Мой доктор
Автор: Светлана Новикова
Мой доктор. (Вместо предисловия)
Я помню себя лет с четырех. Все мои ранние воспоминания связаны с медициной. Болела я часто и сильно. Поэтому первое слово, после мама, у меня был доктор. Еще бы! У нас очень часто появлялся мужчина в белом халате. По началу я плакала от его вида: значит снова будут уколы и горчичники. Став немного старше, я стала понимать, что это только для того, чтобы я поправилась и более мужественно относилась ко всем этим неприятностям. Впрочем, мне повезло: у моей мамы были деньги, и она покупала мне французские микстуры и витамины, а пить их было очень даже вкусно.
Папы своего я не помню – он спился и умер, когда я была совсем маленькой. Но мама была настоящей русской женщиной, она умудрилась не только вылезти из нужды, но даже завести свой кооператив, ныне АОЗТ “Светлана”. Как ей это удалось – она никогда мне не рассказывала.
В детсад я ходила только за очередной инфекцией. Кончилось все тем, что участковый доктор строго сказал моей маме:
Хватит мучить ребенка! Ковры убрать! Книги под стекло! И плевать, что открытые полки моднее! Девочку мучить не позволю!
Это было одно из самых ярких воспоминаний моего детства. Моя мама, самая строгая, умная и всемогущая, молча слушала, как доктор ее ругает. После шумного разговора доктор приходил почти каждый вечер, сам заводил меня в ванну, ставил под душ, чередуя горячую и холодную воду. С весны он заставил меня ходить по квартире только босиком, а каждый вечер мыть ноги холодной водой. В начале я кашляла, чихала, но потом болезни куда-то делись. Я уже сама, без помощи доктора закалялась, при чем делаю это с удовольствием до сих пор, а по квартире хожу босиком круглый год.
Мою маму он тоже лечил, когда она болела, и приходил ей делать массаж, причем для визитов к маме он выбирал время, когда меня нет дома. Обычно, после его визита ко мне, мама всегда оставляла его выпить чашечку чая. Я тогда не догадывалась почему, но к его приходу чай заваривался особенно вкусно.
Главные неприятности в жизни начались для меня в семь лет, когда меня впервые высекли по-настоящему. Я никогда не была особо послушной девочкой, и крепкие шлепки доставались моей попке и раньше, но в школе у меня сразу начались проблемы с успеваемостью и дисциплиной. Кончилось тем, что мама, прочитав очередную петицию в моем дневнике, схватила узкий ремень, сложила его вдвое, и жестоко меня высекла. Было страшно и очень больно. Я орала, кусалась и вырывалась. Мама прижимала меня к дивану, и била куда попало. Досталось и ногам и спине, не говоря уже о попе. А потом поставила в угол и задвинула креслом, чтобы я не вышла от туда раньше времени. Вечером у меня поднялась температура, и мама вызвала доктора. Взглянув на мое тело, он укоризненно посмотрел на маму. Потом доктор долго меня выслушивал и ощупывал.
– Слава богу, сказал он, ребра и внутренние органы целы! – он раскрыл свой старый портфель, достал оттуда мазь, выдавил немного из тюбика на плоскую чашечку, вылил содержимое двух ампул, перемешал и стал смазывать следы от ремня. Боль сразу стала уходить. А мне было очень приятно чувствовать его теплые руки на своем теле. После этого он сделал мне жаропонижающий укол и велел спать, а сам пошел на кухню разговаривать с мамой. Я не могла не подслушать.
Доктор говорил маме, что телесное наказание необходимый момент воспитания, но это очень сильнодействующий метод и его надо применять только по строгим показаниям. Иначе можно навредить, так же как принимая сильнодействующее лекарство. Он подробно стал рассказывать, как правильно применять порку.
На вопрос мамы, что делать, если порка не поможет, он сказал, что если пока не помогла и провинность повторилась – наказание соответственно должно увеличиваться. От наказания за неуспеваемость он отказался.
За двойки и тройки тоже не надо бить. А вот за лень – просто необходимо!
Мама согласилась, что так будет, пожалуй, правильно. Не согласились она лишь с тем, что нельзя сразу пороть за проступок.
– Мне покойная мама говорила: не надо давать много, а надо давать вовремя! – и драла меня сразу после выяснения вины. Мама заголяла меня драла как следует.
Бить надо, привязав меня к дивану, а еще лучше – к скамейке, чтобы я не могла вырываться и получить удары по жизненно важным органам, а только по попе. Нельзя бить два раза по одному и тому же месту: синяк будет больше, а пользы от такого воспитания меньше…
Мама говорила, что никогда не привязывали, а говорили, что в случае неповиновения ремень возьмет дед. Кстати, дед был против порки за мелкие провинности, и брал ремень всего несколько раз, но драл, по словам матери, так, что неделю потом было не сесть.
С фотографии на стене на меня строго смотрели дед с бабкой. Я их совсем не помнила. Они жили в другом городе и умерли, когда я была еще маленькой. Я закрыла глаза и представила маму в детстве и строгого деда. Б-р-р!
Говорили они еще долго, что лучше: ремень или розги, как готовить розги и где их хранить. Доктор говорил, что для попки маленькой девочки лучше всего подходят прутья из красного дерна: длинные, ровные, без сучков и очень гибкие. Бить только одним прутом, не связывая их в пучок.
