Сказки Геннадия Цыферова
Читаем сказки онлайн
Цыферов поступил в журнал «Мурзилка» в отдел писем, писал для «Литературной газеты». Пытался опубликовать свои сказки в издательстве «Детская литература», но там сказки не приняли. Лишь только с открытием нового детского издательства «Малыш» и приходом туда на должность главного редактора Юрия Павловича Тимофеева сказки Г. М. Цыферова смогли увидеть свет. Но так как в издательстве, как и во всей стране, господствовал пятилетний план, книги выходили с трудом. Чтобы зарабатывать на жизнь, сказочник писал для журналов, сотрудничал с детскими передачами на радио «В гостях у сказки», «Опять двадцать пять», «С добрым утром», выступал в библиотеках и на телевидении в программе «Спокойной ночи, малыши».
Самый большой успех Геннадию Михайловичу принесла мультипликация. За время сотрудничества со студией «Союзмультфильм» в соавторстве с Генрихом Сапгиром было выпущено более 20 мультфильмов, среди которых «Паровозик из Ромашкова», «Мой зеленый крокодил», «Как лягушонок искал папу», «Лошарик», «Как стать большим».
Книги Цыферова выходили за рубежом и пользовались популярностью: в Чехии («Дневник медвежонка», «Как лягушки чай пили», «Весна будет всегда»), в Болгарии («Сказки старинного города», в Венгрии («Хочу быть большим», «Жил на свете слоненок»), в Японии («Про чудака лягушонка», «Дрессировщик», «Туфельки принцессы», «Серьезные рассказы плюшевого мишки»), в Германии («История про поросенка»).
В 1968 году стал членом Союза кинематографистов. В 1971 году был принят в члены Советского центра УНИМА. А вот членом Союза писателей не был.
Геннадий Михайлович ушел из жизни внезапно, от болезни сердца, 5 декабря 1972 года в 42 года. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.
Сказки Цыферова воздушные, наивные, в некоторых из них есть юмор, понятный только детям. Но при всей простоте изложения они вовсе не так просты по смыслу. Эти книги для умных детей и умных родителей. Добрые, лиричные и философские сказки и истории призывают думать, включать воображение. Сказочные истории Цыферова почти всегда с подтекстом, и главная мысль автора, адресованная маленьким читателям: думай, думай, шевели мозгами, иначе не разглядишь ни добра, ни красоты, не распознаешь настоящую дружбу, не будешь нужным людям. В его сказках нет явной борьбы добра и зла, порой они кажутся бесконфликтными. Это размышления о том, зачем ты пришел в этот мир, мучительные поиски себя и собственного дела, и это важно для всех – и для малышей, и для взрослых.
Сказки Цыферова Геннадия
Популярные сказки: «Паровозик из Ромашково», Жил на свете слонёнок, «Кто всех добрее», «Маленький великанчик»
Цыферов Геннадий Михайлович (26 марта 1930, Свердловск — 5 декабря 1972, Москва) — советский писатель-сказочник, сценарист, драматург.
Родился 26 марта 1930 года в Свердловске. Отец занимал пост директора Гос. треста зеленого строительства «Госзеленстрой» РСФСР, мать была бухгалтером. В 1949 г. он поступает в институт Востоковедения на факультет японского языка, но из-за большой близорукости на японское отделение его не взяли, а взяли на монгольское.
Проучившись 2 года в институте, он ссорится с деканом и уходит из института. В 1951 г. Геннадий Михайлович поступает в пед. институт им. Крупской. По окончании института им. Крупской (1956) работал в течение трёх лет воспитателем-педагогом в интернате при МИДе. В это время он начал писать сказки миниатюры и послал их на отзыв К.И. Чуковскому. Корней Иванович дал одобрительный ответ и посоветовал серьезно заняться литературой, так уже в нескольких этих маленьких вещах был виден талант начинающего детского писателя.
В дальнейшем Цыферов поступает в журнал «Мурзилка» в отдел писем, пишет для шестнадцатой полосы «Литературной газеты». Пытаясь опубликовать свои сказки, он относит их в издательство «Детская литература», где сказки не приняли, впрочем, как и произведения многих талантливых людей. В те времена это издательство следовало политике советского государства и было очень идеологизировано. И только с открытием нового детского издательства «Малыш» и приходом туда на должность главного редактора Юрия Павловича Тимофеева, сказки Г.М. Цыферова смогли увидеть свет. Но так как в издательстве был, как и по стране в целом, господствовал пятилетний план, то книги выходили с трудом. Чтобы зарабатывать на жизнь сказочник писал для журналов, сотрудничал с детскими передачами на радио «В гостях у сказки», «Опять двадцать пять», «С добрым утром», выступал в библиотеках и на телевидении в программе «Спокойной ночи, малыши».
