Мустай Карим: Долгое-долгое детство
Здесь есть возможность читать онлайн «Мустай Карим: Долгое-долгое детство» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Советская классическая проза / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Долгое-долгое детство: краткое содержание, описание и аннотация
Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Долгое-долгое детство»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.
Мустай Карим: другие книги автора
Кто написал Долгое-долгое детство? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Долгое-долгое детство — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система автоматического сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Долгое-долгое детство», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Не бойтесь закрыть страницу, как только Вы зайдёте на неё снова — увидите то же место, на котором закончили чтение.
Старшая Мать легонько похлопала его по спине.
— Ладно, коль выбирать придется, выберем Хабибуллу. Ступай, займись делом, — сказала и исчезла в дверях.
— Уж пожалуйста, мать, — у Черного Юмагула отчего-то дрожат губы.
Он идет к клети и снова берется за свою веревку. Я взбираюсь на чурбак неподалеку от него, пристраиваюсь поудобнее. Держу я себя с достоинством, свое место знаю — я повивальной бабки сын. В мелочи не встреваю, у взрослых под ногами не путаюсь. Выбираю себе место по душе и сижу, выдержку показываю. Потому и взрослые в доме, где ждут младенца, не решаются бросить мне: «Эй, мальчик!» — нет, называют полным именем.
Только высидев достаточное время, решаю одарить Черного Юмагула словом.
— Что плетешь? — роняю я.
— Аркан. Когда плетешь, время быстро идет. Ни конца ему, ни края плети и плети.
Черный Юмагул считается человеком замкнутым. О нем говорят, что из него слово лопатой выковыривать нужно. А сегодня у него язык развязался. Он немного помолчал и добавил:
— На этом свете, брат, все на веревке держится. Не будь веревки весь мир бы развалился.
А ведь правда! Без веревки попробуй поживи. Пораженный его словами, я молчу, молчит и Черный Юмагул. Поплетет немного и послушает сторожко, как там в доме, поплетет — и опять. Я уже начал изнывать.
— Когда аркан-то доплетешь?
— Да поплету еще, покуда парень не родится…
— Ого! А вдруг не скоро?
— Родится. А лыка у меня целый воз, хоть пять дней плети.
Раза два показалась Старшая Мать. Какая-то молодая женщина принесла три коромысла воды. День уже клонится к вечеру. Тот урюк давно во рту растаял. А косточку я нечаянно в красный сундук, в живот то есть, упустил. Там совсем пусто — только эта косточка перекатывается. Уже перед тем как пригнали стадо, та самая женщина, что за водой ходила, вынесла нам поесть. Хоть и всухомятку, но, заморив червячка, я почувствовал себя веселее.
Я снова принасестился на том чурбаке, а Черный Юмагул принялся за свое лыко. Аркан, если растянуть, наверное, теперь до полумесяца на мечети достанет. Много сплел.
— А зачем тебе такой длинный?
— Вот в этой клети будет висеть. А как исполнится Хабибулле семнадцать — вручу ему.
— А зачем аркан, когда семнадцать исполнится?
— Зачем, говоришь? А вот послушай…
Его узкие глаза вдруг широко раскрываются, и какой-то колдовской свет льется из них. Сначала он разлился по его широкому лицу, потом пробежал по аркану, и мне показалось, что не желтый лыковый аркан кольцами лежит на траве, а золотой луч лентой льется из глаз этого совсем не красивого человека. Хочется дотянуться, потрогать, но боюсь, что прикоснусь — и волшебный свет погаснет.
— Вот послушай. — повторяет Черный Юмагул. Голос его теперь совсем не писклявый, как давеча, все крепнет, поднимаясь из груди, можно подумать, что он песню поет…
Вот сейчас мне раскроется тайна, какая глазу людскому не казалась, слуха людского не касалась. Я жду.
Он прислушивается. Но из дома, кроме тишины, ничего не слышно. Хабибулла знака еще не подал.