Трудно описать, что я почувствовала, когда услышала о том, как меня собираются воспитывать. По телу поползли мурашки, меня зазнобило как при сильном гриппе. Я успела спрятаться под одеяло в самый последний момент. Доктор подошел ко мне, потрогал мой лоб рукой, пощупал пульс. Сердце мое стучало как молоток, а лицо горело огнем. Доктор оставил маме больничный на три дня, велел дать детскую микстуру от температуры, и если что – вызывать его.
На утро я встала совершенно здоровой, если не считать синяков. Но мама разрешила мне в школу не ходить. Это меня совсем не обрадовало: с мамой разговора не получилось. Я дулась на нее очень долго. Занятия в спорт секции пришлось пропустить: не показывать же следы на всем теле.
Мама понимала, что перестаралась, поэтому позволяла мне есть больше обычного мороженого, но от него я демонстративно отказывалась. Двойки и тройки мне прощались, она даже попыток не делала меня за них наказать, а только заставляла их исправлять. Помирились мы только к ноябрьским праздникам, когда она свозила меня на выходные в Финляндию, несмотря на то, что в четверти у меня было очень много троек.
После маленьких каникул я думала, что разговор о порке навсегда ушел в прошлое. Но, после того как я сорвала контрольную, засунув булавку в замок класса (свои же выдали!) Мама строго сказала мне:
Вот что, доченька, я очень тебя люблю. Но твои выходки мне надоели! Читай и пописывай!
Я с ужасом вспоминаю свое детство и юность, особенно момент, когда лежишь с голой попой привязанная к скамейке и ждешь порки. Самое страшное – это то, что ты никак не можешь защититься или спастись. У меня началась суровая жизнь дочери зажиточной, по Российским меркам, женщины. После “наезда” на мамин кооператив она решила, что меня из школы надо встречать. С подружками больше не поиграешь! Бабушки у нас не было, и поэтому она просила доктора встречать меня из школы три раза в неделю, когда ей самой было не вырваться с работы. Училась я в спецшколе в другом районе, так что те ребята не знали, кто меня встречает, и считали его моим папой, а я разубеждать их не стала. Мне было очень приятно воображать, что у меня тоже есть настоящий папа. Мало того, я попросила у доктора разрешения называть его в школе папой. Он не возражал. Потом я узнала от мамы, что он забирал меня из школы за дополнительную плату, так же как и за каждый внеплановый визит в наш дом. Это было, если честно, очень обидно.
После подписания договора две недели я вела себя безукоризненно. Мама, верная своему договору, всячески баловала меня. Но, не могу же я все время быть пай девочкой, и дневник украсила очередная двойка за поведение. В субботу доктор не только привел меня из школы, но и остался с нами обедать. Помню, что обед в меня упорно не хотел залезать. Я догадывалась, что меня ждет, все мое тело бунтовало, попытки разговора о том, что меня ждет, пресекались мамой на корню. После обеда мне велели уйти в свою комнату. О чем они говорили – не знаю.
Мама пришла за мной где-то через полчаса. У дивана в углу комнаты стояло ведро с тонкими красными прутьями. Это были первые розги в моей жизни.
Мама велела мне отчитаться за свое школьное поведение и приговорила меня к дюжине розог. Я расплакалась и просила прощения, но мама сказала, что уговор дороже денег, чтобы я сама ложилась, а доктор меня выпорет. Я разоралась, что в договоре не сказано, что меня будет наказывать посторонний, на что мама сказала:
В договоре не написано, кто будет тебя наказывать, значит – никакого нарушения нет, тем более что доктор не посторонний, а старый друг семьи!
Это выражение я услышала впервые. Мама напомнила мне, что в случае сопротивления меня ждет удвоение наказания.
До сих пор я с ужасом вспоминаю ту, первую порку. Меня заставили лечь на диван и вытянуть вперед руки, завернули мне платье до подмышек и спустили до щиколоток трусы. А доктор связал ремнями мои руки и ноги и притянул их к ножкам дивана, вытянув меня как стрелку компаса. Мама положила мне под живот подушку. По моему телу пробежал неприятный холодок. Доктора я не стеснялась, с детства часто видел меня совсем без одежды, а тут мне впервые в жизни стало стыдно показывать ему свое тело. Доктор стал втирать в меня вазелин, чтобы не попортить кожу. Я уже ревела как белуга (правда, до сих пор не знаю, ревет ли она на самом деле) и судорожно сжимала ягодицы. Просила простить. Было очень страшно. Мое сердце отчаянно билось, явно намереваясь выпрыгнуть из груди.
Доктор подошел к ведру и стал выбирать прут. Выбрав самый длинный, он подошел ко мне, пощупал мой пульс, сказал, что медицинских противопоказаний к наказанию нет, но двенадцать розог не влезут на такую маленькую попку. Я в душе обрадовалась, что может, хоть меньше получу, но мама сказала, что тогда половину ударов она нанесет ремнем, что она тут же и сделала. На этот раз все досталось моей попке.
Я вертела ею, как только могла, и мама не могла попасть совсем точно, и было очень больно. Но тут пришел черед розог. Я услышала противный свист, и все мое тело пронзила жуткая боль. Я заорала как резаная.
