Сказки старого леса книга
Сказки старого леса. Книга 1. Испытание Верой
© Алексей Демышев, 2020.
© ООО «Остеон-Групп», 2020.
Глава первая. Знакомство
– Вот скажи мне, милый мальчик…
Ваня вздрогнул от неожиданности. Как тут не вздрогнуть, когда посреди лесной чащи тебя окликает чей-то голос?
Повертев головой, он увидал странную старушку. Нет, на вид это была бабушка как бабушка: сухонькая, в обычных бесформенных старушечьих одеждах, с платочком на голове. Удивляла только её поза. Она стояла, отвернувшись от мальчика, задрав голову к небу. Опять же обычное дело: стоит себе бабушка посреди леса и глядит на небо. Ничего особенного, если не брать в расчёт, похожую на крючок, спину. С такой спиной удобно под ноги смотреть, а не небеса разглядывать.
– Вот скажи мне, милый мальчик, какого цвета облако над моей головой? – спросила бабка, не отрываясь от своего занятия.
Ваня поднял голову, закрыл ладошкой сначала левый, потом правый глаз, прищурился и, наконец, уверенно заявил:
– Словно варёный лук в супе.
– В гороховом, – затем он ещё раз посмотрел на небо и добавил: – солнце на закат, так что суп будет всё гороховей и гороховей.
Старушка опустила взгляд и повернулась к Ване.
– Ух ты! – не смог сдержать возгласа тот, расплываясь в улыбке.
– Ты чего это? Насмехаться надо мной вздумал? – бабушка, грозно засопев, направилась к ребёнку. Но, подойдя совсем близко и в свой черёд разглядев его, тоже непроизвольно вскрикнула:
Так и стояли они какое-то время, молча рассматривая друг друга: улыбающийся мальчик и растерявшаяся старушка. Стояли и смотрели друг на друга, почти соприкасаясь… носами. Так как эти носы у них были во всех смыслах заметные. Загибающийся, уже знакомым крючком, с бородавкой, у бабушки и, хоть и без бородавки, но тоже выдающийся, у мальчика.
– Из какой деревни ты, говоришь? – спросила старушка.
– Из Пустоглазовки, – не переставая улыбаться, ответил Ваня.
– Не запоминаю я названий. Это в которой поп рыжий?
– Не-е… Рыжий поп в Семиречье.
– Это где кошки родятся с двумя хвостами?
– Не-е… Про кошек о Мамалыгинских рассказывают.
– Это там, где 20 лет назад невеста со свадьбы сбежала?
– А я не знаю, чего 20 лет назад было, – растерялся мальчик. – Мне всего 10.
– Не оправдывайся, а лучше сказывай, как вас в соседних деревнях величают.
– Ага, понятно. Тогда тебе туда, – уверенно показала старушка, – к утру будешь у мамки.
– Не буду, – насупился Ваня. – Нету мамки, а к тётке гангрене ни за что не вернусь.
– Чего так? И что за имя такое ненашинское, Гангрена? Немка, что ль?
– Тётку Агафьей зовут. А гангреной, это лекарь городской ругался, когда к нам в деревню заезжал. Я при нём месяц болтался, тогда и запомнил слово иноземное.
– Так чего с тёткой Гангреной… тьфу, прости Господи, – бабка быстро перекрестилась, – с тёткой Агафьей-то чего? Бьёт, что ли?
– Не-а, не бьёт, – пробурчал мальчик.
– Так и буду из тебя слова тянуть, как корову из болота? Говори уже.
– Я горшок разбил, а она меня долгоносым растяпой обозвала.
– Так растяпа и есть. Как без горшка в хозяйстве? Горшок-то велик ли был? Небось, новый?
– Бабушка, – взмолился Ваня, – меня мальчишки на улице за нос дразнят, а тут она ещё. Ни за что не вернусь. Можно я у вас останусь? Даже если вы меня съедите.
– Чего сделаю?! Съем?! Такого костлявого? Боюсь, изжога замучает, – она с сомнением оглядела мальчика, обошла вокруг и уверенно добавила: – Тебя сейчас только на суп или, на худой случай, в холодец.
– Хоть в суп, хоть в холодец, хоть в окрошку. Лучше уж с Бабой Ягой, чем с ними.
– Значится, я, по-твоему, Баба Яга?
– А то кто? Я вас сразу признал. Бабушка, а нога у вас вся костяная? А ступа у вас есть?