— Видишь, вон горизонт, — Черный Юмагул подбородком показывает вдаль, — а за этим горизонтом стоит высокая-высокая гора, Урал называется. На самой вершине той горы растет черный дремучий лес, а в том лесу — круглая поляна, а на той поляне круглое озеро. Озеро это в семьдесят обхватов, а дна и вовсе нет. И в озере том ни рыбы, ни какой другой живности — один только золотогривый, с серебряными копытами конь Акбузат. Конь этот ветром веет, птицей взмывает, ожидаемое тобой приблизит, прошлое твое вернет, задуманное исполнит, с человеком по-человечьи говорит, с богом тайны делит — вот какой это конь. В самую короткую ночь, в час, когда зацветет орешник, когда с липы начинает капать мед и травы наливаются соком, разрезав озерную гладь, полоща гривой, появляется Акбузат. И, покуда рассвет не забрезжит, никого не боясь, не остерегаясь, будет конь траву на поляне щипать. Изловчишься накинуть ему на шею аркан семьдесят обхватов длиной, твоим будет конь. Такое дело под силу только джигиту, который днем звезды видит, ночью на зверя пойдет. За день — на месяц, за месяц — на год, вот как будет мой сын расти. И вот исполнится ему семнадцать, перекинет он через плечо аркан в семьдесят обхватов и пойдет за счастливым крылатым конем. Милостью бога сбудется это…
Я сижу и тихонько завидую про себя. Неплохо пошли дела у этого Хабибуллы! Сам еще не вылупился, а в дремучем лесу на берегу круглого озера уже пасется, пощипывая траву, Акбузат, его поджидает, и даже аркан на коня сплетен. Вон он, золотом блестит в лучах закатного солнца, ровно через семнадцать лет захлестнется вокруг шеи волшебного коня. И Хабибулла, который скоро родится, вдруг предстает передо мной золотоволосым могучим богатырем с серебряными ногтями. Вот кого мы тут дожидаемся!
Рассказы мустая карима для детей читать
БИБЛИОТЕКА МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ
В этом томе нас ожидает встреча с множеством событий, людей, судеб. Перед нами распахнется историческое пространство, вобравшее в себя более пятидесяти лет. Здесь повести, рассказы, сказка, в которых всюду сквозь бег событий, сквозь судьбы героев просвечивает яркое, своеобразное писательское лицо.
Как непохожи они друг на друга — Мустай Карим, Анатолий Рыбаков, Юрий Сотник, Гавриил Троепольский, Николай Сладков, Эдуард Успенский. Но их произведения, собранные вместе, складываются в образ классической детской книги.
Совершенствуя его, каждый из писателей остается верен основам, заложенным создателями советской детской литературы. Потому высокие гражданские и нравственные идеалы выражаются ими в четком разделении добра и зла, в определенности смысла и завершенности выводов. Потому с такой сердечной открытостью передают они читателю свой опыт, учат, горячо убеждают его.
В том, как преподносятся эти уроки, всегда присутствует игра, в которой дети познают жизнь, но и та литературная игра, которую ведет писатель, вовлекая читателя в приключения, сказочность, смех. Уча его и забавляя, веселя и заставляя задуматься.
В картинах радостей и горестей пишется летопись Детства, а значит, и Времени. Ведь именно дети — самое правдивое и чистое его отражение.
Характер многообразного творчества Мустая Карима — поэта, прозаика, публициста, драматурга — неотделим от детства.
Оно осталось с ним и в нем, откликнулось искренностью, доверчивостью, добротой его книг.
Детство всегда вспоминается как большой отрезок жизни, в которой время, до краев наполненное открытиями, кажется долгим. «Долгое-долгое детство» — так и назвал Мустай Карим автобиографическую повесть о первоначальных годах жизни в башкирском ауле Кляш, где он родился в 1919 году, когда была создана Башкирская Автономная Советская Социалистическая Республика. Родился, подрос и стал в роде Каримовых вторым грамотным человеком. «Раньше, — рассказывает он, — вместо подписи ставили тамгу (метку), похожую не то на вилы, не то на куриную лапу. Эта тамга была вроде родового герба. Ее можно было видеть везде: и на меже земельных наделов, и на сбруе, и на крупе коня, даже на топорище».