Самый большой успех Геннадию Михайловичу принесла мультипликация, где в художественном совете работали талантливые интеллигентные люди, как например С.Я. Маршак, и многие другие. За время сотрудничества со студией «Союзмультфильм» в соавторстве с Генрихом Сапгиром было выпущено более двадцати пяти мультфильмов, среди которых «Паровозик из Ромашкова», «Мой зеленый крокодил», «Как лягушонок искал папу», «Лошарик», «Как стать большим».
Ушел из жизни 5 декабря 1972 года в 42 года, внезапно скончался от болезни сердца, похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище (25 участок).
Долгое время было затишье и его произведения почти не печатали. Но в связи с перестройкой в стране и снятием жесткой цензуры книги Цыферова стали вновь печатать. И за последнее десятилетие Цыферов Г.М. вышел в классики детской российской литературы. Сейчас Фирмой Вимбо выпущен диск сказок Цыферова, которые читают известные российские актеры Владимир Меньшов, Ирина Муравьева и др. И, несмотря на все это, еще много есть неизданного и находится в архиве и ждет своего часа. Очень жаль, что автор таких добрых, лиричных и философских сказок не дожил до того времени, когда его произведения оценены по достоинству.
Надо подумать
Лежали на высоком диване два яичка. Их грело солнышко. И с боку на бок переворачивал ветер. Потом из одного яичка вылез цыплёнок.
— Доброе утро, — сказал он солнышку.
Солнышко улыбнулось. А бойкий цыплёнок подошёл к другому яичку и… тюкнул носом.
— Надо подумать, — ответил строгий голос.
— И чего думать, — возмутился первый цыплёнок. — Такая хорошая погода.
— Ну и что, — ответил второй. — Думать всё-таки надо. Зачем же нам голова?
— Не знаю, не знаю, — затараторил первый цыплёнок. — Пошли лучше гулять.
И они пошли по горке, по тропинке, по зелёному лугу. Шли, шли и вдруг увидели хлебную крошку.
— Что такое?! — закричал первый.
— Надо подумать, — ответил второй.
— Чего тут думать? — первый клюнул, а второй — второй остался без завтрака.
Миновали братья луг, горку. Ручей звонкий… Первый цыплёнок разбежался и перепрыгнул. А второй всё думал — и придумал мостик. Да упал с него.
— Вот видишь, — сказал бойкий братец, если бы ты не думал, как я, всё было бы в порядке.
И тут они вышли к морю.
— Поплыли, что ли? — сказал первый.
— Постой, надо подумать. Видишь, на берегу пустая коробка?
— Да, — сказал цыплёнок.
— Если к этой коробке приделать из листка парус, получится прекрасный корабль.
Вот так они и поплыли.
Бойкий братец всё пробовал кукарекать и махал прутиком. Он, видите ли, пас китов. А киты, как это ни странно, были даже довольны. Их никогда никто не пас.
Тут подули холодные ветры. Счастливые киты сказали «до свидания» и поплыли обратно в тёплые моря. А у цыплят увял парус. И волны понесли их к холодному острову.
Потом большая волна поднялась к небу и выкинула их на берег.
— Что делать?! — закричал на берегу первый цыплёнок.
— Надо подумать, — сказал второй.
— Такой холод, а ты ещё о чём-то хочешь думать. Ты просто дурачок. — И шустрый цыплёнок убежал.
Весь день, чтобы согреться, он бегал по голому острову взад и вперёд.
Ну, а второй цыплёнок? Тот, что любил думать? Что же делал он?
А вот что. Подумал, подумал и из коробки-кораблика смастерил себе дом. А потом сел и стал смотреть в окошко. А за окошком было холодно, летели белые холодные снежинки.
— Можно? — В дверь постучали, и вошёл бойкий цыплёнок.
Клювик у него дрожал от холода, и он походил на снежный ком на двух ножках.
— Я, — сказал заикаясь бойкий цыплёнок и посмотрел на крышу, — я всё-таки подумал…
— Ты подумал? — удивился второй.
— Да, — сказал первый, — я всё-таки подумал. На дворе холодно. А у тебя в доме лучше. Ты молодец!