– И ступа есть, и кость в ноге. Шёл бы ты домой, мальчик. Тут недавно дюжина Иванов-Царевичей проезжала, так, что я нонче сытая.
– Бабушка, – заканючил Ваня, – не гоните Христа ради. Я же вон какой полезный для вас буду: хошь – воды натаскать, хошь – дров нарубить.
Старушка с сомнением поглядела на худенькую фигурку мальчика.
– Не сомневайтесь, бабушка. Я жилистый. А как отъемся, так вы меня и слопаете, – выложил он, как ему казалось, самый веский довод.
Старушка ещё раз посмотрела на темнеющее небо.
– Переночуешь у меня, а там видно будет, куда тебя девать. Иди за мной, только след в след ступай, – пробурчала она, направляясь вглубь леса.
– Бабушка, бабушка, – поспешил за ней повеселевший Ваня, – а почему след в след? Чтобы на колдовство какое не наступить? Чтобы в ловушку волшебную не попасть?
Старушка остановилась и дождалась улыбающегося мальчика.
– Из какой деревни ты, говоришь?
– То-то и оно, что из Пустоглазовки. Ногу свою подыми и посмотри, куда попал.
Ваня испуганно поднял ногу, но ничего не увидел, кроме маленького жёлтого цветочка. Старушка проворно наклонилась и расправила помятый цветок.
– Это Солныш, с весны за ним смотрела, как он рос и хорошел… пока не пришёл топотун из Пустоглазовки. Ступай за мной след в след.
Всю оставшуюся дорогу Ване было не до разговоров. Он аж губу прикусил от усердия, дабы опять не наступить на что-нибудь цветущее и растущее. «Это наверняка заколдованные дети, – думал он, – жёлтые и белые – девочки, красные и синие – мальчики. А я, растяпа длинноносая, их – ногами…»
Избушка выросла будто из ниоткуда. Вроде только-только шли и, кроме стены деревьев, ничего не было, и вдруг – дверь.
– Бабушка, а у вас кот чёрный есть? А филин?
– Нету у меня кота. И филина нету.
– Понимаю, – кивнул мальчик, – по делам важным улетел.
Старушка тяжело вздохнула и махнула рукой, то ли надоело спорить, то ли проходи, мол, в избу.
– Ничего руками не трогай, – строго сказала она, – сядь на лавку у окошка, а я пока завечерю чего-нибудь.
– Что ж я, маленький, что ли, али совсем без понятия? У вас ведь тут всё заколдовано.
Пока бабушка копошилась у печки, Ваня, спрятав, от греха подальше, руки за спину, рассматривал обстановку. Закопчённые стены, низкий потолок, два окна напротив друг друга, одно на восход, другое на закат, старенькая, чуть ли не на треть избы печка. В углу, похоже, икона, настолько потемневшая от старости, что разглядеть лик на ней нет никакой возможности. И вдоль стен пологи, а на них – всякие коробочки, туески, мешочки, много-много. Ясное дело, зелья всякие. А над потолком у печки травы какие-то сушатся. Стол да лавка, вот и всё убранство.
– Ой! – громко вскрикнул Ваня.
– Ты чего, шебутной? – оторвалась от своих дел старушка.
– Бабушка, вы же сказали, что кота нету.
– Так и есть. Нету у меня никакого кота.
– А кто ж тогда с печки смотрит? Домовой, что ль?
– Так и зовут: Кошка. У меня и названия-то в голове не держатся, а уж имена и подавно.
– Здорово вы придумали. Вот захочет кто-нибудь коварно вашу Кошку подманить, все имена переберёт, а ни в жизнь не догадается.
– Это кто ж такой смельчак найдётся?
– Я не знаю. Мало ли врагов у Бабы Яги. Может быть, это даже сам Бабаягаед.
Старушка подошла к мальчику, повернула его лицо на свет, рассматривая глаза, затем потрогала лоб и обеспокоенно спросила:
– Вы чего, бабушка, со мной как с маленьким. Мне же 10 годков уже. Да я, если хотите, и до заморозков могу по лесу бродить. Лес, он же добрый: и накормит, и напоит, а уж спится в нём мягче, чем дома на лавке.
– Вот потому и кличут вас соседи «лешаками». Из твоей деревни, почитай, ни один мужик в лесу не сгинул.
– А я думал, потому что стричься не любят, ходят косматые, на леших похожи.
Сказки старого леса
Оглавление
Охотник
Люди совсем не умеют передвигаться по лесу: хруст, треск, шелест.