Я не помню, как они меня отвязывали. Вечером я смотрела на свою попу в зеркало. На посиневшей попе вспухли ровно шесть аккуратно прочерченных параллельно друг другу полос. Урока хватило недели на три. Потом мама “вызвала доктора в субботу” и мне снова пришлось ложится на диван. Это выражение “доктор в субботу” стало обычной угрозой и предупреждением о предстоящем наказании.
Рассказы про уколы в больнице взрослым
Рассылка Пикабу: отправляем лучшие посты за неделю 🔥
Комментарий дня
Сразу видно, что мужчины добрее женщин..»
Рекомендуемое сообщество
Здесь публикуются посты о проблемах граждан, требующих обращения в госорганы, а также инструкции о том, как и куда необходимо писать.
Мы стараемся писать о том, что полезно для многих. Для всего остального есть Лига юристов.
Пикабу в мессенджерах
Активные сообщества
Тенденции
Утро начинается не с кофе
Сейчас болел с отсутствием обоняния (не сложно догадаться чем, правда?). В связи с с этим услышал от домашних фразу «утро начинается не с кофе» в том контексте, что я все равно бы не почувствовал ни его вкус, ни его запах. И вот вспомнил.
Вот я тогда резко и осознал, что утро начинается не с кофе, а с крика медсестры в 6 утра: «1-ая палата, на уколы. «
Бесстыжая
На днях мои бабушка и дедушка ( им уже за 70 ) пошли в больницу на уколы, дальше с их слов.
Первым в кабинет зашел дед, ставить укол в вену, тут же выходит врач и говорит еще один мужчина может зайти.
Мужчин в очереди не было и врач сказала заходить тому, кто не стесняется.
Бабушка зашла, укол ставить в ягодицу прям на против деда.
Дед смотрит на нее, а бабушка со словами смотри мне не жалко, поворачивается и приспускает штаны для укола, а дед с серьёзным лицом, помолчал пару секунд и печально изрек: бесстыжая.
Врачи стали в непонятках переглядываться, чуть позже бабушка сказала им что это ее дед 😁.
Тест про первые работы 10 людей, известных в мире или на Пикабу
Если вы студент и ищете работу на лето, загляните на Авито Работа. В нем больше 90 тысяч объявлений по всей стране: рядом с домом, с гибким или полным графиком работы. Причем для отклика не нужно составлять громоздкое резюме и думать над сопроводительным письмом. С работодателем можно пообщаться прямо во встроенном мессенджере.
Сказ о том, как меня в больнице лечили
В начале 90-ых попала в детскую больницу с воспалением лёгких. На следующий день после «заселения» начались процедуры (ингаляции, лечебная физкультура, и что-то вроде горчичников), два раз в день давали таблетки от кашля. Лучше мне не становилось, наоборот, температура держалась, кашель стал сильнее и больнее, к концу первой недели похудела на 5 кг, хорошо помню как до кабинета ингаляции на другом этаже шла по стеночке и вцепившись в перила, боясь кашлянуть, т.к. кашель останавливался с трудом.
Неизвестно что бы было, если бы в один прекрасный день наша соседка, фельдшер по профессии, не пришла в больницу проведать кого-то кто с ребёнком там лежал. Соседка была в курсе что я в больнице с пневмонией, и меня спрашивает так, посмеиваясь, «Ну чё, жопа не болит?» На мой недоумённый взгляд, поясняет, «Ну, от уколов?» Я говорю, а мне уколы не делают ваще-то. И понеслось.
Это было 25+ лет назад, времена были непростые и я искренне надеюсь что сейчас дело получше обстоит, но каждый раз читая медицинские «страшилки», не могу не вспоминать собственный опыт. Тогда мне было лет 10 и как-то пофиг, а уже во взрослом возрасте подумалось, а если бы соседка в больнице тогда не появилась, не загнулась бы я? Потом ещё несколько раз побывала в той же больнице за следующие 5 лет, с тем же диагнозом. Мне ещё интересно, достались ли тогда кому-то дополнительные уколы пенициллина, которые медсестры кропотливо отмечали в журнале или их вообще отмечали «просто так».
Медсестра: немножко уколю.
Ученица
Это я лежал в больнице с аппендицитом.
А одна из медсестер была моя бывшая ученица. Я у них в восьмом классе физкультуру вел.
— Снимайте штаны, Виктор Николаевич. Знакомиться будем.
Блог из приемника ч5 (да они там не должны находиться)
Всем привет, товарищи. Недавно произошёл с нами в приемном интересный случай. Перейду сразу к сути без долгих предисловий. Скажу только то, что некоторые моменты мог запамятовать, но это не критично.
Обратилась к нам в приемное женщина с направлением. Ей что-то вроде 45-50. Постинъекционный абсцесс ягодичной области справа. Мы провели с хирургом осмотр. Вышло так, что ягодицы достаточно солидных размеров (толщина клетчатки там длиной с ладонь примерно), и она сама себе делала инъекцию хондропротектора (название не помню, врать не буду). Да только люди имеют свойство, в большинстве своём, себя жалеть, и вышло так, что либо не ввела иглу на глубину, чтобы достать до мышцы, либо ещё что, но весь раствор ушёл в жировую клетчатку. Абсцесс образовался солидный, примерно 10 на 8 см. Нужно оперировать, но из-за больших размеров абсцесса и из-за глубокого расположения решили делать под общим наркозом. Подготовили к операции, взяли на стол, начинаем.