С тех пор братья жили дружно. Бойкий цыплёнок понял: иногда надо всё-таки думать.
А иначе — зачем же нам голова? Не только ведь кукарекать!
Рассказы цыферова для 2 класса распечатать
Геннадий Михайлович Цыферов (1930-1972) писал добрые сказки для маленьких детей. До чего интересно читать вместе с ребёнком эти короткие истории!
Трудные жизненные проблемы предстают здесь в ином свете, объясняются просто и понятно. Вот, к примеру, паровозик из Ромашково вечно опаздывает. Разве нужно терпеть и прощать его опоздания? Уволить, запретить! И совершенно уникальное, извинительное объяснение — успей увидеть прекрасное, ибо торопливость вообще не лучшее качество: в спешке не замечаешь чудес, не можешь насладиться открытием.
А вокруг так много всего неизвестного! И писатель ведёт малышей по дороге познания, приоткрывая тайны дворового и уличного мира, заходя в гости к звёздам, рассказывая, о чём говорили цветы и какие бывают ягоды, о превращениях капельки и живых марках («Что у нас во дворе?», «Что у нас на улице?», «В гостях у звёзд», «Серьёзные рассказы плюшевого мишки»).
Миниатюры Цыферова на первый взгляд могут показаться странными, непонятными. Но автор только подражает языку детей. Сравнения и ассоциации словно выдуманы самим ребёнком, настолько они правдивы и естественны: по-своему очень обаятельны и странник-пешеход дождь, и суеверный мечтатель ветер, и весёлая проказница труба, и обидчивая Золотая гривка. Проверьте, когда прочитаете сказки-малышки писателя «Дождь», «Ветер», «Труба», «Карусель».
Есть у писателя и такие рассказы, где действующие лица не игрушки и животные, а сами ребята. Они тоже делают открытия, выдумывают и сочиняют, но не всё способны объяснить. И поэтому автору важно сохранить любознательность и доверие детей, осторожно направить их по пути гармонии и красоты.
Геннадий Цыферов написал несколько военных рассказов и повесть, воспоминания о детстве, небольшие истории о музыке и музыкантах (Моцарте, Бетховене, Бахе, Григе), о любимом Андерсене и его самых известных сказках.
Биография Геннадия Цыферова умещается почти в один абзац: родился в Свердловске, окончил московский пединститут, преподавал литературу, был воспитателем в интернате, работал в журнале «Мурзилка», на радио и телевидении, сотрудничал с киностудией «Союзмультфильм».
В золотой фонд дошкольной классики вошли его сказки, пьесы, сценарии для мультфильмов. Сказочник умел сам и учил других находить в привычном удивительное. Исподволь подводил он своих читателей к простым, но ёмким истинам: не плакать, не хвастаться, не быть смешным и одиноким.
Г. Цыферов
Дождь
Дождь шёл, не разбирая дороги. По лугам, по полям, по цветущим садам. Шёл-шёл — споткнулся. Вытянул длинные ноги. Упал и утонул в последней луже. Лишь пузырьки наверху пошли: «буль-буль».
Ветер
Ветер на листьях гадал, скоро ли будет зима: скоро — не скоро, скоро — не скоро.
Последний листок оторвал, полез в трубу ночную греться.
Труба
Труба дымила в небо — хотела солнышку усы нарисовать.
Весь дым из печки выдула, а солнышко блестит.
Карусель
Бегали по кругу весёлые карусельные лошадки.
«Цок-цок!» Одна за другой.
Потом заспорили: «Кто первая?»
«Я первая», — сказала лошадка с золотой гривкой.
«Я вторая», — сказала лошадка с серебряным хвостиком.
«Я третья», — сказала лошадка с медной подковкой.
Пробежали круг, пробежали второй. Опять встали.
«Нет, — заплакала вдруг Золотая гривка. — Я не буду больше бегать. Почему, если я первая, впереди бежит последняя?»
Жёлтая акула
Сочинить можно что угодно. Можно сочинить песню. Можно сочинить сказку. А можно сочинить и картинку.
В детстве я очень любил рисовать корабли. Красные корабли с белыми парусами. Но вот однажды пришёл ко мне мой друг Митька и сказал:
— Плохо. Белые облака, белые паруса. Разве отличишь сразу?
И он нарисовал мне белый корабль с красными парусами. Получилось очень красиво, но Митька был всё-таки недоволен. И мы нарисовали ещё зелёные острова и жёлтую акулу.