Я четко слышал, в какую сторону бежал парнишка, спасаясь от меня. Вот только он не знал ничего, пер по протоптанной дороге, а мне каждая тропка в лесу ведома. Я обогнал его легко, даже со своей хромотой.
Налево свернул. Нет, парень, нам туда не надо. Я вышел на дорогу прямо перед парнишкой, вскинул двухстволку, скорчил рожу страшную. Он испугался. Свернул с дороги, проломился через заросли. Вот, теперь верное направление. Страшно ему. Дыхание совсем сбилось. Спотыкался. Иногда даже падал.
Я ушел с дороги и поковылял напрямик. Хватит, напугал парнишку достаточно, появляясь то тут, то там на дороге. Теперь он бежал, куда мне нужно. Все они туда бегут. Глупые. Я дышал полной грудью. Воздух в моем лесу чудо как хорош. Давеча доктор какой-то, из городских, рассказывал, мол, от легочных хворей воздух этот лечит.
Я далеко уже от парнишки отошел, а все равно его слышал. Ну и шумный попался. Всех зверей мне распугает. Даже жалко его. Байки обо мне всякие ходят. Придумают же люди. Мол, я маньяк сумасшедший, людей ем. Я, как послушал одного такого, чуть сам в штаны не наложил. Страшный тип у них получился. А я всего-то браконьеров не люблю. Нечего в моем лесу без разрешения зверят отстреливать.
Поначалу я таких ловил да в город в участок отводил. Чтоб все по закону было. А потом понял: нет от этого никакого толка. Деньгами откупятся и на следующий год опять ко мне в лес браконьерничать. Вот я и начал их отстреливать. А там уж волки разбирались. Всем хорошо.
До этого дня никто ко мне не бегал. Боятся, знамо дело. Я бы и сам боялся, послушав, что обо мне в городе рассказывают.
А вот и место мое заветное. Ветки раздвинул и вышел к дубу-великану. Ох, и хитрый он. Здоровый, что твой мамонт. Кора мхом поросла, будто барин шубу надел мохнатую. Ветви корявые к солнцу тянутся. А корни, корни-то какие огромные! Сплело дерево их так плотно, что земля и листья, которые ветер на них принес, легли плотно. Уступ образовался. А под ним ручеек течет. Вода в нем мутная, илистая. Нипочем бы пить ее не стал. Да и зачем? Чуть вверх по устью пройти, а там и родник имеется.
Я погладил кору дерева, приветствуя товарища.
— Здравствуй, хитрец старый. Поохотимся?
Дерево мне в ответ листьями зашелестело. Ветра нет, а оно шелестит, радуется. Скоро. Скоро парнишка сюда выберется. Под уступ спрячется, воду жадно глотать будет. А пока тишина стоит особая, лесная. Там ручей журчит, там птица какая голосистая песни поет, там ветка под лапой звериной хрустнет. Благодать. Посидеть бы здесь спокойно, лицо солнцу подставляя. Да дело надо делать, зайчишку спасать. Не давал я лицензий на отстрел девчушек малых.
Как она там, в доме? Забилась, наверное в угол какой и сидит трясется.
Я ждал, стоя за деревом. На уступ смотрел. Хитрый это уступ. С виду прочный, как скала. А на деле — ловушка это. Я и сам в нее попался по молодости. Нога провалилась, сломалась. С тех пор и хромаю. А все одно быстрее любого здорового по лесу хожу.
А вот и паренек. Вывалился из кустов напротив. Грязный, запыхавшийся. Озирался по сторонам испуганно. Есть чему удивиться. В таком густом лесу — и вдруг поляна, почти пустая. Ни кустов тебе, ни цветочков с травой. Так, одиночные кое-где торчат. Дубы здесь жадные, все соки из земли вытягивают. Только мох и растет повсюду. Скоро и ручей весь закроет. Как бы болото не образовалось. Парнишка по сторонам посмотрел. На колени перед ручьем упал. Ух, и загонял я его, болезного. Трясся весь, как лист осиновый, на малейший шорох голову вскидывал. А воду хлебал, как нектар какой божественный.
Скоро, скоро конец всему. Парень еще этого не знал. Думал, убежал от меня. Под выступ забрался, от холода ежился. Все так делают, все под корнями дерева-обманщика прячутся. Не знают, что оно товарищ мой верный.