Вскрыли абсцесс, выпустили гной, все почистили, делаем ревизию раны и тут мы понимаем, что упираемся во что-то очень плотное. Первая мысль, посетившая нас: неужели мы дошли до сустава блин. Но поняв, что до сустава ещё далеко, как и до костей, к нам пришло осознание, что в толще жировой клетчатки находятся хрящи. Самые натуральные, мать их, хрящи. Лично моему удивлению не было предела. Я в принципе пока немного всего повидал, но все же.
Далее было предпринято решение оставить операцию по их удалению на другой день, дабы не напортачить и с чувством, с толком, с расстановкой все сделать. Забегу вперед и скажу, что хрящи благополучно удалены и пациентка жива и здорова. Но этот случай разжег во мне любопытство и интерес. Если есть здесь опытные врачи, то надеюсь, что вы поможете мне это понять. Но пока я склоняюсь только к тому, что хондропротекторы делают путем ферментативного расщепления хрящей, костей и кожи животных (чаще всего это крс), ну и после введения из этого и образовались хрящи, так как попало в клетчатку и из-за этого ничего не усвоилось.
Спасибо за внимание. Будьте осторожны со своим здоровьем, кушайте вкусно и не болейте. До встречи.
Когда же уже вымрут эти «динозавры»?
Навеяло постом про маму с ребенком, который сегодня лягушонок, а она мама-жаба, а завтра теленок, а она мама-корова.
Лежали с дочкой в боксах. В 5 утра в коридоре раздался страшный вой, звуки борьбы и к нам в палату забежал перепуганный стонущий мальчик, а за ним неслась его бабушка. Мальчик поступил с острой диареей, ему было очень больно и плохо. На его беду бабушка умом не отличалась и вместо того, чтобы успокоить ребенка, она начала его жестко прессовать.
Пока бабка заполняла документы, мальчик в палате был один. Я его успокаивала как могла. А чуть позже на смену бабушке пришла мама. И все 5 дней с ним лежала мама. Адекватная мама. И ребенок оказался совершенно нормальным. Просто он в момент болезни у бабушки гостил.
Я не представляю, что ему пришлось в тот момент пережить и каково это слышать такое от родного человека. Я бы сама очканула, если бы мне орали «ты сейчас умрешь». Да и от медика не ожидала подобного, почему-то думала, что всё это запугивание умерло вместе с советским союзом. Вот что в головах у таких взрослых? Ведь как известно, детские страхи накладывают свой отпечаток на взрослую жизнь.
Аллергия
На этот раз в кабинете меня ждала молодая медсестра с татуировкой на запястье. Я протянул ей капсулу и направление от врача.
— Один момент, пока можешь посжимать кулак.
Брюнетка медленно завязала жгут выше локтя. Артерии вздулись и пульсировали, как притоки большой реки. Девушка набрала содержимое ампулы, постучала по шприцу и выпустила немного жидкости наружу.
Секунда боли, и внутрь прозрачного пластика попала чёрная кровь. Ирина (имя я прочитал на бейджике) посмотрела на меня и стала медленно вводить лекарство. Во рту снова появился обманчивый сладкий привкус, вдоль позвоночника выступил пот. Облегчение наступило сразу, и пока пластмассовый поршень шприца двигался под нажимом нежных женских пальцев, я закинул голову и смотрел на потолок, медленно выдыхая.
Ира придавила место укола проспиртованной ватой.
— Подержи крепко хотя бы несколько минут. После того раза у тебя остались синяки под кожей.
Хлорид кальция продолжал жечь внутреннюю оболочку вены, камешки в подошве кроссовок царапали больничный кафель. Не успел я дойти до конца коридора, как инъекция прочистила ноздри. На крыльце терапевтического отделения я вдохнул свежий воздух.
Медсестра Катя
Текст книги «Больница скорой помощи»
Автор книги: Дмитрий Суслин
Жанр: Ужасы и Мистика
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Зоя Чуковская, медсестра детского отделения в эту ночь заснула в коридоре на кушетке только под утро. Дежурство накануне было таким тяжелым, что она просто не выдержала и еле добралась до ординаторской. Но там уже находилась ее напарница Люся, прошлым летом кончившая медучилище, и Зоя была уверена, что эта нахалка уже успела сама занять единственную кушетку и давно спит, потому что страшная лентяйка и безответственная девчонка. А спорить и ругаться с ней, у Зои не было никакой охоты. Проснувшись, она поглядела на часы, и увидела, что пора готовиться к утреннему обходу. Кроме градусников у нее было три укола, и она даже одного не доверит сделать этой Люське.
Зоя встала с кушетки, поправила на себе халат, пригладила рукой растрепавшиеся во время сна волосы и солдатским уверенным шагом направилась в сторону ординаторской. Когда она вошла в кабинет то оттого, что увидела, краска стыда сразу растеклась по ее лицу.
Увидев Зою, они смутились и закопошились, как два навозных жука, которых обнаружили в картофельной ботве. А Зоя и не собиралась уходить, она презрительно передернула плечами и направилась в уголок, где лежали градусники, шприцы, прочие мелочи и инструменты. Тут она встала спиной к любовникам и не видела, с какой ненавистью смотрит на нее напарница. Она честно занимается своим делом и никому не позволит помешать ей.
