Сказки и предания Самарского края
«Сказки и предания Самарского края. Собраны и записаны Д. Н. Садовниковым» — собрание поэта-демократа и этнографа, народника по своим убеждениям, Дмитрия Николаевича Садовникова, изданное Географическим обществом в 1884 году. Сборник выдающегося собирателя фольклора вышел уже после его смерти. Книга содержала 183 рассказа, собранные Дмитрием Николаевичем в Самарском крае и близлежащих местностях в 60-70-х годах XIX века. Однако, 183 варианта текстов редакция свела к 124-м. Садовников ввел важное новшество: он обозначал место записи, а также лицо, от которого сделана запись. Но к сожалению, собиратель не успел обработать материалы, даже сообщить подробные сведения о всех сказочниках. Известно что 72 сказки были записаны от одного лица — Абрама Новопольцева. О нем, как о замечательном мастере, Садовников предполагал подробно рассказать во вступительном очерке, но эта работа выпала Э. В. Померанцевой, которая собрала все сведения о нем, какие можно было получить и издала в 1952 году отдельным изданием его сказки.
Содержание [ править | править код ]
1. Ивашка Белая Рубашка,Горький Пьяница
2. Иван Туртыгин
3. Борма Ярыжка
4. Иван-царевич и Марья Краса, Черная Коса
5. Купецкий сын и царева дочь
6. Ума много, а денег нет
7. Торбочка-самобранка
8. Про Илью Муромца
9. Пустой барабан
10. Казак и принц
11. Волк Медный Лоб
12. Трех-сын
13. Козья Шкура
14. Окаменелое царство
15. Фома Богатый
16. Иван Агич и Василиса Васильевна
17. Спящая девица
18. Оклеветанная жена
19. Царская собака
20. Девушка Снежурочка
21. Чудесная дудка
22. Уточка Золотой хохолок
23. Оборотень
24. Тига-мельник
25. Морока
26. Шурыпа
27. Ванюшка-дурачок
28. Братец Пеганушка
29. Волк и стариковы дочери
30. Конь, сумка и дубиночка
31. Кузька-вор
32. Шут Максимка
33. Мизинчик
34. Медвежий сын
35. Черт Гришка
36. Вавило и Арина
37. Елевы шашки
38. Кобель и жена
39. Барин-кузнец
40. Спинка и брюшко
41. Барин и мужик
42. Мужик и поп
43. Поп и дьякон
44. Про Вятчан
45. Мордвин и заяц
46. О Немце
47. Дошлый барин
48. Барин, петух и жорновы
49. Петух и бобок
50. Курочка Татарушка
51. Бык, баран, гусь, петух и волк
52. Лиса и Кутафей Иваныч
53. Лиса и соловей
54. Лиса и журавь
55. Коза Тарата
56. Байка про тетерева
57. Блоха и муха
58. Лев, щука и человек
59. Зло злом платится
60. Конек-горбунок
61. Про Кота Бессмертного и Марью Еридьевну
62. Про царскиих мастеров
63. Про царя и про кузнеца
64. Учитель и ученик
65. Ванюшка и Аннушка
66. Подмененная невеста
67. Про нужду
68. Про леших и водяных
69. Про бани
70. Про кабачную кикимору
71. Про пчеляков
72. Про змеёв
73. О мертвецах
74. О ведьме
75. Про пчеляков
76. Про Иванов цвет
77. Про церкви
78. Про самоубийцу
79. О фармазонских деньгах
80. Мужик и черт
81. Солдат и черт
82. Кузнец и черт
83. Черт и козел
84. Как черт ангелом стал
85. Ангел
86. Богатый и бедный брат
87. Марко Богатый
88. Работник
89. Кузнец и Миколай-угодник
90. Миколай-угодник и охотник
91. Перегорелая заря
уточнить [ править | править код ]
92. Илья-пророк и Миколай-
93. Микола Милостливый
94. Илья-пророк и стрелец
95. Про Егория Храброго
96. угодник
уточнить [ править | править код ]
97. Как купцов сын у Господа в гостях был
98. О праведном судие
99. Пустынник и дьявол
100. Вавило-скоморох
101. Рах-разбойник
102. Разбойничья голова
103. Купец и Жидовин
104. Злая сноха
105. Старик и царская дочь
106. Правда на море не тонет
107. Дорогой подожок
108. Девка и разбойники
109. Разбойница
110. Про постоялые дворы
111. О Худояре
112. Про Стеньку Разина
113. Про разбойников
• Ахмет
• Быков
• Суворов
• Алексей Ехмачинский
• Шарюк
• Костычев
• Серебряков
114. Про клады
115. Мельник-знахарь
116. О Петре Первом
117. Про Пугача
118. О фармазонах
119. Как церковь ушла
120. Бой казачки с богатырем
121. Ковыл-трава
122. Про охотника
123. Про Никитушку Ломова
124. Пряничная гора
125. Волга и Кама
126. Марина-Русалка
Сказки и предания Самарского края. Сказки, легенды и предания Жигулей
Знойное, горячее, будто лесной пожар, лето встало тогда над Волгой. Горели травы, чернели на корню хлеба. И часто в полдень земля содрогалась, словно от громового удара. Значит, где-то поблизости появилась еще одна кривая, зияющая трещина.