Я тихо ступал к корням. На уступ не становился, опасно это, да и не нужно. Есть там отверстие махонькое, аккурат для стрельбы по браконьерам. Парень услышал, как курок взведенный щелкает. Вскинул голову. Рот раззявил, готовый закричать. Но я быстрее.
Дуб снова листьями зашелестел. Знаю, знаю, старый друг, что ты мне спасибо говоришь.
Я не смотрел боле на парнишку, что на него глядеть: мертвец — он мертвец и есть. Я домой торопился к зайчишке простоволосой.
— Чаю будешь, дедушка? — голос-то у нее, когда не ревет, звонкий, как ручеек.
— Буду, — ответил я. А сам смотрел на девочку. Нет, не повезу я ее в город и в дом тот страшный не отдам. Не место зайчишке там, помрет, али убьют. Кто тех зайчишек считает.
— А ты будешь со мной жить? — спросил я, как бы невзначай.
Девчушка голову вскинула резко. Зырк на меня из под челки русой. Точно зайчишка, осталось только носиком дернуть.
Зайчишка сноровисто накрыла на стол. Умница, что сказать. Не зря я ее оставил. Жены у меня не было никогда, зато дочка есть. Это хорошо.
Сказки старого леса книга
Сказки Старого леса
Крот Сивый Отшельник
В Старом лесу под землей жил крот Сивый Отшельник. Он не любил показываться на глаза лесным жителям. Возможно, потому, что сам почти ничего не видел, а может быть, потому, что и в самом деле был отшельником. Все время рылся он в темноте, выискивая на ощупь личинки и сладкие корешки.
Но иногда очень скучно становилось кроту под землей. Тогда он замирал в норе, прислушиваясь к голосам и шорохам Старого леса. Слух у Сивого Отшельника был замечательным. Он слышал, как пела и шумела крыльями иволга Желтая Роза, как бродили по кустам и хрустели желудями его враги — дикие свиньи; слышал, как росла трава и звенели паутинки, когда на них падала роса. Многое слышал Сивый Отшельник.
Однажды теплым солнечным утром он не удержался и выполз из норы.
— Чему ты радуешься? Для кого поешь? — спросил он у иволги Желтой Розы.
— Я радуюсь яркому солнцу, синему небу, цветам, что растут на поляне! — восторженно ответила она. — Я пою для всех. Я пою оттого, что люблю все это!
— Разве есть такое, что можно любить? — хмуро удивился он.
— Конечно! — воскликнула Желтая Роза. — Ты только присмотрись…
— Я плохо вижу, — оборвал ее Сивый Отшельник.
— Это, должно быть, оттого, что ты живешь в темноте. Посиди среди цветов на поляне, твои глаза привыкнут к солнечному свету, станут зоркими, и ты увидишь, как красиво все вокруг! — предложила простодушная Желтая Роза.
— Не знаю, что ты называешь красивым, — раздраженно сказал Сивый Отшельник. — Что оно такое — красивое? Это, наверное, то, которое вкусное?
— Нет, нет! — горячо возразила Желтая Роза. — Красивое — это такое. Когда ты видишь его, радуешься всему на свете…
— Я радуюсь только вкусному! — прервал ее крот. — Ладно, я посижу, посмотрю, что у вас тут наверху есть вкусного.
— Посиди подольше, а я спою для тебя. — Иволга перелетела ближе к нему.
— Ну, пой, если ты уж не можешь не петь, — равнодушно согласился Сивый Отшельник.
Он уселся на свежем земляном холмике у норы и, отвернувшись от солнца, водил головой туда-сюда, щуря крошечные глаза.
Шло время. Желтая Роза разливалась чудесной флейтой: она старалась, думая по наивности, что Сивый Отшельник прозреет от ее песен, увидит утренний Старый лес, сверкающий в росе, и поймет, что такое красота.
— Ну как, лучше видишь? — спрашивала она после каждой песни.
Крот напрягал зрение, глаза у него слезились, перед ними колыхались, расплываясь, смутные тени. Это раскачивались на ветру цветы. А Сивый Отшельник с досадой думал: «И это Желтая Роза называет красивым?!»
— Лучше вижу! — отвечал он, злясь все больше. — Но ничего вкусного, как ты говоришь, красивого, я не вижу.
— Посиди еще, я спою самую лучшую свою песню, и ты обязательно…
— От твоих песен у меня в голове мутится — ты слишком громко поешь.