Пришлось молодым людям собрать манатки и ретироваться.
Продолжать начатое дело не было ни какой возможности. Смущенные они стали спешно одеваться. На лицо Олега Люся старалась не смотреть, столько в нем было неудовлетворенности. «Ну, стерва, эта Зойка!» Люся никогда ей этого не забудет и при первом же случае отомстит. Девчонка готова была зашипеть от злости, но не делала этого, потому что знала, что доставит этим Зое еще большее удовольствие.
А та демонстративно подошла к железному шкафу с лекарствами открыла его ключом, который из медсестер доверяли только ей, и стала шуршать коробками. Она специально делала это громко и, хотя не видела напарницу и ее приятеля, была уверена, что это им не нравиться. Но она и не видела также, что Олег уже успел одеться и стоит у нее за спиной. Он был высокого роста, малый достаточно плечистый и обладал отличным и острым, даже чересчур острым зрением. Его глаза бегали по коробкам и пачкам с лекарствами и были полны глубокого интереса. Но Зоя этого не видела. Не заметила любопытства своего любимого и Люся. Она тоже оделась и подбежала к приятелю.
– Пойдем, Олежек, я тебя провожу, – воркующим голосом произнесла она и увлекла его из ординаторской.
– Что это за выдра? – спросил Олег, когда был уже у выхода из отделения.
– А, это Зойка! – махнула рукой Люся. – Она у нас старая дева. И злая как Баба Яга. Вреднющая! Ужас. Дети ее как огня боятся. А мне постоянно приходится с ней дежурить. Ладно, не обращай внимания. Она всегда такая.
Но Олег уже забыл про вреднющую Зою. Он уходил, а перед глазами у него стояли названия лекарств, которые он увидел в белом железном шкафу со стеклами закрытыми изнутри занавесками:
«Кодеин», «Фентанил», «Эстоцин», и даже «Морфин».
А Зоя уже собиралась идти по палатам, чтобы ставить градусники, как вошла Люся. Девушка не выдержала и зло сказала:
– Обязательно надо было заходить? Да? Мы же уже кончали.
«О, Боже! – подумала про себя Зоя. – Как они все сейчас выражаются». Она никогда не привыкнет к этому скотству, к этому зоопарку, к этому, как говорит ее подруга Надя, животному миру тундры. А этот Олег? Он же все это время даже шапки не снял. Он был в ней, когда она даже только вошла. И от этой шапки так несло потом, что вся ординаторская, ею просто провоняла.
Но говорить всего этого она не стала. И хотя все ее чувства были оскорблены, она спокойным голосом ответила:
– Дорогая моя, здесь не бордель, а больница. Детское отделение.
Зоя вздрогнула. Это уж слишком! Она вовсе не уродина. Конечно не такая смазливая, как Люся, но, во всяком случае, интереснее ее. На это она даже не стала отвечать. Много чести.
Она повернулась, взяла стакан с градусниками и сказала за спину:
– Я в левое крыло. Ты в правое. Не забудь. А то опять перепутаешь.
Слова ее прозвучали как приказ. Люся даже губки закусила и хотела топнуть ножкой. Нет, ей никогда не победить Зою. Какая-то сила стоит за ней.
Было уже полседьмого. Зоя заходила в палаты и безжалостно включала свет.
– Подъем! – громко объявляла она и совала в горячие детские подмышки термометры. Дети смотрели на нее заспанными непонимающими глазами, но затем в них появлялся смысл, а за ним и страх. Они боялись Зою. И ей это было приятно.
Через десять минут она вошла в третью палату, и в руке у нее был шприц. Она подошла к кровати у окна, на которой лежал десятилетний Славик Игнашов, и велела ему встать. Мальчик посмотрел на нее затравленным взглядом и встал рядом с кроватью. Тут же на него уставились пять пар глаз. В палатах лежали по болезням, поэтому здесь были и девочки и мальчики разного возраста.
– Снимай штаны! – не глядя на ребенка, якобы занятая шприцом, и голосом, не принимающим никаких возражений, приказала сестра.
Мальчик покорно спустил почти до колен трусики и замер. Ему было очень и очень стыдно. Особенно оттого, что на него смотрит Оля Воронцова. И хотя она делает вид, что смотрит в книгу, а не на него, как все остальные, он знал: она все видит. Однако ослушаться Зою мальчик не смел. Эту сестру он боялся. И страх был сильнее стыда. Среди детей о ней ходили такие страшные рассказы, что любое неповиновение ей грозило страшной карой. На наказания она была скора и изобретательна. Ей ничего не стоило, например, раздеть ребенка догола, при чем даже двенадцатилетнего и провести его по всем палатам, и заставить в каждой из них рассказать, что он натворил. А еще она могла сделать очень больной укол. Или запишет каждый вечер на клизму, и тогда придется сидеть на горшке с малышами и почти у всех на глазах избавляться от того, что в него вольют. Нет, лучше минута унижения, чем потом расплата на неделю.
Уколы Зоя делала великолепно. Иголка вошла так хорошо, что мальчик даже не вздрогнул. Да и материал хороший. Попа мягкая и достаточно упругая. Это совсем не то, что делать уколы старикам, у которых сплошные спайки, да шрамы.
