Рассказы участников войны в Сирии
На территории Сирийской Арабской Республики значительный объём задач возложен на подразделения инженерных войск.
Экипажи боевых вертолётов ВКС России выполняют задачи в Сирии и днём и ночью.
Десантников бывших не бывает, а где десант, там мужество и отвага.
Днём и ночью российские фронтовые бомбардировщики наносят удары по целям на территории Сирии.
Их связывают не только кровные узы, но и родство в профессии: оба они – пилоты фронтового бомбардировщика Су-24.
На авиабазе Хмеймим осуществляется круглосуточный мониторинг РХБ обстановки.
Командир авиационного звена летает со своим штурманом не один год. Это уже их вторая командировка в Сирию.
Российский Ми-24 – самый воюющий вертолёт в мире, и его ещё рано списывать в запас.
На авибазе встречаются люди разных специальностей из разных воинских частей. Их сразу же объединяет общее дело.
Многие из нас не раз смотрели прекрасный фильм о советских разведчиках, который называется «Их знали только в лицо». Вспомнился мне он потому, что здесь, на авиационной базе Хмеймим, российские военные лётчики ежедневно выполняют специальные задания. Выполняют профессионально, мужественно, самоотверженно.
Война в Сирии глазами военного репортёра
«Каждый день пытается попасть, но мажет. Отчаянный…» — философски сказал российский советник. Именно тогда я начал понимать, в какую трудную войну мы встряли, но реалии произошедшего я осознал только во вторую командировку.
Я уехал домой в Россию в конце декабря. Незаметно пролетели 67 дней моей командировки. Собираясь в аэропорт, взял в руки карту — и вдруг осознал, что фронт-то особо никуда не сдвинулся! Да, в корне изменилась ситуация. Из людей, которые считают дни до своего конца, сирийцы воспрянули духом, вновь стали силой. Начали теснить исламистов. Но на карте почти всё оставалось по-прежнему.
…Читая сегодня паблики в интернете, общаясь с людьми, я заметил одну странную деталь. Люди всё чаще стали критиковать сирийцев за то, что война всё ещё не закончилась. По мнению вроде бы вполне здравомыслящих людей, на стороне боевиков в Сирии бегают разве что не аборигены с копьями. Кинь в них дымовой шашкой, посвети в глаза зеркалом — и они разбегутся от силы белого человека. А раз так, то, по мнению обывателей, сирийцы не способны воевать. Боятся, не умеют. Типа, мы им самолёты поставили, а они всё равно воевать не могут. Такое же мнение я слышал и от некоторых наших военспецов здесь. И мне было неприятно это слышать. Нужно совсем ничего не понимать в этой войне, чтобы так считать.
Недооценка врага обходится очень дорого. Те же сирийцы относятся к боевикам с ненавистью, но и с уважением. Исламисты — опасный и серьёзный противник. В их рядах воюют тысячи закалённых в Чечне, Ливии и Ираке бойцов. Ими командуют офицеры и генералы, которые получали образование в лучших, ещё советских военных училищах и натовских академиях. За ними стоит огромная финансовая подпитка саудовских принцев и катарских шейхов. Их идеологи прекрасно «промывают мозги» своей пастве, превращая её в фанатичных, готовых в любой момент умереть убийц.
Именно с такими мыслями я улетал под новый год из Сирии. Началась обычная жизнь. Дела, хлопоты. Задним фоном к моему отдыху шли сообщения об успехах в Алеппо, взятии Пальмиры, Каратейна. Я воспринимал это как должное. Вся наша культура построена на том, что войны мы выигрываем. Взяли Пальмиру — не могли не взять! И вот в мае я вновь оказался в Сирии. Если честно, рассчитывал освещать победы сирийской армии. По идее, после зимне-весеннего наступления сирийской армии прошло уже два месяца, вполне достаточно для перегруппировки сил, пополнения запасов. Однако первое, что бросилось в глаза — почти незаметная, но суета в коридорах сирийского министерства обороны. Видно было, что люди нервничали. Намекали, что на фронтах не всё благополучно и кое-куда не стоит ехать. Это была не цензура, конечно, — скорее, просьба не наломать дров при освещении событий. Помню, как оказался в Пальмире, увидел наших военспецов. По опыту прошлой поездки думал, что пообщаюсь с близкими людьми, которых, как и тебя, судьба закинула за тысячи километров от дома. Но с удивлением обнаружил холодную отстранённость. Всё это на фоне очень невнятной работы пресс-центра российского Минобороны в Хмеймиме с журналистами. Насколько к нам хорошо относятся сирийцы, стараясь максимально содействовать работе, настолько российский пресс-центр вставляет палки в колёса. Дошло до того, что там начали требовать на любой выезд письменную заявку из Москвы, которая пойдёт в Хмеймим, далее будет согласована на местах, после чего одобрена, выделен транспорт, переводчик и охрана. В переводе на реальный язык это означает «никогда».