Вдруг Сивый Отшельник насторожился. Какой-то огромный зверь, страшно шумя и топоча ногами, шел по лесу, приближаясь к поляне. Жутко стало кроту: на поверхности земли он чувствовал себя беззащитным и беспомощным. Испуганно пискнув, Сивый Отшельник нырнул в нору.
— Куда ты? Погоди! — закричала Желтая Роза. — Это же лошадь идет. Старая добрая лошадь! Она приходит в лес пить родниковую воду и есть траву. Смешной, пугливый Отшельник, лошади испугался! Лошади кротов не едят… Вернись!
Забившись глубоко под землю, Сивый Отшельник долго приходил в себя. Бранился: «Дурень, послушался совета глупой Желтой Розы, перегрелся на солнце и совсем испортил глаза… Все наврала она про красивое! Ничего там наверху вкусного нету!»
Сказки Старого Леса. Глава 10
День клонился к вечеру. Ласковое солнышко заглядывало в раскрытые настежь окна в поисках хозяев, но дом был пуст. Изредка сам собой закипал чайник и начинал сиротливо свистеть, раскатывая эхо по самым потайным уголкам старого дома. Под потолком надоедливо жужжала одинокая муха, то и дело, присаживаясь на новый холодильник, будто ожидая, что уж в этот-то раз она найдет сладкую лужицу от варения или случайно оброненную крошку. На крыльце перед верандой томно щурясь в теплых лучах, совершенно по-хозяйски сидел тощий невзрачный кот. Казалось, ничто не заботило его, и он грезил о чем-то своем, разомлев на вечернем солнце, но вдруг он повел ушами и издал странный хрипловатый звук, столь не характерный животному его типа. В Доме что-то отозвалось, и створки ворот стали медленно раскрываться. Через пару мгновений на улице послышался шум мотора, и вот уже белый Х1 остановился перед домом, выпуская водителя.
Софья суетливо выскочила из автомобиля и, не замечая ничего вокруг, бросилась разгружать багажник. Она носилась, погруженная в собственные мысли, из машины в дом и обратно несколько раз, выкладывая привезенное добро у печи.
«Дедушка!», звала Софья, забегая с последними пакетами в дом. «Дедушка Жихарько! Ты где?». Ответа не последовало. Софья стояла посреди комнаты в нерешительности. Вдруг с крыльца раздался стук, и оставив покупки на полу, Софья вышла на веранду посмотреть кто пожаловал к ней в гости.
На крыльце стоял перепачканный босой ребенок, терпеливо дожидаясь хозяйки.
— Егорка! Здравствуй милый! Заходи, пряник хочешь?
Мальчик переминался с ноги на ногу, очевидно желая что-то сказать, но при виде пряника, сразу позабыл, зачем пришел.
— Хочу. Здравствуй тетя Софья.
Софья разрешила ему взять пряников со стола самому, и с любопытством наблюдала, как он вначале робко потянулся за добычей, но взяв один, осмелел и взял еще в другую ручку.
— А куда ты сегодня ездила? – любопытствовал мальчик, жмурясь от удовольствия.
— Я еду домовому покупала. Грибочки сушеные, ягодки, кашку.
— Это почему же? – удивилась Софья, с умилением наблюдая, с какой скоростью исчезают пряники.
— Его упрашивать надо. Он такие вещи не понимает.
— А как же мне тогда ему все отдать-то? – любопытствовала Софья, со стыдом отмечая, что она, взрослая тетя, просит совета у ребенка.
-Ну, давай! – Софья с интересом наблюдала, как ребенок отложил в сторону недоеденный пряник, отряхнул с себя крошки и пошел внутрь Дома. Он долго ходил из комнаты в комнату и постукивал пальчиками по мебели. Наконец он радостно ткнул пальцем за кресло в гостиной, прокричав: «Ага! Вот ты где! Стой, деда, где стоишь, я тебя нашел!». Софья вытаращила глаза от удивления, понимая, что Егорка тычет пальцем в пустоту, и дивилась детским выдумкам, но наблюдала молча. А Егорка, как ни в чем ни бывало начал со смехом бегать по дому, залезая под кровать, в чулан за печку… При всей этой беготне он непрерывно кричал: «Врешь, не уйдешь!». Софья хотела было остановить неуемное дитя, но отчего-то в последний момент передумала. Наконец Егорка забежал в угол и, указывая на Софью пальчиком, прошептал: «Она не знает, что так не делается, но если ты будешь упрямиться, она обидится и уйдет, понял? А если она уйдет, то я снова тебя найду».