– Все, – медсестра вынула иглу и окинула палату строгим взором. Дети, привставшие со своих коек, тут же плюхнулись обратно на подушки. – Можешь ложиться.
Славик тут же нырнул в свою постель под одеяло. Одной рукой он прижимал ватку со спиртом к пострадавшему месту, другой торопливо пытался надеть трусы. От того, что он делал это одной рукой, получалось у него плохо. К тому же он торопился, а это еще больше тормозило дело.
Зоя посмотрела на него и, удовлетворенно положив руки в карманы, вышла из палаты. Ей надо было сделать то же самое еще в двух палатах. После ее ухода здесь еще долго сохранялась гнетущая тишина. Ребята делали вид, что ничего не произошло. Им всем тоже было немного неловко за Славика.
Зоя кончила обход и вернулась в процедурную. Она была удовлетворена проделанной работой. Ни в одной палате не было даже попытки неповиновения. Даже мысли. Она это видела, и чувствовала, как силы и уверенность снова возвращаются к ней после утренней стычки с Люськой. Жизнь снова была в кулаке, и Зоя не собиралась разжимать его. Все они у нее вот где. И так будет всегда.
В процедурной было пусто. Люська еще не вернулась. Она была не просто неопытной, а копушей по природе. Такие здесь надолго не задерживаются. Зоя их уже почти десяток пережила. Кто не хочет повиноваться ей, здесь не останется. Это ее вотчина.
Зоя подошла к раковине и стала мыть руки под тоненькой струей холодной воды. Она мыла руки наверно раз пятьдесят в день, а то и чаще.
За спиной послышался тихий шорох.
– Гаврилова? Уже все сделала? – строго спросила Зоя.
Ответа не последовало. Впрочем, Зоя и не ждала его. Люська гордая и слишком много из себя строит. Достроится. Дождется.
Зоя повернулась с намерением сказать еще что-то колкое, но это была не Люська. Лицо сестры окаменело, она тут же стала строгой и недоступной, какой была всегда в общении с детьми. И тут же по привычке сделала замечание:
Она сказала это и тут же охнула и сделала шаг назад и уперлась спиной в раковину.
Около мусорной корзины, что была в углу, рядом с весами и ростомером стоял мальчик лет семи, большеглазый и коротко стриженый. На Зою он не смотрел и стоял к ней боком. Из одежды на нем были только майка и трусы, какие-то полуразвалившиеся и грязные. И он был босой. Он очень внимательно рассматривал весы и ростомер и задумчиво ковырял в носу указательным пальцем левой руки, а правой теребил полу майки. Затем взгляд его остановился на мусорной корзине. Он перестал ковыряться в носу, почесал правой пяткой левую ногу и подошел к ней. Затем, даже не оглянувшись, деловито начал в нее мочиться. Делал он это долго и громко. Очень скоро из корзины полилось. Лужа быстро растеклась по темно-зеленому кафелю, залила ноги мальчика и продолжала стремительно расти.
А Зоя стояла и смотрела на все это, не в силах сдвинуться с места. Ваня Вересов сикал в пластмассовую плетеную корзину для мусора, и она не могла ничего сделать. Ситуация впервые в жизни вышла у нее из-под контроля.
Вересов из четвертой палаты, пожалуй, был самым крепким орешком из всех мальчиков и девочек, с которыми она имела дело. Что-то в нем было такое, чего она никак не могла понять. И это в нем не ломалось. Во всех оно ломалось. Рано или поздно ломалось. А в Ване Вересове нет. Этот мальчик вообще странно относился к окружающему его миру. Как-то несерьезно. Словно смеялся над ним. Также несерьезно относился он и к Зое. И это выводило ее из себя. Те наказания, которых другие дети боялись как огня, он принимал безропотно с философским терпением и христианским смирением. Когда она его раздевала и водила по палатам, он нисколько не стеснялся и покорно рассказывал о том, что натворил. Сколько угодно стоял в углу, ходил на клизмы и лишь сжимал зубы, когда она делала ему пребольнущий укол. И никогда в глазах у него не было страха перед ней, перед Зоей Чуковской. Последней его проделкой была игра в футбол в процедурной. В тот день детей привели на измерение веса и роста. Было утро, и этим занималась другая сестра. И вот ей понадобилось отлучиться за чем-то, и кто-то из мальчишек случайно задел мусорную корзину. Она упала и покатилась под ноги другим ребятам. Кто-то из них пнул ее. Затем это же сделал еще кто-то. Так все и началось. И тут же кончилось, потому что в комнату вошла Зоя. Как назло в этот момент корзина была у Вересова. Зою он не увидел, и продолжать напинывать ее. И тут у Зои нервы не выдержали, она схватила мальчика за ухо, с яростью его немного потаскала, затем пригнула его вниз. Под рукой у нее ничего не оказалось, и она отшлепала Ваню просто ладонью. Била долго и больно. На глазах у полутора десятка детей, которые молча стояли и смотрели на все это. Затем она заставила Ваню поставить корзину на место, после чего не удержалась и напоследок влепила ему громкую пощечину.
И тут впервые Ваня расплакался. Тихо, без громких рыданий, только затряслись его щуплые плечи.
Это было два месяца назад. И вот теперь он, как ни в чем не бывало, стоял перед Зоей и мочился в ту самую корзину. Тугая желтая струя била не переставая. Лужа продолжала расти и, наконец, достигла ног медсестры. Зоя почувствовала, как горячая и едкая моча заливает ей ноги.