Беда поднималась над людьми. Пришла пора жатвы, но никто и в поле не вышел. Нечего было жать. Поле было мертвым, как пустыня. Только сухие смерчи столбами возносили к небу земной прах.
Горе залегло в глазах у людей. Опустили головы даже мужчины, которые не знали страха перед грозными врагами. С криком и рыданиями метались по селу женщины, прижимая к груди голодных детей.
Собрались тогда люди на совет и долго молчали. Первым заговорил древний, седой, как ковыльный курган, старик.
— Слушайте меня! — обратился он к селянам. — Много раз мы глядели смерти в лицо. Никто из нас не боялся, когда сходились грудь с грудью в сече с врагами. Потому что мы знали: умрем, но свободными и сильными вырастут наши дети. Что же теперь? Дети умирают раньше нас. Вот я и говорю: наступите ногой на вашу гордость. Пойдемте к барину и будем просить хлеба.
Потупились гордые люди. Они знали, что у барина много хлеба. В ряд стояли у горы его крепкие и угрюмые, как скалы, амбары. В их тихом сумраке хранилась литая янтарная рожь. С годами зерно не убывало, а прибывало. Потому что все село, опутанное долгами, работало на барина.
Долго спорили мужики. Но делать нечего. Пошли всем селом к барину на поклон.
Женщины плакали, мужчины шагали молча.
После долгих и обидных уговоров вышел к ним барин.
— Зачем вы пришли? — спросил надменно.
— Хотите хлеба? А кто из вас не клял меня последними словами? Разве за это платят добром? Вы всегда гордились своей- правдой, а меня уличали в кривде. Теперь я хочу спросить вас: накормила вас ваша правда? И еще я спрошу: кто из нас прав? Даже ваши дети, умирающие с голоду, скажут, что прав я. У меня хлеб — у меня и правда. А вы идите и питайтесь своей правдой. Кто останется в живых, пускай приходит ко мне по весне. Я дам зерна. Но не для того, чтобы его съели, а для того, чтобы засеяли им нивы. А осенью принесете мне зерно нового урожая. Я засыплю его в свои амбары. А теперь уходите, и помните, и детям своим скажите, что моя кривда сильнее вашей нищей правды.
Они ушли. А он смеялся им вслед.
И вдруг содрогнулись горы. Ударил гром. От ветра закачались и загудели деревья. Гроза была сухая, без дождя, без единой капли. Волга потемнела, как набежавшая туча, и в дикой ярости бились в берега волны.
В эту жестокую грозу свершилось небывалое. То ли от страха, то ли от удара молнии окаменел смеющийся барин. И дом его превратился в каменную скалу. И там, где были амбары, появились валуны. Спеклась и закаменела в них рожь. В камень превратилось все, что было добыто кривдой, что не приносило людям ни пользы, ни радости.
Потом люди часто находили в Жигулевских горах отвердевшие, как камень, иглистые зерна. Говорили, что это, дескать, какие-то древние морские ракушки. А старики и до сих пор стоят на своем: это рожь. Каменная рожь.
Сказки и предания Самарского края. Вступительная статья.
Серия основана Сказочной Комиссией Общества Русской Народной Культуры в 1998 году.
Издание продолжается в рамках программы «Неведомая Россия».
Авторы серии — А.А. Шевцов, Е.Н. Самойленко.
доктор филологических наук, профессор Е. А. Костюхин (вступительная статья, указатели, комментарии) и кандидат педагогических наук Л. Г. Беликова (подготовка текстов, составление словаря).