С тех пор минуло немало лет. Я стал моряком. Видел много синих морей, зелёных островов. Прочитал даже сказку о белом корабле с алыми парусами. Но вот о чём я никогда не читал и что я никогда в жизни не видал, — это жёлтую акулу.
Её мы с Митькой очень хорошо сочинили.
Музыка
Объяснить можно многое.
Можно объяснить, почему приходит утро. Можно объяснить, почему уходит ночь.
Но вот как объяснить то, что я очень люблю музыку?
Когда её слушаешь, кажется, свистит ветер, кажется, шумит дождь, кажется, поют птицы.
Почему мне нравится свист ветра, шум дождя, пение птиц? Трудно ответить. Нравится — и всё.
На днях один мальчик у нас в классе долго объяснял, почему он любит деревья.
А потом я узнал: этот мальчик вовсе не любил деревья. Он рассказал об этом просто так, чтобы получить хорошую отметку.
Скучно, когда любят что-нибудь только ради отметок. Ведь сегодня отметка есть. А завтра уйдёшь из школы — и отметки кончатся. Что будут тогда любить эти ребята? Сами не знают.
Я знаю, что я буду любить ветер, дождь, птиц, музыку. Почему? Да потому что нравится. Нравится — и всё.
Зелёное море
Раньше Костя думал: море бывает только синее. Над ним — белые птицы и облака.
Но вот папа взял с собой мальчика на луг. Он поднял его кверху:
— Видишь, сколько цветов? Целое море.
Костя видел цветы, но почему они море — не понял. На другой день он пришёл сюда снова.
Дул крепкий ветер, шумели сосны в бору. По большому зелёному лугу катилась большие зелёные волны.
Мальчику показалось — пахнет зелёной водой. Он снял рубашку и повесил её на высокую палку.
— Полный вперёд! Лево руля!
Корабль с пёстрым парусом бороздил зелёные волны. Проплыли мимо острова ромашек. Остались позади голубые заросли колокольчиков.
А корабль всё плыл.
Домой пришёл Костя поздно. Мама хотела его отругать, но папа сказал: «Не надо».
Утром он подарил мальчику карту зелёного луга. На большом белом листе бумаги было нарисовано зелёное море. А на зелёном море — белые, голубые острова. И над каждым островом — название: «Остров Белой ромашки», «Остров Голубых колокольчиков».
Месяц
Вчера я с одним очень серьёзным мальчиком рисовал месяц.
Нарисовав, он вдруг мне сказал:
— А ты знаешь, мне кажется, этот зелёный месяц похож на верхушку чьей-то зелёной шляпы.
— Ничего подобного, — ответил я. — Этот зелёный месяц похож на зелёное ушко. Вот, например, если бы у солнышка вдруг выросли уши, они обязательно были бы такие — большие и зелёные.
Мальчик нахмурился: он был слишком серьёзный, чтобы поверить в то, что у жёлтого солнышка могут быть зелёные уши.
А мне почему-то стало удивительно грустно. Ну нельзя же на самом деле быть всегда таким страшно серьёзным!
Неужели нельзя улыбнуться? Вот и большие, строгие люди улыбаются. А ведь это совсем маленький мальчик, чего ж ему не улыбаться?
Мальчик
Рассказ
Первое животное, с которым я подружился, как ни странно, была лошадь.
В семь лет однажды какая-то бешеная кобыла понесла меня, и мужики заорали с отчаянием:
Но лошадь проскакала двадцать шагов и склонилась к траве, а я беззаботно тряс вожжами.
Дед, дрожа веком, занёс над Милкой кулак и медленно распустил его, точно тугой корявый бутон. Дрожащие пальцы осторожно тронули морду лошади, и она, косясь на мужиков и на деда, насмешливо заржала.
Вот с той поры я и думаю: лошадь — одно из самых добрых и насмешливых существ.
Я, разумеется, не истинный лошадник, но всё моё детство и юность прошли рядом с лошадью.
Дед мой был колхозный конюх, и я тоже дневал и ночевал на конюшне.
А если строгий старик вдруг сердился и прогонял меня с конюшенного двора, я превращал в лошадь любую скамейку, любой стул. Вскоре все стулья стали потихоньку и нетерпеливо погромыхивать ножками. И бабушка всякий раз, садясь на них, испуганно вскрикивала и неслась вдаль. А я, отбивая свой узенький зад, трясся за ней. Мы неслись, а потом слезали со своих деревянных коней, счастливые, и улыбались друг другу. Но всё-таки лучше было скакать в поле по утренним и вечерним лугам. В тот час звук копыт особенно звонок и светлым громом катится окрест.