«Господи! Да когда же этот пацан кончит ссать? Так же не бывает!»
Как только она так подумала, Ваня перестал сикать, стряхнул со своего маленького инструмента последние капли и повернулся к ней.
– Что тебе надо? – сухими губами прошептала Зоя.
Ваня не ответил. На губах у него появилась легкая усмешка. Он по щиколотку стоял в луже, которую налил. Двинул одной ногой и направил в сторону Зои волну. Ту словно обдало кипятком. Ноги подкосились, и она стала медленно оседать. Ваня посмотрел на Зою, молча погрозил пальцем и вышел из процедурной. Он шел медленно, с интересом гоня перед собой пенистые волны.
Зоя закрыла глаза. Ей стало плохо. В горле скопился тугой ком, мешающий дышать. С трудом она открыла глаза. Мальчишки не было. Все было по-прежнему. Так, как оно и должно быть. И Зоя перевела дух. Медленно встала на ноги. В груди бешено билось сердце.
Из крана все еще лилась вода. Зоя припала к струе и долго не могла напиться противной хлорной водой.
И снова она услышала за спиной шорох. Вздрогнула и резко повернулась, разбрызгав капли воды на халат.
Это была Оля Воронцова из четвертой палаты. Нормальная девочка. Ее ни разу не пришлось наказывать. Она была сама покорность. Только плакала после уколов. Она была в розовой фирменной пижаме с диснеевскими утятами и в малиновых пушистых шлепанцах на босу ногу. Робко уставилась на Зою.
– Чего тебе? – грубо спросила медсестра.
– Мне горло смазать, – почти шепотом, и чуть не дрожа от страха, выдавила из себя девочка.
– Опять пила холодную воду? Смотри, в следующий раз накажу!
Зоя опомнилась. Долг превыше всего. Без разговоров она взяла Олю за плечо и подвела к кушетке. Девочка села. Сестра быстро намотала на деревянную палочку вату, макнула ее в раствор Люголя, и смазала девочке горло.
– Можешь идти в палату.
– Спасибо, – все также тихо произнесла Оля.
Она даже не встала с кушетки, а как-то медленно сползла с нее и побрела из процедурной.
Зоя посмотрела ей вслед. Сжатые напряженно плечи, нерешительная щуплая детская фигурка, по стариковски шаркающие шаги, все это вдруг вновь наполнило ее спокойствием, решимостью и силой.
Все нормально. Все хорошо. Прочь весь вздор. Померещиться может всякое.
А Оля Воронцова только в коридоре смогла вздохнуть свободно и расправить плечи. Ужасная Зоя ее больше не видит. Страшный кошмар позади. Нет, когда-нибудь она точно не выдержит и от страха намочит штанишки. И все будут смеяться над ней. А Зоя накажет. Оля по глазам медсестры видит, что она хочет ее наказать и ждет только повода.
Коридор был темный. Лампочки еще не включились. Экономия света. В это время выходить из палат еще строго запрещено. Только в туалет. Но тот находится в самом конце коридора, и там свет есть. Он идет прямо из туалета, в котором нет ни одной двери. Их всех поснимали еще лет двадцать назад, когда еще дети не имели права стесняться друг друга. И до сих пор не повесили. А туалет общий. И там же рядом ее палата.
Оля ускорила шаг и тут же споткнулась и потеряла левый шлепанец. Хорошо, что не упала. Она стала искать его и нашла под кушеткой, мимо которой только что прошла. Пришлось встать на четвереньки и лезть под кушетку. Оля очень торопилась, потому что ужасно боялась, что из процедурной выйдет Зоя и увидит ее. Она схватила шлепанец, вынырнула из-под кушетки, даже головой слегка стукнулась и тут же на полу надела его.
– Не бойся, она тебя не увидит, – вдруг услышала она тихий голос.
Оля подняла голову и увидела, что прямо перед ней на кушетке сидит мальчик, по возрасту наверно первоклашка, не старше, качает босыми ногами и смотрит на нее большими светлыми глазами. На нем белая футболка с якорем и бледно-зеленые короткие трусики, немножко смешные и с рыбаками, удочками и поплавками. Обыкновенный мальчишка. Только вот она ни разу его не видела, хотя лежит в детском отделении почти месяц. Дольше всех.
– Ты, из какой палаты? – прошептала Оля.
Такая грубая ложь возмутила Олю.
– Неправда! Я сама из четвертой и тебя не видела. Зачем ты врешь, мальчик?
– Я не вру. Это я раньше там лежал. А теперь нет.
– А что ты тут делаешь?
– Ты наверно новенький! – наконец догадалась Оля. – А ну быстро иди в свою палату, а то досидишься. Выйдет Ужасная Зоя. Будет тебе. Давай вставай и иди! Как тебя зовут?
– Иди, Ванечка. В коридоре сейчас быть нельзя.
Ваня покорно спрыгнул с кушетки и побрел в сторону, откуда шла Оля. Девочка проверила, хорошо ли сидят шлепанцы на ногах, и побежала в свою палату. Через секунду она оглянулась, чтобы посмотреть, где этот странный мальчик, но того уже не было. Значит, уже вошел в свою палату. Наверно он из седьмой. Вон дверь чуть приоткрыта. Какой забавный.