— Егорка, ты с кем говоришь-то?
— С домовым – отвечал ребенок, удивляясь.
Тут Софья, наконец, заметила, что они с Егоркой на крыльце не одни. Тем временем, новый гость тихонечко сидел в сторонке, ожидая, что его заметят.
— О! Котик пришел. Ну, наконец-то! А я уж думала, он больше не появится. Здравствуй дорогой!
Может ей показалось, или так было на самом деле, но кот коротко кивнул, продолжая томно щуриться. Софья села на ступеньку, потянулась к нему и взяла его на колени. Тот, мгновенно освоившись, устроился поудобнее, и Софья принялась чесать его за ухом. Шерсть его была мягкой и пыльной, а ребра торчали так, что если его намочить, то по нему можно было бы атлас кошачьей анатомии нарисовать. Егорка присел рядышком увлеченно глядя на утробно урчащего кота.
— Тётя Софья – начал малыш в своей серьезной манере – это не котик. Разве ты не видишь?
Кот настороженно стрельнул ушами и предупреждающе сверкнул на него левым глазом. Софья удивилась.
— Ты думаешь это кошечка?
— Неа – все так же серьезно отвечал ребенок, глядя на притихшее животное – а можно мне еще пряник?
Софья принесла ребенку весь пакет, и заверила, что он может взять его себе целиком. Кот снова принялся оглушительно мурчать. Только Софья собралась расспросить, что же мальчик имел в виду, как вдруг откуда-то требовательный женский голос стал кликать Егорку. Тот немедленно вскочил, и помчался на зов. Сбежав с крыльца, он вдруг вспомнил, что только что был одарен пакетом пряников, и суетливо вернулся за ними. Снова преодолев ступеньки, он снова помедлил, обернулся, и вежливо поблагодарив Софью, умчался… вглубь ее сада. Софья только рот раскрыла, а ребенка уже след простыл.
Кот легонько прихватил ее когтистыми лапками за колено, будто напоминая, о том, что Егорка-то может и убежал, но он сам еще здесь, и жаждет ласки как никогда. Софья начесывала его в некоторой задумчивости. Очевидно, Егорка знал кратчайший путь до своего дома через ее участок. К тому же сад настолько зарос, что забора в конце участка было не видать. Идти в дом проверять забрал ли все домовой было боязно, оставаться весь вечер на улице – холодно, да и кота следовало накормить и в дом запустить, все ж таки потенциальный новый жилец, как-никак.
Только собралась Софья с мыслями, чтобы зайти в дом, как вдруг ее посетила отчетливая мысль, немедленно представшая яркой картинкой перед мысленным взором, слишком реальная, чтобы отмахнуться. Софье показалось, будто Алёша шел по тропинке к ее дому, одной рукой убирая со своего пути ветви разросшегося жасмина, а другой судорожно ероша волосы на затылке. Так же внезапно видение исчезло. Софья тряхнула головой, чтобы сбросить секундное наваждение, как вдруг услыхала приближающиеся шаги. Через пару мгновений за деревьями действительно показался Алёша. Вот он убрал с пути ветви жасмина, и, увидав Софью, запустил руку в непослушные кудри на затылке, словно собираясь с духом. Софья напряглась и вцепилась в кота так, словно он мог послужить защитой от злых духов.
— Привет – Алёша, очевидно, нервничал, и чувство это ощутимо передавалось Софье, но виду она не подавала, и лишь слабо кивала в ответ.
— Пришел узнать, как чувствуешь себя.
Софья пожимала плечами и смотрела куда-то мимо него.
— Волноваться нужно, если жена узнает, как ты ведешь себя за ее спиной. – Что нашло на Софью, она сама не могла взять в толк, но стоило словам вылететь на волю, как ей стало много спокойнее. Да и нежданных чудес Алёшу не сопровождало, что тоже добавляло уверенности в нормальности происходящего.
Алёша немного опешил от такого ответа, но скоро собрался с мыслями, принял безразличный вид и засунул руки в карманы:
— А мне нет – Софья смотрела на него с вызовом, но он, не замечал этого, или успешно делал вид, что не замечает.
— У нас сложные отношения. Мы то сходимся, то расходимся. Невозможно тысячу лет жить душа в душу. Любовь столько не живет.