Больше всего я любил ездить с дедом зимой по сено. Заиндевелая Милка бежит средь притихших равнин и толкает тёплой мордой заходящее солнце, а оно прячется за лес, и последние лучи его похожи на большие лошадиные уши.
Да, в ту пору я любил лошадей. И среди всех одна была особенно мне мила — Мальчик, вороной жеребец с цыганскими глазами. И красив он был — круп, точно шёлк, атлас, но характер — дьявол. Всё с норовом да уровом.
Бывало, идёт тихий, смирный. А только сядешь, он, как каменная балда, ни с места. В таких случаях я всегда давал ему хлебца. А он ведь и тут окручивал. Проглотит хлебец, головой мотнёт: давай, мол, садись, малыш. А сам пройдёт чуть-чуть и сбросит. Да смеётся! Стоит себе, нижняя губа так и вздрагивает, будто он рассмеяться хочет. Вот какой конь был.
И сколько я ни старался, ни приручал упрямую животину, он всегда тянул только свою линию. И, наверное, со временем я бы совсем отстал от него. Да дед мой поглядел однажды, как я вожусь с Мальчиком, и языком прищёлкнул.
— Ну, вот тебе и наказание. Характер-то у него точь-в-точь как у вашей милости. И рад бы сделать хорошее, да не может. Чёртик в нём, значит, такой.
И дед показал нам рожки.
А я вспомнил о своём чёртике и пожалел Мальчика. Я даже обнял его за шею. Ну разве мы виноваты? Просто у нас такие несладкие характеры.
И с той поры, хотя мы и ссорились, но всё-таки дружили. Правда, он по-прежнему сбрасывал меня и сбивал хвостом, точно надоевшую муху. Но, как ни странно, теперь он делал это более вежливо и изящно. Ни разу я не упал ни на лугу, ни в поле. А только перед самой конюшней, там, где мягкий песок.
Я летел с лошади, а мой дед заливался дребезжащим самоварным смешком.
Но дед что? Дед — родственник. Вскоре прознали о том парни в селе. И стали специально собираться, чтоб на нас посмотреть. И было, конечно, обидно кувыркаться перед этой насмешливой толпой. А они ещё советовали:
— А ты, Генка, подушку возьми — удобней.
И в первый раз после тихо разговора о чёртиках я чуть не стукнул Мальчика. А он посмотрел на меня удивленно и задумчиво. Мне стало горько и стыдно. И я, как мой дед когда-то, распустил кулак. Стал гладить лошадь, уговаривать: «Ничего. ничего. Я что-нибудь придумаю».
Однако придумать мне так ничего и не удалось. Мальчик по-прежнему не мог справиться со своим характером, я, как и раньше, летел в песок, а парни прыскали.
Мне это надоело. И один раз я решил не вставать, лежать в песке до самого окончания моей юной жизни. Я пролежал минуту-другую и вижу: Мальчик ступил к конюшне, прошёл немного и. повернул обратно ко мне.
И тут я сразу понял, как навсегда избавиться от насмешек. Я встал, взял Мальчика под уздцы и сказал парням:
— Вы что думали, я просто так падаю?
— А зачем же? — скребнул меня чей-то осторожный голос.
— А если Мальчика в армию возьмут и кавалериста ранят, тогда что?
Все замолчали. И опять тот же скребущий голос коснулся меня:
— Так ты, значит, раненого кавалериста представляешь?
— Ну да. Смотри! — Я вновь сел на коня, разогнал его пошибче и уже сам легким комочком скатился вниз.
Сколько прошло времени — не знаю. Летнее небо стало серым, и гуси по небу летят.
Я закрыл глаза. И тогда мне в лицо ткнулось что-то мокрое и тёплое. Мальчик! Он самый. Да только какой-то другой. И в лице такое выражение, словно он хотел меня отругать, сказать: «Ну зачем же ты меня так пугаешь?»
И мы расцеловались с ним, а кругом все стали шуметь и тоже лезли целоваться к Мальчику.
С той поры я мог падать сколько угодно, каждое падение лишь увеличивало мою славу. И я лез из кожи, словно тесто к празднику. Скоро слухи обо мне дошли до районной газеты и в ней напечатали заметку.