Благодаря тому, что ранние годы помнились свежо и подробно, появились две повести для детей — «Радость нашего дома» и «Таганок». Помещенная в этом томе «Радость нашего дома» вышла вскоре после войны, в 1952 году. И это не случайно.
Карим воевал от первого до последнего дня. На фронте его возмужавший поэтический голос влился в поэзию фронтового поколения, в общую судьбу, где встали рядом «война, беда, мечта и юность». Отстаивая в боях Родину, он сильнее, чем когда-нибудь, почувствовал цену человеческой доброты и великую мощь дружбы народов. Наверное, тогда и начал вызревать замысел книги «Радость нашего дома».
О чем она? О первых шагах познания ребенком жизни, совпавших с войной, чьи отголоски долетают в башкирский аул суровостью военного быта, треугольниками солдатских писем, горем похоронок. Об украинской девочке Оксане, осиротевшей и нашедшей приют в башкирской семье. О счастье детства, отнятом войной и возвращенном людской добротой.
Можно было бы подобрать обширную библиотеку только из книг, рассказывающих о жизни детей во время войны. У Мустая Карима рассказ этот обогатился новыми оттенками. Приметы национального уклада, романтические предания, народная мудрость и юмор, портреты героев и зарисовки уральской природы составляют многоцветный узор. А линии узора ложатся так, что происходящее в небольшой башкирской деревне выводит к судьбе всей страны. Недаром в одном из стихотворений Карим уподобляет Башкирию зеленому листку на березе, имя которой Россия.
Сохраняя привязанность к национальным обычаям, манере думать и говорить, он выводит малую родину к большой и дальше — к гуманизму и интернациональной солидарности всех передовых людей Земли.
Вера в могущество человеческого единения вошла в его плоть и кровь с колыбельной песней матери:
Понятие и слово «вместе» стали у него сквозными. Они в воспоминаниях о детстве, когда так много знали и видели, так мечтали «все вместе». И в напутствии, которое дает мать ребятам из «Радости нашего дома», — «идите все вместе, взявшись за руки», и даже в том, как входят в дом старики, дедушка Мансур с бабушкой Фархунисой, — тоже взявшись за руки. В этом глубокий смысл, объединяющий поэзию, прозу, драматургию, публицистику Мустая Карима в законченный художественный мир.
Мустай Карим: Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)
Здесь есть возможность читать онлайн «Мустай Карим: Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. Город: Москва, год выпуска: 1986, категория: Детскиая проза / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2): краткое содержание, описание и аннотация
Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.
Мустай Карим: другие книги автора
Кто написал Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2) — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система автоматического сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Не бойтесь закрыть страницу, как только Вы зайдёте на неё снова — увидите то же место, на котором закончили чтение.
БИБЛИОТЕКА МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ
В этом томе нас ожидает встреча с множеством событий, людей, судеб. Перед нами распахнется историческое пространство, вобравшее в себя более пятидесяти лет. Здесь повести, рассказы, сказка, в которых всюду сквозь бег событий, сквозь судьбы героев просвечивает яркое, своеобразное писательское лицо.
Как непохожи они друг на друга — Мустай Карим, Анатолий Рыбаков, Юрий Сотник, Гавриил Троепольский, Николай Сладков, Эдуард Успенский. Но их произведения, собранные вместе, складываются в образ классической детской книги.
Совершенствуя его, каждый из писателей остается верен основам, заложенным создателями советской детской литературы. Потому высокие гражданские и нравственные идеалы выражаются ими в четком разделении добра и зла, в определенности смысла и завершенности выводов. Потому с такой сердечной открытостью передают они читателю свой опыт, учат, горячо убеждают его.