Сказки и предания Самарского края
Собраны и записаны Д. Н. Садовниковым
Сборник, впервые увидевший свет в 1884 г., составлен из собственных записей собирателя, сделанных на среднем Поволжье. В нем представлены не только сказки, но и весь круг народной прозы, куда входят «рассказы о достоверном»: легенды, предания, мифологические рассказы — былички. Некоторые сказки, записанные Садовниковым, уникальны в русской сказочной традиции: ни до Садовникова, ни после него сказки эти не встретились нашим фольклористам.
Книга предназначена как специалистам, так и обычному читателю, которому она даст множество прекрасных сказок и преданий, очарование которых не стерлось со временем.
© Издательство «Тропа Троянова», 2003
© А. А. Шевцов, серия, 2003
Открытия Дмитрия Садовникова
С амое знаменитое и наиболее полное собрание русских народных сказок увидело свет в конце 1850-х — начале 1860-х гг. Это «Народные русские сказки» А. Н. Афанасьева. Ручейками стекались к Афанасьеву сказки из разных источников: архива Русского географического общества, где скопилось множество сказок из разных мест России, от любителей-собирателей. Собственных записей у Афанасьева было мало. Все первые русские собиратели, трудами которых созданы классические сборники произведений русского фольклора (И. М. Снегирев, П. В. Киреевский, В. И. Даль, А. Н. Афанасьев) были прежде всего организаторами собирательской работы: к ним поступали материалы энтузиастов, собственноручно записывавших тексты. Собирали одни, издавали другие — такова ситуация в молодой русской фольклористике первой половины XIX века.
Положение меняется в 1860-1870-е гг.: энтузиасты уступают место собирателям, отправляющимся записывать фольклор, руководствуясь продуманной программой. Сборники становятся «авторскими»: они составляются из текстов, записанных самими собирателями, которые, естественно, становятся их издателями. Поскольку собиратель не может объехать всю Россию, а движется по заранее определенному маршруту, новые сборники не претендуют на универсальность. Это не былины и не русские народные сказки вообще, а тексты определенного региона («Онежские былины» А. Ф. Гильфердинга, «Причитания Северного края» Е. В. Барсова). В издании сказок первой книгой такого типа стал сборник Д. Н. Садовникова «Сказки и предания Самарского края», увидевший свет в 1884 г. По сборнику Афанасьева можно было судить, какие вообще сказки известны на Руси. Собрание Садовникова давало представление о том, какие конкретно сказки рассказываются на Волге, и даже не вообще на Волге, а в Самарском крае.
Облик любого фольклорного издания определяется его автором: вроде бы сказки сказывают и песни поют всюду одни и те же, а сборники их — очень разные. Дмитрий Николаевич Садовников (1847-1883) был человеком известным. Во-первых, это видный поэт и переводчик. Не первой величины, и редкий, наверно, любитель русской поэзии назовет с десяток его стихотворений. Зато одно из них, ставшее популярной народной песней, знает, несомненно, каждый русский человек. Это песня о Стеньке Разине «Из-за острова на стрежень». Во-вторых, Садовников был этнографом и фольклористом. Ему принадлежат два классических собрания русского фольклора: «Загадки русского народа» (1876) и «Сказки и предания Самарского края». Большая его коллекция заговоров и произведений детского фольклора была опубликована лишь частично и известна, в основном, специалистам. В-третьих, Садовников был краеведом-просветителем. Он любил свой край и по справедливости назван «певцом Волги». В-четвертых, Садовников печатал историко-этнографические статьи в журнале «Нива» и много писал для детей, способствуя народному просвещению (таковы его книги «Наши землепроходцы» и «Языческие сны русского народа»).
Садовникова-фольклориста интересовали более всего «бытовая обстановка и мировоззрение русского землепашца». Это общая установка наших собирателей 1860-1870-х гг., повернувшихся лицом к быту русского народа. В предисловии к замечательному сборнику русских загадок Садовников признается: «Желание ближе познакомиться с культурным и умственным развитием нашего народа заставило меня прежде всего взяться за словесные памятники его творчества».
Всё это во многом предопределило характер сборника «Сказки и предания Самарского края». По замыслу Садовникова, сборник должен был дать представление не только о сказках и преданиях, но и о тех людях, которые их рассказывают, о живой фольклорной традиции. К сожалению, замысел этот осуществить не удалось: внезапная болезнь оборвала жизнь собирателя, не успевшего ни написать вступительной статьи, ни составить указатель эпических мотивов и параллелей к ним из других сборников русских сказок, ни продумать даже порядок расположения текстов в сборнике. В краткой вступительной заметке издатель сборника, видный фольклорист Л. Н. Майков сообщает о намерениях Садовникова обстоятельно рассказать о сказочниках, которых ему довелось встретить, и с сожалением замечает: «Утрата этих сообщений тем прискорбнее, что в нашей этнографической литературе до сих пор вовсе нет сведений о сказочниках».