Оля давно мечтала иметь младшего брата. Вот бы ей такого, послушного и доброго.
За завтраком она внимательно осмотрелась. Ей почему-то очень захотелось еще раз посмотреть на Ваню. Но к ее великому изумлению среди ходячих детей его не было.
Не было его и среди лежачих. Зоя уже не дежурила, и Оля обежала все палаты. Но Ваню она так нигде и не нашла. И никто не видел его. Даже Анжелка Летунова, которая знает все на свете, ничего ей сказать не могла.
Оля Воронцова в отличие от Зои Чуковской не знала, что Ваня Вересов лежал в этом же отделении два месяца назад с точно такой же болезнью, как и у нее. Острый пиелонефрит. Больные почки у детей явление не такое уж и редкое.
Но ровно месяц назад ночью он умер от сильного сердечного приступа.
И дежурила в ту ночь Зоя Чуковская. Она его нашла, когда делала ночной обход. Мальчик дышал с трудом. Руки и ноги у него были ледяные. Она сделала все возможное. Дежурный врач тоже сделал все, что мог.
Однако все это уже не помогло.
Этим утром в Больнице Скорой Помощи случились еще два события, которые можно отнести в разряд экстраординарных.
Первое из них не было выдающимся, и о нем узнал только узкий круг людей, которым это было знать положено либо по заинтересованности, либо по обязанности. Оно произошло в родильном отделении.
Накануне ночью привезли очередную роженицу, женщину, у которой начались родовые схватки. Но к ее несчастью заведующая отделением в этот раз не дежурила. Ее приняла другая врачиха. Она провела осмотр и постановила, что принимать роды преждевременно, схватки не вошли еще в завершающую стадию. Поэтому женщину отправили в предродовую палату. И больше к ней из медперсонала никто не подходил в эту ночь. Женщина была молода и неопытна, никогда не рожала. И когда в полночь у нее сошли воды, она об этом никому не сказала, а продолжала лежать.
Утром врач, которая осматривала роженицу, закончила свое дежурство и забыла рассказать про нее своей сменщице. А та даже не заглянула в регистрационный журнал, а побежала с сестрами к телевизору смотреть «Санту Барбару», потому что пропустила ее накануне вечером.
Драгоценное время было потеряно. Когда пришла заведующая отделением и обнаружила новую пациентку в плачевном состоянии, было уже поздно. Сердце ребенка уже не билось.
Сделали укол, и приняли роды. Принимала лично заведующая.
Она была отличная акушерка. Но в данном случае это не помогло. Ребенок хоть и родился живым, прожил всего лишь полчаса, после чего несмотря ни на какие меры умер.
Врачи пожали плечами и стали продолжать работать. Только заведующая была мрачной, и когда после завтрака к ней прислали из гинекологии Машу Александрову, она разговаривала с ней так, словно это она была виновата в утреннем случае.
Зато второй случай наделал шуму на всю больницу. Он был действительно из ряда вон выходящим. Некоторые расценивали его как чью-то безобразную выходку или шутку. Другие приписали его полному падению нравов. Кое-кто даже предлагал вызвать милицию и расследовать это по всей строгости закона. Случилось вот что.
Тетя Глаша была старейшей работницей Больницы Скорой помощи. Она работала няней и пользовалась уважением даже самых больших людей больницы. Она была одинокой и можно сказать, что больница была ее вторым домом. Даже наверно первым, потому что она работала на полторы ставки и проводила в больнице большую часть своего времени. Она была необычайно разговорчива, и голос ее был знаком всему медперсоналу. Врачи, медсестры и больные всегда были ее друзьями, с любым она могла найти общий язык. Но главным ее любимцем, другом и подопечным был кот Кузя, которого подбросили в Больницу Скорой помощи еще котенком. Он был черным от ушей до хвоста и жил в больнице уже три года.
И вот в это утро Кузя не пришел к завтраку, чего с ним никогда не случалось. Тетя Глаша встревожилась и разволновалась. Она была уверена, что с котом приключилось несчастье, и сразу же отправилась на поиски четвероного питомца. Об исчезновении кота буквально через несколько минут узнала вся больница, и все кто знал тетю Глашу, и мог ходить, или почти все, включились в поиски.
Через двадцать минут кот был найден, и нашла его сама тетя Глаша, которую будто чутье завело в один из укромных больничных коридоров.
Когда тетя Глаша увидела все это, с ней случился сильнейший нервный припадок. Сбежавшиеся на ее крики люди замерли в ужасе от увиденного.
– Это явно дело рук сумасшедшего, – сказал один молодой врач и кивнул на стену. Вокруг кота прямо на стене был кровью толстой чертой выведен равносторонний треугольник внутри пятиугольника звезды Давида.
– Да что же это такое делается? – кричала тетя Глаша. – Да за что ж его так?
Шум стоял долгий и яростный. На место происшествия приходили почти все, кто работал в больнице, и больные вереницей шли, чтобы посмотреть столь необыкновенное зрелище.
А потом прибыла и милиция. Кто-то все-таки набрал ноль-два. Усталый и раздраженный лейтенант прибыл в сопровождении участкового, и они долго осматривали место происшествия, записывали, снимали показания, даже фотографировали. Провели в больнице почти четыре часа, потом куда-то уехали, пообещав во всем разобраться.