В том, как преподносятся эти уроки, всегда присутствует игра, в которой дети познают жизнь, но и та литературная игра, которую ведет писатель, вовлекая читателя в приключения, сказочность, смех. Уча его и забавляя, веселя и заставляя задуматься.
В картинах радостей и горестей пишется летопись Детства, а значит, и Времени. Ведь именно дети — самое правдивое и чистое его отражение.
Характер многообразного творчества Мустая Карима — поэта, прозаика, публициста, драматурга — неотделим от детства.
Оно осталось с ним и в нем, откликнулось искренностью, доверчивостью, добротой его книг.
Детство всегда вспоминается как большой отрезок жизни, в которой время, до краев наполненное открытиями, кажется долгим. «Долгое-долгое детство» — так и назвал Мустай Карим автобиографическую повесть о первоначальных годах жизни в башкирском ауле Кляш, где он родился в 1919 году, когда была создана Башкирская Автономная Советская Социалистическая Республика. Родился, подрос и стал в роде Каримовых вторым грамотным человеком. «Раньше, — рассказывает он, — вместо подписи ставили тамгу (метку), похожую не то на вилы, не то на куриную лапу. Эта тамга была вроде родового герба. Ее можно было видеть везде: и на меже земельных наделов, и на сбруе, и на крупе коня, даже на топорище».
Благодаря тому, что ранние годы помнились свежо и подробно, появились две повести для детей — «Радость нашего дома» и «Таганок». Помещенная в этом томе «Радость нашего дома» вышла вскоре после войны, в 1952 году. И это не случайно.
Карим воевал от первого до последнего дня. На фронте его возмужавший поэтический голос влился в поэзию фронтового поколения, в общую судьбу, где встали рядом «война, беда, мечта и юность». Отстаивая в боях Родину, он сильнее, чем когда-нибудь, почувствовал цену человеческой доброты и великую мощь дружбы народов. Наверное, тогда и начал вызревать замысел книги «Радость нашего дома».
О чем она? О первых шагах познания ребенком жизни, совпавших с войной, чьи отголоски долетают в башкирский аул суровостью военного быта, треугольниками солдатских писем, горем похоронок. Об украинской девочке Оксане, осиротевшей и нашедшей приют в башкирской семье. О счастье детства, отнятом войной и возвращенном людской добротой.
Можно было бы подобрать обширную библиотеку только из книг, рассказывающих о жизни детей во время войны. У Мустая Карима рассказ этот обогатился новыми оттенками. Приметы национального уклада, романтические предания, народная мудрость и юмор, портреты героев и зарисовки уральской природы составляют многоцветный узор. А линии узора ложатся так, что происходящее в небольшой башкирской деревне выводит к судьбе всей страны. Недаром в одном из стихотворений Карим уподобляет Башкирию зеленому листку на березе, имя которой Россия.
Сохраняя привязанность к национальным обычаям, манере думать и говорить, он выводит малую родину к большой и дальше — к гуманизму и интернациональной солидарности всех передовых людей Земли.
Вера в могущество человеческого единения вошла в его плоть и кровь с колыбельной песней матери:
Если капля ляжет к капле —
Будет море.
Если ж капля одинока —
Сгинет вскоре.
Понятие и слово «вместе» стали у него сквозными. Они в воспоминаниях о детстве, когда так много знали и видели, так мечтали «все вместе». И в напутствии, которое дает мать ребятам из «Радости нашего дома», — «идите все вместе, взявшись за руки», и даже в том, как входят в дом старики, дедушка Мансур с бабушкой Фархунисой, — тоже взявшись за руки. В этом глубокий смысл, объединяющий поэзию, прозу, драматургию, публицистику Мустая Карима в законченный художественный мир.
Похожие книги на «Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)»
Представляем Вашему вниманию похожие книги на «Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)» списком для выбора. Мы отобрали схожую по названию и смыслу литературу в надежде предоставить читателям больше вариантов отыскать новые, интересные, ещё не прочитанные произведения.