Поэтому пора перестраивать сегодняшнюю пропагандистскую машину этой войны. Сирийцы поначалу наступили на те же грабли. Им потребовалось несколько лет, чтобы перестать стесняться своих погибших, признать, что они ведут войну с сильным и опасным противником, начать работать с прессой.
Не в пример нашим, сирийцы демонстрируют отменный оптимизм, на грани пофигизма. Я их понимаю — когда в стране шестой год идёт кровопролитная война без перспектив окончания, остаётся только приспосабливаться, иначе слетишь с катушек, не только начнёшь журналистам угрожать.
Здесь все уже поняли, что одними воздушными ударами боевиков не победить. Я часто бываю в алавитском треугольнике Латакия—Тартус—Хама. В маленьких деревнях. Поражает количество погибших. Сирийцы портреты своих погибших вешают на фасады домов, размещают на центральных площадях. В каждой маленькой деревне — их с десяток, а то и больше.
Сейчас, в начале июля, сирийское общество оправилось от шока неудачных боёв в провинции Ракка. В принципе, люди здесь привыкли не реагировать остро на ситуацию на фронте. Но сейчас в Сирии царит некоторая нервозность. От пришедшего понимания, что скоро год, как российская группировка находится в Сирии.
И все ждут, что будет дальше.
Ко мне часто подходят люди и спрашивают, правда ли, что русские их не бросят. Я стараюсь непринуждённо улыбаться и отвечаю, что это не в интересах Российского государства. И это правда! Игиловец, уничтоженный под Раккой, не появится под Казанью или Махачкалой. Это всё, что нужно знать о войне в Сирии.
«Война — зло, а я пацифист»: История москвича, воевавшего в Сирии
Это монолог москвича, отправившегося воевать против «Джейш аль-Ислам» в Сирию, на окраину Дамаска. Он атеист, левый активист, не считает себя сторонником президента Башара Асада. Национальные силы обороны, или «Шабиха», — ополчение, куда он записался добровольцем. Он просит называть его Мишелем Мизахом.
Мы беседовали, когда Мишель собирал рюкзак. Новый год он встретит в пустыне на юге Сирии. Будет мороз и много пуль. Он обещает возвращаться раз за разом, пока клерикалов не раздавят.
Выбирая войну: Москва — Дамаск
На самом деле страх по прибытии в Сирию присутствует. Как и отходняк в Москве. На фронте ощущения — не страх, а ступор. Когда себя надо мысленно одёргивать и вести в голове беседу, чтобы сохранить связь с реальностью. Если это страх, то своеобразный.
Что привело меня в руины из московского мегаполиса? Общий идеологический настрой: этот регион должен быть светским, и я негативно воспринимаю политику Саудовской Аравии и Турции, разжигающих исламизм. Я заинтересован поучаствовать в разрешении конфликта: мои родные по линии отца — сирийцы-христиане. Родственники в Сирии уже пострадали от исламистов. И меня в столице ничего не держало. В каком-то смысле я убежал от Москвы.
Сирийцы немного удивились мне, но, в целом, приветствовали. В отряде были разные люди. Друз, несколько ливанцев, большинство — сирийцы-сунниты. Присутствие алавитов и христиан в ополчении Дамаска носит пропорциональный характер, а доминируют сунниты. Бойцы мотивированы местью за родных. Кого-то из них расстреляли, других зарезали. Исламисты убивали как мирных, так и военнопленных. Ополченцы особенно не разделяют исламистов, они все для них — ДАИШ и зло.