Статья написана не была, но имена этих сказочников мы знаем: Исай Иванов и Василий Авдеев из села Новиковка, дворник Алексей и мещанка Елена Смирнова из Симбирска. От симбирского мещанина Петра Полуехтова получено 11 текстов. Но невероятной удачей была для Садовникова встреча с Абрамом Новопольцевым, крестьянином села Помряськино Ставропольского уезда Самарской губернии. От него Садовников записал 72 текста. Это, конечно, много. Но дело не в количестве, а в качестве: среди выдающихся русских сказочников с огромными репертуарами (Наталья Винокурова, Егор Сороковиков, Матвей Коргуев, Анна Барышникова) Абрам Новопольцев — один из лучших «мастеров». Одним хорошо удавались сказки волшебные, другим — бытовые. Новопольцев — сказочник универсальный, с яркой индивидуальной манерой.
«Открытие» сказочника — одно из главных достоинств сборника Д. Н. Садовникова. Собиратели других фольклорных жанров подобные открытия уже сделали: просвещенному миру стали известны имена сказителя былин Трофима Рябинина и вопленицы Ирины Федосовой. Рвением П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга была основана так называемая «русская школа» фольклористики — с интересом к реальному исполнителю фольклора, имеющему свою биографию.
Фольклор — достояние общенародное, но поют былины и рассказывают сказки немногие конкретные люди. И по-настоящему можно понять фольклор лишь в связи с судьбами этих людей — не абстрактных «носителей фольклора», а тех, кто и составляет собственно народ.
Сегодня эти вещи кажутся чем-то само собой разумеющимися. Но до середины XIX в. личности исполнителя фольклора никто особенного значения не придавал. Фольклор — выражение народного духа, стало быть, это творчество принципиально безличное. Так смотрели на фольклор романтики, так воспринимал его и составитель нашего классического собрания русских сказок А. Н. Афанасьев. По сборнику Афанасьева трудно понять, кто рассказывал помещенные там сказки. У Афанасьева есть сказки, но нет сказочников. Если в текстах, попавших в руки к издателю, встречалось что-нибудь индивидуальное, нетипическое, он считал возможным «исправить» эти тексты, подогнать их под общий ранжир народной поэзии, какой представлялась она издателю. Правили фольклорные тексты уже братья Гриммы, занимался этим и Афанасьев.
Надо ли объяснять, что правленный текст — это текст искалеченный, не аутентичный? Открытие индивидуальности исполнителя означало одновременно и появление текстов подлинных, в которые не вмешивается собиратель или издатель, руководствуясь собственными соображениями о народном искусстве. Читатель сборника Д. Н. Садовникова и получил такие подлинные тексты, записанные «из уст народа». Кое-что, может быть, Садовников и опускал, кое-что и сокращал, но во всяком случае ничего от себя не добавлял.
Существенно иной портрет Новопольцева нарисовала Э. В. Померанцева в начале 1950-х гг. (и не внесла в него новых штрихов в своей книге 1960-х гг. о судьбах русской сказки): «Знаменитый сказочник, выдающийся мастер слова, творчество которого впоследствии изучали русские и зарубежные ученые, безземельный бедняк, топивший в вине свое горе, находил, очевидно, единственное утешение в сказках, герой которых, бедный мужик, одерживал победу над своими угнетателями, в сказках, в которых ум всегда торжествовал над глупостью».
В этом портрете есть, как говорится, известный «перебор»: сказки Новопольцева отнюдь не свидетельствуют о нем как бедняке, топившем горе в вине и находившем в сказках единственное утешение. Новопольцев — сказочник веселый, любящий занимательное (25 волшебных сказок!), необычное (12 легенд!), страшное (8 сказок о мертвецах и разбойниках). Безукоризненно владея техникой рассказывания волшебных сказок, соблюдая повествовательный канон, Новопольцев в то же время всегда балагурит. Давно отмечено сходство его с древнерусскими скоморохами, «этими веселыми ребятами, отчаянной голью кабацкой, потешавшей некогда русских людей на разные манеры: и песней, и пляской, фокусами, гаданием и театральным действом» (Н. Л. Бродский). Какую бы сказку Новопольцев ни рассказывал, серьезную волшебную, захватывающую авантюрную или забавную о животных, — он всегда посмеивается и шутит. Это именно балагур, но не сатирик: Новопольцев не обличает и не развенчивает.