В глазах девушки читался немой вопрос, но озвучить его Софье не пришлось, Алёша задал его сам:
— Зачем сходимся? Потому что не осталось больше родных людей. Все давно умерли. Мы сходимся, а когда становится невмоготу – она уезжает в очередное путешествие. Её может не быть годами, десятилетиями… А я за редкими исключениями все больше здесь живу. Родину-матушку оберегаю.
— Т.е. ты тут временную замену гулящей жене подыскиваешь? – Софья была иронична как никогда.
— Нет… Ты мне нравишься. Что в этом плохого? Нам может быть хорошо вместе. Зачем отказывать себе?
— Я себе не отказываю – отвечала Софья усмехаясь, и продолжала, тыча в него тонким пальчиком – я отказываю тебе!
Его голливудская улыбка словно выплыла из-за свинцовых туч. Алёша снова начинал ребячиться, а самоуверенность его неслась ракетой в поднебесье, несмотря на тщательно выстраиваемые преграды.
— Это все покуда объект твоего внимания не знает, что ты мужик тысячелетний, и с тебя уже который век кряду пыль по земле хлопьями сыплется – Софья наигранно брезгливо поморщилась, и даже кота при этих словах немного передернуло.
— Женщина, да никто, глядя на такого обаятельного мужчину как я, ни за что не поверит в подобные небылицы! – восклицал Алеша, а затем доверительно прошептал
— Я проверял. Не верят.
Софья на миг застыла от удивления, а потом звонко рассмеялась. Алеша, глядя на нее, тоже захохотал, и это положило конец неловкости и недомолвкам. Софья была рада, что хоть сколько-то высказала ему свою позицию, хоть бы его это заботило мало.
С веранды доносился манящий аромат свежезаваренного лесного чая. На столе в небольшой плетеной корзиночке сами собой возникли горячие плюшки с корицей, или то домовой опробовал новую плиту. Сливки и варенье стояли в вазочках, вызывая крайнее одобрение, как кота, так и Алёши. Вскоре они уже пили чай и мирно беседовали, а кот чинно макал лапу в миску со сливками и с томным наслаждением слизывал их, смакуя угощение. Надо заметить, что вел он себя действительно странно, но вполне благородно и чинно, что не могло не вызвать одобрения, хотя, несомненно молодые люди поражались манерам столь непривычным для домашних питомцев. Даже на веранду его пришлось внести на руках, потому как он не мог решиться войти внутрь сам. Софья умилялась его поведению, Алёша же тихонько присматривался.
Софья расспрашивала Алешу про Дом, и хоть он мало мог ей поведать, но картина постепенно начала вырисовываться. Согласно его рассказам, Дом был построен в месте необычном, загадочном и непредсказуемом. Как Алёша выразился: «Перло к нам отседова столько интересного, что ни в сказке сказать, ни пером описать». Место это долго охраняли и пытались запечатать, но с каждым разом защитники убеждались, что все это Сизифов труд, и через некоторое время на этом месте совместными силами был построен Дом, который был призван упорядочить и утихомирить данное явление. Если Дом разрушится, то место сие чудное снова станет неконтролируемым, и придется вновь лицезреть всю ту невидаль, что получит своеобразный карт-бланш на собственные темные делишки. В свою очередь, чтобы поддерживать Дом в хорошем состоянии, необходим хозяин, который также будет использовать возможности Дома в благих целях. Оказалось, что и желающих занять это место было предостаточно, особенно среди тех, что появлялись здесь, не пойми откуда. Да вот только незадача, если поначалу Дом был просто домом, то с течением времени он настолько пропитался диковинной природой этого места, что зажил своей жизнью, и начал капризничать при выборе новых хозяев. Видимо сохраняя некоторую лояльность к его создателям, он не свернул на темную сторону. Его теперешний выбор казался просто чудом, и, как никогда, наиболее своевременным.
Во время рассказа Алёши у Софьи то появлялось, то исчезало чувство пренеприятнейшего беспокойства, разбегавшееся мурашками по всему телу от пяток до макушки. Если это «интересное» даже Алёша описать не смог, то Софья сильно подозревала, что ни за какие пряники не захочет даже краем глаза глядеть на подобные чудеса. И, тем не менее, отчего-то не возникало желания бежать от этого места без оглядки. Вероятно оттого, что рассказ оставался рассказом, а на деле Софья пока не наблюдала ничего такого, что могло бы действительно способствовать ее скорейшему бегству. Даже недавнее ошеломляющее открытие улеглось в достаточной мере, чтобы не сильно беспокоить ее.