Рассказы мустая карима для детей читать
Наверное, лет пять мне было. Мучился я, долго болел краснухой. Но вроде пошло на поправку. Старшая Мать постелила мне поперек хике, головой к боковому окну. “Стосковался, наверное. Пускай лежит, на белый свет смотрит”. Голову поднимать еще силенок мало, но и лежа что-то увидеть, за чем-то следить можно. Вон наш пестрый теленок подошел к огородному плетню и принялся жевать узорчатый конец висевшего там полотенца. Что они там все, ослепли, что ли! Совсем ведь сжует. Смотрите, теперь на землю стащил, уже другой конец весь истоптал. Мало того, прямо посреди узоров шлепнул свою лепешку. Вот невежа, бестолочь невоспитанная! Подлетел и возле самой лепешки уселся воробей. Но даже клювом не коснулся, улетел. Значит, не приглянулась. Привередливый. С двумя расписанными ведрами на коромысле вернулась с водой Младшая Мать. Калитка, что возле больших ворот, осталась полуоткрытой. Младшая Мать всегда так, ворота ли, двери ли, до конца не закрывает. “Что, руки назад не хватает?” — говорит ей отец.
Теленок, жуя полотенце, вместе с ним исчез в хлеву. На пустой двор, где ничего не движется, смотреть тоскливо. Уже глаза начали уставать.
Вдруг калитка распахнулась настежь. Сначала мой Самый Старший брат Муртаза показался. Следом — белая-белая лошадь. Не шагом — приплясывая, вошла. Муртаза-агай коротко держит уздечку, но белый жеребец уже возле самого окна все же поднялся разок на дыбы. То ли от радости, то ли дичится еще. Странно вдруг стало мне — и радость, и страх. Можно подумать, что впервые увидел лошадь. Не по земле ступала — с облака сошла она, словно из сказки, которую рассказывала Старшая Мать. Смотри, какой богатырь мой Муртаза-агай, крепко за уздечку держит! Только вошел конь — и осветилось все кругом, казалось, с пышного длинного хвоста, густой растрепанной гривы стекают на землю белые лучи. Я обмер, завороженный. Но тут же расколдовался. Отбросил одеяло, соскочил с хике и выбежал на улицу. Страшно стало: если не выбегу, не удержу, конь улетит обратно.
На крыльце меня подхватила Старшая Мать. “Глупый, нельзя тебе вскакивать, себя надорвешь!” — сказала она. “Не надорву! Не надорву!” — закричал я, стараясь вырваться, забился у нее на руках. От клети подошел мой отец. Посреди двора, поглаживая конскую гриву, улыбаясь, стоит брат Муртаза.
— С удачей и счастьем входи в дом, скотинушка, — сказал отец, потрепав коня по скуле. — На новом становье первым конского крупа детское тело коснуться должно. — Он выхватил меня из рук Старшей Матери и посадил на коня.
— Когда бы больного ребенка не мучили так…
— Верхом на коне и больной джигит исцеляется. Лошадиный дух лечит.
Как и давеча, и страшно мне, и радостно. Нет, страх развеялся, только радость осталась. Чую, как от тела его тепло идет. От волшебной силы этого тепла сердце сильнее бьется, легонько кружится голова. Явь сновиденьем застилается. А сон — сколько ни смотри, не насытишься: крылатый тулпар в небо уносит меня…
Вот так вошла к нам во двор, в наш мир в лошадином обличье высокая Божья душа.
Когда немного подрос, я узнал, что в ту весну мужики нашего аула сколотили маленькую артель и отправились в сторону Уральских гор покупать лошадей. Отец мой решился и вместе с соседом нашим, одноруким Хатипьяном, отпустил моего восемнадцатилетнего брата Муртазу. Хатипьян с братом купили по одной и той же цене двух лошадей. Одна — рыжая кобылица, еще нежеребая, другой — этот белоснежный жеребец-четырехлетка. Хатипьян — человек справедливый, какая лучше, себе не отхватил. Они с братом Муртазой жребий тянули. Кто наверх выйдет — тому белый жеребец. Удача нам пришлась. Не только стройным, сильным, резвым, но и гордым, тонкой души созданием оказался наш четырехлетка. Отец даже выкласть его пожалел. Имя, видно, по масти дали, Аксал-Белесый назвали его.