Новопольцев забавлял своих слушателей не только шутками и прибаутками, замысловатым сплетением нескольких сюжетов в одну сказку. Традиция традицией, но Новопольцев имел индивидуальный дар живописца: он умел живописать словом, особенно портреты. Они всегда забавны, независимо от того, о ком говорит сказочник — будь то бедняк Фома Богатый («лицом был хорошовит, губы по осметку, а нос, как башмак»), или «при большой дороге красная девица» («космы ее по плечам лежат, сопли ее на губах висят»), или библейские герои Соломон и Вирсавия (С. И. Минц верно заметила, что «сыплющий прибаутками и уменьшительными словечками кузнецов сын Соломон мало напоминает мудрого Соломона, так же и преступная Вирсавия, изображенная Новопольцевым, вызывает скорее усмешку над беспутной бабенкой, «забавляющейся воточкой» и «держащей пригулочку», нежели возмущение перед преступной женщиной»). Рассказывал Новопольцев сказки, играя на звуковых контрастах и повторах, «в рифму»: «Старуху хотят хоронить, а она лезет на колокольню звонить», «А скажи-ка нам, старая кобыла, ты, знать, Бога забыла», «Пашет в чистом поле дьячок, у него голенький бочок».
Абрама Новопольцева справедливо называют наследником древней скоморошьей традиции, которая дает о себе знать и у других мастеров русского фольклора — М. Д. Кривополеновой, А. К. Барышниковой. Есть в нем что-то от потешника-молодца, требующего за сказку рюмочку винца. Был он, конечно, и человеком своего времени — середины XIX века, так что эпоха не могла не отразиться в его сказках (об этом писала Э. В. Померанцева), но именно скоморошья традиция придает новопольцевским сказкам яркую индивидуальность, тем они и ценны.
Выходившие до Садовникова сборники сказок представляли общерусскую традицию в целом. Как было уже сказано, садовниковский сборник впервые показал один из регионов русской сказочной традиции — среднего Поволжья. Материалы Садовникова заставляют задуматься над несколькими вопросами. Прежде всего, это вопрос о том, насколько «совпадают» традиции общерусская и поволжская. Издатель садовниковского собрания Л. Н. Майков заметил в предисловии, что «огромное большинство помещенных в нем рассказов по содержанию своему не имеют местного характера; таким образом, заглавие указывает только на ту область, в пределах которой записаны эти сказки и предания». Это, конечно, так: есть фольклор русского народа, и то, что рассказывают в Поволжье, — его органическая часть, и на первый взгляд, из общерусской традиции материалы Садовникова не «выпадают».
Но это лишь на первый взгляд. При всей общности русских сказок, есть в них и региональные особенности. Естественно было бы искать их в реалиях быта и природы, в диалектных словечках. Но особенности эти — и в предпочтении тех или иных сюжетов, создании региональных версий известных сюжетов. Опытный сказковед заметит, например, сколь необычна версия известного в мировом фольклоре сюжета «Сиди-Нуман» — о муже, превращенном женою-колдуньей в собаку, — отражена в сказке, рассказанной дворником Алексеем (№ 24). Некоторые оригинальные композиции сказочных сюжетов у Новопольцева, выделяющиеся на общерусском сказочном фоне, не так уж и оригинальны: они хорошо знакомы другим народам Поволжья и чуть более далеким соседям — казахам, например (сказка о Фоме Богатом). В общерусских сюжетах обнаруживаются региональные, волжские особенности.
Сборник А. Н. Афанасьева кажется необычайно полным: более пятисот пятидесяти сказок, ставших нашей классикой, — прекрасно рассказанные, они относятся к наиболее распространенным в России версиям. Но абсолютно полного сборника нет и быть не может. Книга Садовникова во многом дополняет представленный Афанасьевым русский сказочный фонд. Мало того, некоторые сказки, записанные Садовниковым, уникальны в русской сказочной традиции: ни до Садовникова, ни после него сказки эти не встретились нашим фольклористам. Сама по себе уникальность еще ни о чем ровным счетом не говорит. Если сказка известна в единственном варианте — значит, на нее нет «спроса». Тут дело обстоит несколько иначе: у Садовникова есть сказки, хорошо известные другим народам, но не встречавшиеся у русских. Такова сказка о чернобыльнике (№ 47) — знакомая хорошо украинцам, но не попадавшаяся у русских. Или сказка о подмененной невесте (№ 66) — необычайно популярная в Европе, но у восточных славян известная в единственной записи Садовникова. Сказка о том, что деньги — зло (№ 89), всюду известна в Европе, записывалась на Украине, есть пять ее русских вариантов, и самый первый появился в сборнике Садовникова. Словом, в собрании Садовникова немало «своего», заставляющего задуматься над сложными путями распространения сказочных сюжетов.