У нас тоже был один пленный. Он в ходе неудавшегося прорыва исламистов заблудился и вышел к нам. Почему он оказался у исламистов? Мог быть идейным, или примкнул, чтобы выжить. Побеседовать с ним не удалось, он был немножко занят. Пытать его не хотели, но, выяснив, что он из Аллепо, избили хорошенько. Когда сириец вступает к исламистам, это воспринимается с особым озлоблением. Боевика сдали военной полиции. Если бы его забили — у начальства возникли бы проблемы. Сирийцы лучше обходятся с пленными, нежели исламисты. Судьба же попавших в плен к повстанцам печальна. Они не живут долго. На ранней стадии конфронтации ещё были шансы выкупать.
«Мы воюем не за Асада, а против тех, кто воюет с ним»
Не говорите мне, что я воевал за тирана Башара Асада. Так отреагировали некоторые мои знакомые из российских леваков. Из всех автократов, что правили Сирией, он дальше остальных от определения «диктатор». В стабильные годы до войны был законодательный запрет на возведение памятников президенту. Культ личности возник снизу, по мере эскалации насилия. Это при Хафезе Асаде пестовали культ.
«Свободная сирийская армия», прогрессивные борцы с монолитным режимом — это миф. Мятежники и правительственный лагерь неоднородны. Борцы за демократию с лета 2012-го не доминируют среди инсургентов. Реальная оппозиция сейчас — это клерикалы. Есть незначительные группы со светскими взглядами, что воюют под некоторыми частями бренда «Свободной сирийской армии». Там прошли перестановки, и коалиция «умеренных» теперь называется «Новые сирийские силы». Единственная заметная светская оппозиция — у курдов в Рожаве. Но они не конфликтуют с Дамаском.
Многие участники «революционного процесса» перешли в систему. Даже те, кто воевал. Из-за террора повстанцев. У нас в отряде было трое участников «весны». У каждой семьи родственник по двоюродной или троюродной линии смертельно пострадал. По моему сугубо личному впечатлению, большая часть жителей Дамаска — за правительство. Сирийцы в 2011-м относились к Асаду хуже, чем в 2015-м. Половина отряда у нас была за Асада. Но мы воевали не столько за него, а сколько против того, кто воюет с ним.
Сирийцы льют кровь за светскую страну. За остатки социального государства. Есть и прямые апологеты президента, лоялисты в квадрате. Но основная масса преобладающих суннитов проявили апатию. Как русское крестьянство в Гражданскую войну. Для них БААС — это меньшее зло.
Ополчение, ставшее армией: Что такое шабиха
Когда все начиналось в 2011 году, повстанческие СМИ муссировали тему шабихи. Слово означает «банды». Тогда ополчения не было, оно стихийно появилось летом 2012 года в провинции Алеппо, когда выросли комитеты народного сопротивления. Где-то за этим стояла система местных советов самоуправления. В местах проживания этноконфессиональных меньшинств — алавитов, христиан, шиитов — появились свои отряды. Районы, где действовало много отрядов, продемонстрировали успешную модель сопротивления, и облегчили работу армии. Раньше было много похищений, так украли российскую журналистку Анхар Кочневу. Ныне создать сеть в районах контроля правительства исламистам невозможно, из-за ополчения.
Взводы действуют в силу специфики более или менее автономно. На севере доходит вплоть до батальонов. Есть небольшие сводные группы — аналог спецназа. По численности — уже за 100 тысяч бойцов. К ноябрю хотели довести до 150 тысяч. Ополчение выросло в профессиональную структуру: целые отряды перебрасываются из одного конца Сирии в другой. Ополчение, как и армия, в основном воюет не с халифатом, а с прочими исламистами, оккупировавшими жизненно важные районы на северо-западе и на юге. Сирийцы пытаются взять под контроль границу с Турцией и Иорданией, откуда идёт снабжение и пополнение к боевикам.
Ополчение выполняет и хозяйственные функции. При зачистке местности формируется группа бойцов, которые обеспечивают после освобождения возврат беженцев, работу ЖКХ. Шабиха сотрудничает с муниципалитетами, профсоюзами.
Я выбрал шабиху, так как если бы пошёл в регулярную армию как сирийский гражданин, то нужно было пройти месячное переобучение. И до победного конца. Приехать повоевать и уехать не получилось бы.
Руины и туннели: Как воюют в пригородах Дамаска
Дамаск — мегаполис, окружённый горами. Пригороды чаще населялись суннитами, сезонными работниками, что поддержали исламистов. Есть крупный и удалённый пригород Дума, что имеет славу кондового, там широчайшая социальная база джихадистов. Поначалу доминирующая здесь «Джейш аль-Ислам» смогла отхватить почти все восточные пригороды и часть Дамаска. Я против неё и воевал. Всего в провинции в разное время оперировало от 13 до 30 группировок. В целом нам противостояло много именно сирийских джихадистов.