Еще скажу, и сосед наш Хатипьян тоже с рыжей кобылой не оплошал. Хотя и не резвая, да зато усердная оказалась рыжуха. Они с хозяином, два добряка, парой пришлись.
До двенадцати лет на широком крупе Аксала я, можно сказать, жизнь прожил. Плети-камчи до своего тела Аксал не допускал. Гордый был, обидчивый. Однажды, когда на тугай в ночное ехали, мы с мальчишками как обычно наперегонки пустились, размахнулся я путами и нечаянно по крупу его хлестнул. И не хлестнул даже, только задел. Прянул он в сторону и смахнул меня на землю. Хорошо, на мне толстая стеганка была, не покалечился. Но все же дыхание вылетело, лежу, шевельнуться не могу. Аксал вернулся обратно, стоит, головой мотает, словно корит меня: “Не ждал я от тебя рукоприкладства. До сердца ты уязвил меня”. Но и у меня обида… И тоже сильная. Я же не ударить хотел, только для азарта махал и задел нечаянно. Даже когда в себя пришел, долго лежал с закрытыми глазами, не шевелясь. Пусть видит, до какого состояния довел меня, пусть кается, пусть от раскаяния все нутро у него огнем горит. Долго мы так были: я лежал, он стоял. Потом начал тихонько мордой меня тыкать. Я — и не шевельнусь. В недоумении закусил мою стеганку, начал дергать из стороны в сторону. Только тогда я встал. Аксал положил мне на плечо свою узкую голову, я его погладил по лбу. Из грустных глаз Аксала скатились две слезы. Увидел я слезы в лошадиных глазах, и все у меня внутри рухнуло.
В ночное я хожу с двумя лошадьми. Второй — серый большеголовый мерин. Медлительный, ленивый, сам насквозь упрямый. Только потому его держим, что на еду неприхотливый. Ближе к рассвету, чуя скорое возвращение, Аксал сам к нашему шалашу идет, а ту, другую скотинушку пока отыщешь, без ног останешься. Спустится в укрытую туманом лощину, вот и найди его там, сивого. А вот чтобы Аксал или моя Младшая Мать хоть на миг только прилегли, я не видел ни разу. Все время на ногах. А серый мерин и хоросанский лодырь Минлеахмет-Замшелый с Нижнего конца — полная пара. Минлеахмет столько спит, что уже мхом оброс. Потому не жарко ему и не холодно. Среди людей ли, лошадей ли бестолочь одинакова. Уж это я доподлинно узнал.
А что хорошая лошадь и достойная женщина из одной высокой породы рождены — об этом я весь свой век твержу. Я не о том, что иные женщины из знатного рода. Может, “порода” здесь — то лучшее, что и земля, и жизнь сама в своих недрах рождают. Конечно, достоинство рода — само по себе богатство. “Не бывает, — говорили древние, — чтоб из медного корня да золотая крона”. Но такие женщины приходят в этот мир, только глянь — и поймешь: прямо с Божьей ладони явились они. Высоко взлетят — от земли не отчуждаются, вниз сойдут — до низости не опустятся, в потерях не теряются, в горе не ломаются, грязь не забрызжет, нищета не в укор, сама старость перед ними робеет, долго их красоты коснуться не решается. Часто, когда я думаю об этом, вспоминаю нашу аульскую сноху Гульзабиру, так похожую на Ак-Йондоз. И еще другие образы подступают сквозь дымку прошедших годов, подходят и встают рядом со мной. Меняются времена, меняются нравы, борются добро со злом, мелкие напасти случаются и большие беды — может, их они и касаются, но на них не сказываются. Многие истины можно отринуть, многие каноны порушить, могучих владык с трона сбросить. А этих женщин не отринешь, не порушишь, с трона не сбросишь. Так жили, такими были они и сто лет, и тысячу лет, и десять тысяч лет назад.