Оригинальность садовниковского собрания и в том, что оно представляет не только сказки, но и весь круг народной прозы, куда входят рассказы о достоверном (с народной точки зрения): легенды, предания, мифологические рассказы — былички. Как известно, А. Н. Афанасьев выделил легенды в особый сборник. Но таких особых сборников быличек и преданий в XIX веке не было. Почти нет «народной прозы» и в «Народных русских сказках» Афанасьева — по понятной причине: это не сказки. Садовников не отделяет предания и былички от сказок, но отлично сознает их особый статус — так они и печатаются в сборнике. Это материал высокой ценности, и многие рассказы из собрания Садовникова уникальны. Былички о мертвецах и нечистой силе, о леших и водяных, предания о кладах и «фармазонских» деньгах многое дают для понимания народного миросозерцания, того, что называют суевериями.
Что же касается большинства преданий, то они, будучи связаны с историей Поволжья, в первую очередь определяют региональную неповторимость собранных Садовниковым фольклорных материалов. Если о Разине рассказывали не только на Волге, то другие, менее знаменитые разбойники и богатыри (как великан-бурлак Никитушка Ломов) стали героями местного значения. Внимательный читатель заметит, как «фольклоризуются» реальные люди, становясь богатырями, ужасными злодеями, колдунами. Так стал чародеем и сказочным разбойником герой Крестьянской войны Степан Разин. И Д. Н. Садовников был одним из первых, кто стал систематически собирать предания и былички, отдав им много места в своем сборнике.
Собрание Д. Н. Садовникова стало ценным вкладом в сокровищницу русского фольклора. Оно внесло немало нового в понимание русских сказок, в перспективы дальнейшей собирательской работы, в проблематику работы исследовательской. Читателю, не озабоченному фольклористическими проблемами, эта книга дает множество прекрасных сказок и преданий, очарование которых не стерлось со временем.
Однако, книга Садовникова стала библиографической редкостью. Вышедшая небольшим тиражом в специальной научной серии («Записки Русского географического общества по отделению этнографии»), не предназначенной для широкого читателя, она была известна лишь узкому кругу фольклористов и этнографов. И хотя за сборником Садовникова давно закрепилась репутация открытия в отечественной фольклористике, за сто с лишним лет в полном объеме он ни разу не переиздавался.
Нельзя было не заметить Абрама Новопольцева. Его сказки неизменно входили в разные антологии русских народных сказок (например, в книгу О. И. Капицы «Русские народные сказки», М.-Л., 1930 и в антологию М. К. Азадовского «Русская сказка. Избранные мастера», М., 1932). В советское время издавались «персональные» собрания сказок, записанных от одного «мастера» (А. К. Барышникова-Куприяниха, М. М. Коргуев, И. Ф. Ковалев, Ф. П. Господарев и др.). Были изданы и сказки Абрама Новопольцева (Куйбышев, 1952). Остальные сказочники, найденные Садовниковым, остались в стороне. Да и тексты Новопольцева были переизданы не полностью. Настоящим изданием мы возвращаем русскому читателю полного Садовникова.
Сборник Д. Н. Садовникова печатается в том виде, в каком он увидел свет. Порядок и нумерация текстов оставлены без изменения. Никакой редактуре тексты не подвергались, но даются в современной орфографии, с приближением к современным правилам пунктуации.
Д. Н. Садовников не стремился к фонетической точности записи, не трогая, однако, диалектизмов, не исправляя «неправильного» употребления и произношения слов (фатера, фалетор — в тексте эти слова выделены курсивом). Чтение текстов из его собрания не представляет трудностей и не требует специальной филологической подготовки (издания, отмеченные «фонетическим натурализмом», появятся чуть позже). Тем не менее, мы приводим словарь, поясняющий некоторые местные речения, встречающиеся в сказках.