На нашем участке находилось бойцов 50, и прошмыгнуть в лоб между нами и другими отрядами было очень проблематично, учитывая квалификацию наших снайперов. До позиции исламистов было 200 метров. У соседей в некоторых местах враги сидели через 50 метров. А позиция — это руины от домов. В Харастии, раньше густонаселенной, я не видел мирных жителей. Они бежали.
Поговорить ни с кем из оппонентов не удалось, но, как я понял по акценту, среди исламистов были и неместные. Подозреваю, дагестанцы или среднеазиаты. По акценту легко определить, откуда человек. Если говорят излишне правильно — не сирийцы, а тяжёлыми словами — это точно ингуши или чеченцы.
Воевали ночью. Солнце в пять-шесть часов вечера садилось, а температура становилась более или менее комфортной, а не за 40° по Цельсию. И перестрелки. Я знал, где примерно окопался противник, были указания командира. Ограничения на боеприпасы не было. Когда огонь ведут с закрытых позиций, то стреляешь в молоко. Но бывала необходимость пристреливаться. А ощущение ступора заставляло комментировать в голове все свои действия. Страх ранения превалирует над опасностью гибели. В условиях прострации страх ощущается сам по себе, и задумываться о его истоках не тянет. В животе всё сжимается, движения становятся рваными, деревянными. Больше всего запомнилось острое чувство дискомфорта от лежания на груде битого щебня и кирпича. Спали на позициях. Крыша местами есть, но всё-таки… Сон только днём. Из-за обстрелов не высыпаешься. С питанием всё было хорошо. Местная еда калорийная.
Видел отбитую у врага территорию. Я бы не сказал, что у исламистов плохие укрепления. Казематы и бункеры. Траншеи, где проезжал пикап, на который ставили аналог советской стационарной зенитки, чьи пули разрывают человека на части. Эту зенитку по пехоте используют все в Сирии, её свойства против ВВС, мягко говоря, устарели. Или миномёт: выстрелят и отъедут. Ответка прилетала ни во что. По части вооружения: ничего весомее пехотных миномётов у местных исламистов нет. У Сирии контроль в воздухе. Но у «Исламского государства» всё посолидней: танковый парк, артиллерия. От советских образцов — сирийских и иракских — до американских трофеев от иракской армии.
Когда я был на фронте, речь о наступлении далее одного-двух домов вперёд не шла. Стремление обозначить попытку прорыва. Вялотекущая война. Перестрелки. Периодически обмен артиллерийскими ударами. Когда уехал, грянули бои на трассе на северо-востоке, когда исламисты попытались прорвать блокаду. Им это не удалось. Потом пошли бои на юге у Джабара, где из-за туннелей продвижение медленное.
От «Джейш аль-Ислам» до халифата: исламисты в Сирии
Сирия — исторически светская страна, ваххабизм для неё в новинку. Девушки часто ходят в юбках и джинсах. Хотя мини — экзотика, девушка рискует заиметь плохую репутацию. Общество сохраняет определённую консервативность, до фривольностей ливанского Бейрута ему далеко. При этом истовые мусульманки спокойно ходили в платках. Но вот кого недолюбливали, так это носящих никаб по моде Персидского залива. Их называют «мешок с мусором». Многожёнство — редкость, разве что в отсталых бедуинских районах. Для общества ваххабиты — по восприятию что-то на уровне секты свидетелей Иеговы. Ваххабизм имеет мало общего с ортодоксальным исламом, что был в Сирии.
Исламистов спонсируют Саудовская Аравия и Катар. Сирийцы считают саудовцев и жителей стран Залива нецивилизованными, наглыми нефтяными рантье. В арабском мире так многие относятся к аравийцам. На Ближнем Востоке и в Северной Африке проходит процесс обособления от «арабского» самосознания: люди называют себя в первую очередь сирийцами, египтянами. Ответ саудовцев — исламизация. Деньгами и силой.
Формально исламисты уже владеют большей частью Сирии. Но на востоке — пустыни, там живёт малая часть населения. Когда стало жутковато, армия покинула регион за исключением значимых городов. На севере Сирии каша. Между курдским кантоном Африн и Евфратом, например, халифат воюет с «зелёными» («Ан-Нусра», ССА), а те — с курдами, Сирия же против всех, кроме курдов. Плюс «зеленые» стреляют друг по другу.