В каких только переделках не видел я Аксала. На пахоте в одном тягле с серым мерином до полудня в белой пене, к вечеру в черном поту тянет он, а тот, сивый, и ухом не ведет. Ленив, но хитер. Муртаза-агай за плугом идет, я лошадей в поводу веду. Но, сколько ни бьюсь, этого головастого заставить не могу, понукаешь — и в ус не дует, плетью огреешь — ему лишь в щекотку, свесит свою большую голову и под ноги смотрит, словно размышляет: шаг- нуть — не шагнуть, еле плетется по борозде. Домой едем, так Аксал под братом мелким шажком, приплясывая идет, мерин подо мной с обоих концов с перханьем пары испускает, тащится сзади. Человеку хоть с малым достоинством сидеть на таком — срам один…
По природе своей в будни Аксал трудяга, рабочая лошадь, в праздники — праздничный тулпар. В долгой тяжелой дороге усталости не выказывал, в слепящий буран с дороги не сбивался, сколь поклажи положишь — столько и потянет, как быстро погонят — так резво и побежит. Казалось, душа сейчас вон, а он и вида не подаст, только пот прошибет…
А праздники он как-то загодя чуял. Вот я стою на крыльце. На белоснежный, чисто вымытый, скребком отскобленный, искорками блестящий круп Муртаза-агай постелил вчетверо сложенный узорчатый палас, на палас медными бляшками украшенное седло положил, подтянул подпруги.
Жеребец же стоял, мотая головой, еле сдерживая задор, но лишь коснулось седло, задрожал от нетерпения, зацарапал копытом землю. Заржал пронзительно. Только взлетел Муртаза-агай в седло, Аксал под какую-то свою частушку пустился в пляс. И запляшешь тут. Они ведь вдвоем, Аксал и Муртаза, на сабантуй в Кара-Якупово отправляются.
— Смотри, Муртаза, уйми азарт. На байге поскачешь — смотри у меня. Тебе говорю! — сказал мой отец. — Нет моего разрешения!
Горяч наш жеребец, тоже враз от азарта вспыхивает. Потому и на скачки ни разу не выставляли. Боимся, запалит себя или вовсе сгорит. А как мне на взрослой байге поскакать охота!
Что ни год, соседи наши, родня-свойственники, как жениху невесту в дом привозить, в жениховский тарантас Аксала в паре с темно-серой кобылой нашего зятя Самигуллы запрягают.
Темно-серая — коренником, Аксал — пристяжным. У обоих хвосты и гривы разноцветными лентами убраны, к ушам платочки с оборочками привязаны. На дуге три медных колокольчика заливаются, знатная кожаная упряжь медными украшениями сверкает. Первыми в тарантас жених с дружкой садятся. Куче- ром — Муртаза-агай. Только успеет он на козлы впрыгнуть, кони срываются с места. Темно-серая, может, и помешкала бы, но Аксал своим задором ее горячит. К соседнему ли дому, на соседнюю ли улицу, в чужой ли аул за двадцать—тридцать верст наши кляшевцы все исполняют по полному обряду. Сваты-сватьюшки, ребятня-джигиты, вся родня-свойственники набьются в пять-шесть телег и тарантасов и вихрем несутся следом. Кто-то при этом пронзительно свистит. И пошла тамаша-потеха! Может, всего через два плетня живет невеста, но, весь мир взбудоражив, землю сотрясая, в облаках пыли проносятся по всем кляшевским улицам. Такой случай — и не пофорсить!