Меня даже на какой-то слёт хотели послать в июле. Но в июне пришла война, и никаких слётов уже больше не было.
Сейчас каждый день мужики брали напрокат расписную председательскую бричку и в последний раз катались по селу.
Тряслись и завивались свадебные ленты. Мужики венчались с войной. Молчало село, молчали окрестные деревни, а мы с дедом тоже молча выкатывали эту бричку, обряжали её.
А потом дед гладил бумажные цветы на ней и всякий раз вздыхал громко: «Эх, Митька, эх, Ванька!»
А вслед за мужиками чуть позже стали брать лошадей.
И дед, провожая их, вздыхал всё так же: «Эх, Милка, эх, Якорь. »
Пустело село, пустела конюшня.
И ночами пустые стойла пугали нас. Они были точно открытая могила. А утром дед проходил по конюшне и отрывал таблички, которые когда-то он старательно писал химическим карандашом: Лазурь, Жёлудь, Ветерок, Голубчик.
Таблички те оставались в конюшне деда, ему жалко было их выкидывать, и он всё перебирал их, раскладывал, будто играл на этих странных картах.
Через месяц пришла повестка на Мальчика.
— Веди сам! — сказал дед.
Я отпросился погулять с ним в последний раз. В последний раз поскакал перед конюшней, а потом упал и долго смотрел на него снизу вверх.
От Мальчика шёл тёплый пар. Он был весь какой-то домашний и напоминал мне огромный добрый самовар. И, наверное, оттого, что он напоминал мне что-то домашнее, стало жаль его. Заныло сердце, и я не спал три ночи. А потом я выпросил у деда табличку с именем «Мальчик», вставил её в рамку и повесил на стенку, где висели семейные фотографии отца и матери.
Бабка только головой качала, а я не ходил больше на конный. Боялся расплакаться.
Лошадей всё брали и брали, дед мрачно шутил:
— Вот так, ваша милость, на коровах скоро поедем.
Впрочем, как оказалось впоследствии, дед шутил недаром. В тот день я сидел дома, учил историю. И едва лишь дошёл до походов Александра Македонского, как на улице зашумело. Я попятился от окошка.
Из-за поворота, скрипя, выползла телега, а перед ней. слоновые бивни.
Да, так мне показалось вначале, пока я всё ещё думал о Греции. Но тут слон замычал, и я наконец понял: да это же корова, братцы!
Она была запряжена в телегу, и на той телеге совсем не Александр Македонский, а мой дед Иван Михайлович Вылегжанин. Он сидит, насупясь. Какая-то бабка, глядя на него, крестится. Другая, подбоченясь, кричит бойко:
— Эй, Михалыч, смотри, зашибёт!
Дед тянется за бабой, грозит ей кнутом. А коровья повозка всё едет и едет и упирается рогами в наш дом.
— М-у-у! — мычит дед, входя в комнату. Затем он кладёт седую голову на руки, долго молчит и говорит наконец:
— Вот война, значит. Отведи-ка её, милок, я не могу больше.
Я отвёл корову на конюшню и всё думал, куда бы её поставить. В коровник не годится: хотя с рогами, а всё-таки лошадь.
И тогда я поставил её в стойло Мальчика. И корова опять мычала, а я смеялся. Ну и скакун орловский. Она вдруг перестала мычать и как бы задумалась. Глаза её стали тёплыми, влажными. И я отвернулся.
Бедняга, ей бы травку щипать, молоко давать, а она телеги возит.
Где-то в отдалении заржала лошадь, корова прислушалась, и по потному крупу её прошла дрожь. Наверно, она тоже заржать в ответ хотела, но у неё ничего не вышло.
Я снова ей посочувствовал и почему-то вдруг вспомнил сказку о гадком утёнке. Там в конце сказки на зеркальном озере он стал прекрасным лебедем, белоснежным видением. А что корова? Разве когда-нибудь станет она прекрасной лошадью? Конечно, нет. И потому я не сказал ей ничего утешительного. Я просто погладил её.
Так кончилась эта история о лошади и корове.
После войны нам прислали трофейных лошадей.
Литература
1. Цыферов Г. Как лягушонок искал папу: сказки и маленькие сказочки, сказочные истории, рассказы, повесть. — М.: Астрель: АСТ, 2005.
2. Цыферов Г. / Мурзилка. — 1958, № 11; 1960, № 11; 1962, № 3.
3. Цыферов Г. / Пионер. — 1961, № 5; 1975, № 3.