Ничего хорошего «повстанцы» Сирии не дали. В оазисе Восточная Гута «Джейш аль-Ислам» отличились, сажая алавитских женщин в клетки в местах, где у них были военные объекты, чтобы по ним не бомбили. Устроили резню друзов, христиан, шиитов и алавитов. Исламисты в первую очередь истребляют религиозные меньшинства: друзов, алавитов. Но больше всего парадоксальным образом исламисты убили суннитов. А христиане имеют шансы остаться живыми в халифате, пока платят налог золотом — джизью. Расправляются с теми, кто не поддерживает исламистов или подозревается в связях с БААС. Часто беспочвенно.
Если говорить об «Исламском государстве»: Эр-Ракка, их столица, — это захваченный сирийский город, он был одним из наименее проповстанческих, небольшой город, до 150 тысяч жителей. Когда во всех пригородах шли протесты «арабской весны», там никто не митинговал. Город просто «сдали» в руки местным исламистам, которых выгнал халифат, мутным образом, почти как Мосул в Ираке. «Нусре» был подарен Идлиб за счёт предательства мэра и части военных. Там была хитрая интрига, которая кончилась тем, что планы города попали боевикам, а подкупленный мэр удрал через Турцию во Францию.
ССА зачастую страшнее для мирного населения своей анархичностью и грабежами. Пусть халифат строит варварское, но государство, более или менее централизованное в ядре. Ограбление населения имеет место быть на периферии, на фронте. В городах халифат сохранил институты старой администрации. Как шутят, коммуналка стала работать отлично. Кстати, живёт халифат не только за счёт экспорта нефти в Турцию. Часть экономики базируется на добыче газа и фосфоритов.
Турция дружила с Сирией. Но политика Анкары меняется в угоду конъюнктуре. «Партия справедливости и прогресса» исламистская и тесно связана с «Мусульманским братством». После «арабской весны», давшей ненадолго власть исламистам в Египте, ось Турция — Сирия — Иран развалилась, а Эрдоган конкурирует с Саудовской Аравией за Ближний Восток. «Ахрар аш-Шам» и «Нусра» на дотации Турции, а «Джейш-аль-Ислам» — у Саудовской Аравии. Исламисты уходят из Турции в Сирию целыми конвоями, но если вы подойдёте с сирийской стороны, то турецкий пограничник вас не пустит. Так пытался пройти один мой знакомый. С халифатом Эрдоган во временном союзе — из-за войны с курдами.
Есть и шкурные интересы турецких предпринимателей, которые планируют прийти в Сирию после победы исламистов и заняться отстройкой. Стоило боевикам захватить промышленную столицу Алеппо, как оборудование с заводов всплыло в Турции. Нефть от халифата, контрабанда идёт туда же.
Братья-шииты: Кто едет воевать за сирийское правительство
По линии арабских стран в Сирию едут воевать с исламистами небольшие группы насеристов, арабских националистов, много шиитских добровольцев, таких как иракские волонтёры из «Группы защиты мечети Зейнаб». Но не более нескольких тысяч человек. В основном они действуют в Алеппо. Есть бойцы из иранского «Корпуса стражей исламской революции», и «Басидж». На стороне Сирии ещё «Демократический фронт освобождения Палестины». И хазарейцы — это афганская этногруппа монголоидов-шиитов, что бежала в Иран от моджахедов. В рядах исламистов наёмников и добровольцев не в пример больше — несколько десятков тысяч.
Исламизм исламизму рознь. Шииты на Ближнем Востоке достаточно прогрессивные. В Иране я неоднократно был, то, что меня беспокоило, — сухой закон. Пресловутая шиитская партия «Хезболла» из Ливана, что воевала за Асада. Она вообще тесно дружит с леваками, националистами, христианами. «Хезболла» говорит, что «в первую очередь мы ливанцы, а затем шииты или марониты». Свою программу и электорат партия украла у коммунистов, дополнив фондами социальной помощи. Она могла несколько раз захватить власть в Ливане, но не стала этого делать. «Хезболла» официально защищает в Сирии христиан от ваххабитов. Исламисты ли «Хезболла»? Это такая же дилемма, как и националисты или леваки в «Ирландской республиканской армии».
