летят… бутылки! (Так, крича, сказала бабушка). Схватив меня за руку, она направилась в кирпичный подвал соседского дома. Но только мы шагнули из сеней бабушкиного дома, как раздалось много взрывов. Мы побежали, бабушка впереди, я сзади, и только добежали до середины огорода соседки, как бабушка упала на землю, и на ее животе появилась кровь. Я поняла, что бабушка ранена, и с криком побежала через три усадьбы к своему дому, надеясь найти и взять тряпки для перевязки раненой. Прибежав к дому, я увидела, что крыша дома сорвана, выбиты все оконные рамы, везде осколки стекол, из 3-х дверей на месте только одна перекошенная дверь на единственной петле. В доме ни души. От ужаса бегу к погребу, а там был у нас под вишней окоп. В окопе были мама, сестренки мои и братик.
В 1942 году мы копали глубокий противотанковый ров между нашим селом Покровкой и аэродромом. Там со мной случилась беда. Меня послали наверх разгрести землю, под моими ногами земля поползла, и я не удержалась и упала с 2-метровой высоты на дно окопа, получила сотрясение мозга, сдвиг дисков позвоночника и травму правой почки. Лечили домашними средствами, через месяц я вновь работала на этом же сооружении, но мы не успели его закончить. Войска наши отступали с боями. Сильные бои были за аэродром, за мою Покровку.
1 июля 1942 года в Покровку вошли немецко-фашистские солдаты. Во время боев и размещения фашистских частей на лугу, по берегу речонки Тихой Сосны и на наших огородах, мы находились в погребах, изредка выглядывали узнать, что там на улице творится.
Под музыку губных гармошек, холеные фашисты проверяли наши дома, а потом, сняв военную форму и вооружившись палками, стали гоняться за курами, убивали и жарили их на вертелах. Вскоре в селе не осталось ни единой курицы. Приехала другая воинская часть фашистов и сожрала уток и гусей. Ради потехи фашисты перо птиц разбрасывали по ветру. За неделю село Покровка покрылось покрывалом из пуха и перьев. Село выглядело белым, как после выпавшего снега. Потом фашисты сожрали свиней, овец, телят, не тронули (а может не успели) старых коров. У нас была коза, коз не брали, а насмехались над ними. Фашисты стали строить вокруг горы Дедовская Шапка руками заключенных в концлагере пленных советских солдат обводную дорогу.
Землю — толстый слой чернозема грузили на автомашины и увозили, говорили, что землю грузили на платформы и отправляли в Германию. В Германию на каторжный труд отправляли много молодых девушек, за сопротивление расстреливали, пороли.
Каждую субботу к 10 часам в комендатуру нашего села должны были являться наши сельские коммунисты. Среди них был и Дудоладов Куприян Куприянович, бывший председатель сельского Совета. Мужчина двухметрового роста, заросший бородой, больной, опираясь на палочку, он шел к комендатуре. Женщины всегда спрашивали: «Ну что, Дудолад, уже пошел домой из комендатуры?» Как будто по нему проверялось время. Одна из суббот стала для Куприяна Куприяновича последней, из комендатуры он не возвратился. Что сделали с ним фашисты неизвестно по сей день. В один из осенних дней 1942 года в село пришла женщина, покрытая клетчатым платком. Ее определили на ночлег, а ночью ее забрали фашисты и расстреляли за селом. В 1948 году ее могилу разыскали, и приехавший советский офицер, муж расстрелянной, увез ее останки.
Когда на твоей земле хозяйничают оккупанты, ты не волен распорядиться своим временем, бесправен, жизнь может оборваться в любой момент. В дождливую ночь поздней осени, когда жители уже вошли в свои дома, в селе были концлагерь, его охрана, комендатура, комендант, бургомистр, в наш дом, выбив дверь, ввалились фашисты. Они, освещая фонариками наш дом, стаскивали всех нас с печки и ставили лицом к стенке. Первая стояла мама, потом сестренки, потом плачущий братик и последней стояла я. Фашисты открыли сундук и тащили все, что было поновее. Из ценного взяли велосипед, папин костюм, хромовые сапоги, тулуп, новые галоши и др. Когда они ушли, мы еще долго стояли, боялись, что они вернутся и расстреляют нас. В эту ночь пограбили многих. Мама вставала затемно, выходила на улицу и смотрела, из какой трубы покажется дым, чтобы послать кого-нибудь из нас, детей, меня или сестренок, просить 3-4 горящих уголька, чтобы затопить печь. Питались в основном свеклой. Вареную свеклу носили в ведрах к строительству новой дороги, подкормить военнопленных. Это были великие страдальцы: оборванные, избитые, гремя кандалами и цепями на ногах, опухшие от голода, они шли туда и обратно медленной пошатывающейся походкой. По бокам колонны шли фашистские конвоиры с собаками. Многие умирали прямо на строительстве. А сколько детей, подростков подорвалось на минах, было ранено в период бомбежек, перестрелок, во время воздушных боев.
Конец января 1943 года был еще богат такими событиями в жизни села, как появление огромного количества листовок, как советских, так и немецко-фашистских. Уже обмороженные, в тряпье шли назад от Волги фашистские солдаты, а фашистские самолеты сыпали на деревни листовки, где говорили о победах над советскими войсками на Дону и Волге. Из советских листовок мы узнали, что предстоят бои за село, что жителям Слободской и Заречной улиц надо уходить за село. Забрав весь скарб, чтобы можно было укрыться от морозов, жильцы улицы ушли и трое суток за деревней в ямах, в противотанковом рве мучились, ожидая конца боев за Покровку. Село бомбили советские самолеты, так как фашисты засели в наших домах. Все, что можно сжечь для обогрева — шкафы, стулья, деревянные кровати, столы, двери, все фашисты сожгли. При освобождении села были сожжены Головиновская улица, дома, сараи.
2 февраля 1943 года мы вернулись домой, простуженные, голодные, многие из нас долго болели. На лугу, отделяющем нашу улицу от Слободской, лежали черные трупы убитых фашистов. Только в начале марта, когда стало пригревать солнце, и трупы оттаивали, было организовано захоронение в общую могилу погибших при освобождении села немецко-фашистских солдат. Февраль-март 1943 года мы, жители села Покровка, держали в постоянном хорошем состоянии шоссейную дорогу, по которой также шли автомашины со снарядами, советскими воинами на фронт, а он был недалеко, вся страна напряженно готовилась к летнему генеральному сражению на образовавшейся Курской дуге. Май-июль и начало августа 1943 года я вместе со своими односельчанами вновь была на окопах у села Заломное, которое расположено вдоль железной дороги Москва-Донбасс.
Из воспоминаний Татьяны Семеновны Богатыревой