В 1931 году мы расстались. Сами-то друг от друга были близко, но души разошлись. В колхозный табун отвел Аксала отец. У многих лошади поначалу домой возвращались, душу изводили. В прошлом году, когда Муртаза-агай отделился, того серого мерина ему отдали, что ни день обратно сбегал. Аксал же туда, где семь лет жизни прошло, с тех пор даже не глянул, коли случалось мимо дома проходить, отворачивал голову. Однажды вместе с мальчишками, которые бегали к колхозной конюшне, чтобы дать ломоть хлеба своей лошади, увязался и я. Нехотя взяла моя лошадушка угощенье с ладони. И то не ради еды — лишь обычай уважила. Потому что ни тени благодарности не мелькнуло в ушедшем от меня взгляде. А ведь бывало, маленькому даже кусочку радуясь, он облизывал руку, на пять ладов выказывая свое “спасибо”. А сейчас…
За то, что с домом разлучили, обижен был Аксал, глубоко, до самого сердца уязвлен. Конь гордый, тонкой души, обиды не простил. Посмотреть, так вроде в тоске не изводился. Виду не подавал. Но нас от души отринул. Я тоже стесняться начал, стало неловко попадаться ему на глаза. Об этих повадках Аксала я рассказал Старшей Матери. “Все мы создания всевышнего, все его твари. Может, волей Божьей, и обиделся…”
Тогда до конца смысла этих слов я не понял, но тайну их почувствовал.
Страшную кончину Аксала я запомнил на всю жизнь. Нет-нет, да и сейчас горе заново горчит.
Был конец марта 34-го года. Самое бездорожье, как говорится, ни сани, ни телега. С вечера зашел бригадир, сказал: “На пяти подводах в Чишмы за семенной пшеницей надо ехать. Уж не подведи, агай. Грузить-таскать и без тебя есть кому. Ты только присматривай”. Ночью у отца сдвинулась поясница. Ехать пришлось мне.
Тогда еще колхозники, если в дальнюю дорогу или на тяжелую работу, вчерашних своих лошадей старались не запрягать. Жалко, своя ведь лошадушка была, бить-погонять рука не поднимается. А чужую скотину кто пожалеет?
…Погрузили мешки и выехали из Чишмов в обратный путь.
Первым Заполошный Хальфетдин едет, нашего Аксала погоняет, следом я, за мной еще трое саней. До Кара-Якупова ехать низиной, там еще и снег не стаял, и лед крепкий, не крошится. Гладко катим. К полудню подъехали к Деме. Глядим, на льду уже вода выступила. Утром, по морозцу, вроде не было. Теперь же лошадям по бабки. Однако реку переехали благополучно. Но за Кара-Якуповом покуда на Бычье взгорье поднялись, лошади порядком вымотались. По санному следу уже черные ручьи себе дорогу промывают. К тому же полозья саней, куда Аксал запряжен, железом обиты, местами до самой земли режут след, чернозем, как вороненый, блестит. На середине взгорья одна из лошадей вконец обессилела. Ее груз на четыре другие подводы переложили. На три по мешку пришлось, а нашему Аксалу — два. Та не упрямилась, приняла с достоинством, снова зашагала, увлекая за собой других.
И всякий раз, когда вспоминаю кончину этого дорогого для меня создания, словно свой удел, свою судьбу вижу перед собой. Вот так же безжалостные хальфетдины загонят меня с моей поклажей в трясину и начнут охаживать кнутом. Тот усталый голодный Хальфетдин, бедняга, от безысходности, сам замученный, содеял то. Наверное, так. Эти же хальфетдины, радуясь своей утоленной мести, сделают это. А я-то, я, смогу ли собрать силы и, как Аксал, в последний раз подняться на дыбы?
В мою жизнь Аксал вошел не четвероногой бессловесной тварью, а Божьим созданием с высокой умной душой. В тяжелые свои минуты я стараюсь думать о самых любимых, самых верных и надежных моих друзьях, и среди них вспоминаю Аксала. В такие минуты он — опора и отрада моей душе…