«Русские в Сирии? Ну, это ручеёк»
Летом я слышал разговоры о прибывающих советниках из России, но ни одного не видел. Вообще-то русские уже раз были здесь: «Славянский корпус» в далёком 2012 году. От одной ЧВК. Там было много мистификаций, но история печальная. Москва хлопнула кулаком по столу и пригрозила лишить Дамаск помощи, если эти люди не вернутся домой.
Кого Россия мочит с воздуха? В основном исламистов, не связанных с халифатом или взаимодействующих с ним, как «Ан-Нусра». Львиная доля ударов пришлась на провинции Идлиб, Алеппо и Латакия, где «Исламского государства» нет.
Как ВВС России мечут бомбы, я не знаю. Пресс-центр Минобороны уже несколько раз уничтожил нефтяной потенциал ИГ. Авиагруппа в Сирии мала. Переломить ситуацию она не может, но посильную помощь оказывает, скорее, в укреплении боевого духа сирийцев. Бомбардировки на время деморализовали исламистов. В оазисе Восточная Гута, где я был, джихадисты на три дня заткнулись. На севере Латакии исламистов давят медленно, там горы. В провинции Дараа на юге села переходят из рук в руки. Там российская авиация не действует. В Эль-Кунейтре армия отбила больше, чем потеряла. В Хаме мятежники имели мелкий успех, заняли транспортную развязку Марек. В провинция Хомс сирийцы много откусили, резво наступив, и немного попятились, отбили больше, чем потеряли. Потом исламисты оправились. В боях за отрезанную авиабазу Кувейрис халифат показал себя более серьёзным противником, чем «зелёные» исламисты.
В Сирии есть российская артиллерия, пехота и спецназ. Несколько тысяч человек. Наземка в войне активно не участвует, иначе это было бы давно известно. Если Москва пожелает победы, то тогда в бой надо бросить минимум пару дивизий. Технически нарастить и поддерживать группировку в условиях конфликта с Турцией трудно. До того как турки сбили над Сирией Су-24, наша авиагруппа делала до 80 вылетов в сутки, сейчас интенсивность упала до 40 вылетов. Стало туго со снабжением и запчастями. «Сирийский экспресс» буксует. В Сирии есть кому воевать, а введение войск, пусть и контрактников, чревато издержками. Особенно политическими. Если россиянин попадёт к халифату в плен, его казнят. «Зелёные», возможно, захотят неподъёмных денег и в конце концов прикончат.
Русские добровольцы в Сирии? Ну, это ручеёк вообще-то. Кто эти люди? Ополченцы с Донбасса, которые разочаровались или приехали из-за затишья. Поток добровольцев ограничен, есть многие затруднения, если они не едут по своей линии, как батальон «Восток». Чтобы попасть в Сирию без её паспорта, надо долго ходить в посольство за разрешением. Да и билет не из дешёвых, где-то 500 долларов. Те, кто шёл на Донбасс, — люди в основном небогатые. Что до бойцов «Востока», они действуют в Латакии, очевидно, занимаются охранной деятельностью. Информация об их участии в боях у меня отсутствует.
«Война — зло, лучше худой мир»
Последний день в Сирии мне трудно передать словами. Накат эмоций. Всё в порядке, есть возможность расслабиться. И стыд: у меня есть куда уехать от пуль, а товарищам из ополчения, с которыми успел сдружиться, — нет. Но в силу обстоятельств я не мог долго быть в Сирии.
Но я не закончил то, что начал. Мои родственники находятся под угрозой: переехать они не могут. Собираюсь обратно. Выберу не Дамаск, а провинцию южнее, менее обезображенную отечественными репортёрами. Скорее, Эс-Сувайду. Потом вернусь, и вновь — туда. Не думаю, что превращусь в этакого Моторолу, в своей адекватности я уверен. Процесс войны мне абсолютно не нравится.
Война — зло, а я пацифист. Лучше худой мир. Экономика Сирии трещит. Четыре миллиона беженцев за рубежом. Внутри страны восемь миллионов беглецов от исламистов и ССА. И это при населении в 21 миллион человек. Зажиточные люди ушли в Ливан, пересидеть. В соседние страны — мелкие предприниматели. До Европы докатились разве несколько сотен тысяч человек. Сейчас мода на сирийских беженцев: суданцы и пакистанцы представляются как выходцы из Сирии. Исламисты переезжали в Европу ещё до «арабской весны», за правом на религиозную идентичность.