Чувствуя ее беспокойство, Алеша заверял Софью, что доколе она будет жить здесь, никакой сюрпризной нечисти появляться не должно, но в свою очередь Софье необходимо поладить с домом, чтобы он открыл ей свои секреты, о которых мало кто чего знает. Знала разве что Василиса, но она редко делится подобными знаниями, кроме крайней необходимости.
— А Василиса-то кто? – почувствовав свой шанс, наконец любопытствовала Софья.
— Василиса-то? – Алеша медлил с ответом задумчиво глядя вдаль, но решил, видимо, что много вреда не будет, если он расскажет о ней самую малость. Тем более что многого он, похоже, и сам не знал. – Василиса пришла к нам невесть откуда, но первый раз увидели мы ее именно здесь.
— Ага… – Софья не сразу поняла, о чем говорит Алеша.
— Называй это место, как хочешь, все суть одно. Она пришла из неизвестного нам места. Она никогда не говорит о нем. Мы нарекли ее Василисой по аналогии – премудрая, прекрасная, как в сказках. Она вела основную работу по созданию Дома, так что она знает о нем кое-что.
Алеша говорил увлеченно, изредка поглядывая на кота. Тот же, нализавшись сметаны, сидел, будто в легкой дреме, но только на первый взгляд. Если присмотреться к нему повнимательнее, можно было заметить, что, несмотря на отстраненное выражение, слушал он весьма внимательно.
Софья рассказала Алёше, про то, как давеча чудил Егорка, и попросила Алёшу сходить с ней вместе проверить всё ли забрал домовой. Где-то глубоко внутри она все же надеялась, что все продукты останутся у печи в том же виде, в каком она их привезла. Но стоило им пройти в комнату, как стало ясно, что продуктов нет. В Софье начала было подниматься волна страха, как вдруг кот подал голос с веранды и Софья отвлеклась. Кот сидел перед входом в дом и легонько трогал порог лапой, но переступать не решался. Словно ребенок малый. Софья поспешила взять его на руки, и остатки страха развеялись, словно утренний туман. Только хотела она обвинить кота в излишней скромности, как Алеша глядя пристально на животное, сказал, что если она хочет оставить кота, то стоило бы его в дом пригласить, иначе он будет продолжать скромничать, а Софье придется продолжать таскать его на руках из помещения в помещение. Софья удивилась, хотя к этому моменту стоило бы, наверное, начать привыкать к странностям этого места.
— Что-нибудь вроде: «Добро пожаловать в мой дом! Будь моим помощником и домочадцем. Сопровождай и охраняй меня везде, и до тех пор, пока этот дом мой, он и твоим называться будет».
— Ты серьезно? – скепсис так и сочился из нее, а Алёша усмехался своим мыслям, глядя в никуда.
— Вполне. Давай, это не сложно.
Софья с минуту смотрела на Алёшу в неверии, но затем-таки слова заветные произнесла. Против ее ожидания ничего не произошло, и она, отмахнувшись от обоих, выпустила кота на пол и вышла обратно на веранду. Алёша последовал за ней.
На дворе стемнело. Где-то в отдалении заливался трелями соловей, и протяжно тявкала соседская псина. Усталость этого необычного, или скорее даже экстраординарного, дня потихоньку давила на плечи. Софье нестерпимо хотелось спать. Уважая ее желания, Алёша скоро распрощался и пошел к себе, а Софья стояла на крыльце до тех пор, пока не услышала стук закрывающейся калитки. О ее ноги ласково терся кот, тихонечко мурча, словно маленький трансформатор. Девушка сонно глянула на него раз-другой и, маня его за собой, пошла спать.
Укладываясь в постель на втором этаже, Софья с задержкой отметила, что кот, ни разу не помедлив, проследовал за ней через весь дом абсолютно самостоятельно. Кроме того, странным казалось отсутствие у него врожденного кошачьего любопытства. Попав в дом, он ни разу не пополз на брюхе обнюхивать каждый угол, опасливо вздрагивая при каждом новом звуке. Вопреки ее ожиданиям никакого беспокойства на этот счет она не испытывала, равно как и от осознания присутствия домового, или того, что Дом находился в самом центре места весьма редкого, наичуднейшего и оттого неизведанного. Ласковый ветер трепал занавеску, а в ногах мирно сопел новый питомец. Сказка окутывала ее своим теплом, и ей было уютно и тихо, как в детстве, когда мама гладила ее по голове перед сном и напевала вполголоса колыбельные.
