Габдулла Тукай — Шурале: Стих
Летний лес изобразил я, — не воспел еще мой стих
Нашу осень, нашу зиму, и красавиц молодых,
И веселье наших празднеств, и весенний сабантуй…
О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй!
Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе…
Я ведь рассказать собрался о проделках шурале.
Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:
Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай.
Разумеется, что в этом удивительном лесу
Встретишь волка, и медведя, и коварную лису.
Здесь охотникам нередко видеть белок привелось,
То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось.
Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят.
Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят.
Много сказок и поверий ходит по родной земле
И о джинах, и о пери, и о страшных шурале.
Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,
И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес.
Об одном из них начну я повесть краткую свою,
И — таков уж мой обычай — я стихами запою.
Как-то в ночь, когда сияя, в облаках луна скользит,
Из аула за дровами в лес отправился джигит.
На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор,
Тук да тук, деревья рубит, а кругом дремучий бор.
Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна.
Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.
Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит.
На мгновение забылся очарованный джигит.
Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке,
И топор остановился в замахнувшейся руке.
И застыл от изумленья наш проворный дровосек.
Смотрит — и глазам не верит. Что же это? Человек?
Джин, разбойник или призрак — этот скрюченный урод?
До чего он безобразен, поневоле страх берет!
Нос изогнут наподобье рыболовного крючка,
Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака.
Злобно вспыхивая, очи в черных впадинах горят,
Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд.
Он похож на человека, очень тонкий и нагой,
Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной.
У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых, —
Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых.
И в глаза уроду глядя, что зажглись как два огня,
Дровосек спросил отважно: «Что ты хочешь от меня?»
— Молодой джигит, не бойся, не влечет меня разбой.
Но хотя я не разбойник — я не праведник святой.
Почему, тебя завидев, я издал веселый крик?
Потому что я щекоткой убивать людей привык.
Каждый палец приспособлен, чтобы злее щекотать,
Убиваю человека, заставляя хохотать.
Ну-ка, пальцами своими, братец мой, пошевели,
Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!
— Хорошо, я поиграю, — дровосек ему в ответ. —
Только при одном условье… Ты согласен или нет?
— Говори же, человечек, будь, пожалуйста, смелей,
Все условия приму я, но давать играть скорей!
— Если так — меня послушай, как решишь — мне все равно.
Видишь толстое, большое и тяжелое бревно?
Дух лесной! Давай сначала поработаем вдвоем,
На арбу с тобою вместе мы бревно перенесем.
Щель большую ты заметил на другом конце бревна?
Там держи бревно покрепче, сила вся твоя нужна.
На указанное место покосился шурале
И, джигиту не переча, согласился шурале.
Пальцы длинные, прямые положил он в пасть бревна…
Мудрецы! Простая хитрость дровосека вам видна?
Клин, заранее заткнутый, выбивает топором,
Выбивая, выполняет ловкий замысел тайком.
Шурале не шелохнется, не пошевельнет рукой,
Он стоит, не понимая умной выдумки людской.
Вот и вылетел со свистом толстый клин, исчез во мгле…
Прищемились и остались в щели пальцы шурале.
Шурале обман увидел, шурале вопит, орет.
Он зовет на помощь братьев, он зовет лесной народ.
С покаянною мольбою он джигиту говорит:
— Сжалься, сжалься надо мною! Отпусти меня, джигит!
Ни тебя, джигит, ни сына не обижу я вовек.
Весь твой род не буду трогать никогда, о человек!
Никому не дам в обиду! Хочешь, клятву принесу?
Всем скажу: «Я — друг джигита. Пусть гуляет он в лесу!»
Пальцам больно! Дай мне волю! Дай пожить мне на земле!
Что тебе, джигит, за прибыль от мучений шурале?
Плачет, мечется бедняга, ноет, воет, сам не свой.
Дровосек его не слышит, собирается домой.
— Неужели крик страдальца эту душу не смягчит?
Кто ты, кто ты, бессердечный? Как зовут тебя, джигит?
Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,
На вопрос: «Кто твой обидчик?» — чье я имя назову?
— Так и быть, скажу я братец. Это имя не забудь:
Прозван я «Вгодуминувшем»… А теперь — пора мне в путь.
Шурале кричит и воет, хочет силу показать,
Хочет вырваться из плена, дровосека наказать.
— Я умру! Лесные духи, помогите мне скорей,
Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!
А наутро прибежали шурале со всех сторон.
— Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчен?
Успокойся! Помолчи-ка, нам от крика невтерпеж.
Прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем ревешь
Анализ поэмы «Шурале» Габдуллы Тукая
Хрестоматийная поэма «Шурале» Габдуллы Тукая – образец литературной сказки, вдохновленной богатством национального фольклора.
Произведение датируется 1907 годом. К этому времени молодой поэт все чаще пишет гражданскую лирику, вступает в борьбу за облегчение народной доли, ведет просветительскую работу, активно публикуется. Тогда же он перебирается в Казань, в центр национальной литературной и политической жизни. В жанровом отношении – поэма, сказка. Рифмовка парная. Один из самых ярких переводов сказки на русский язык принадлежит перу С. Липкина. Интонация рассказчика песенная, сказовая, раздольная. Начинает он обстоятельно, с географической привязки места, где произошла история. Как говорится, всякий желающий может поехать и убедиться, поспрашивать у стариков. Кырлай – деревня, где маленький Г. Тукай был счастлив, пусть и недолго. Там он приохотился читать, полюбил природу и попробовал сочинять сам. Дальше в строчках расцветает народный юмор: «даже куры петь умеют». Редкое достоинство, по нашим временам. Затем следует признание в любви к этому благословенному краю, подсказанное благодарной памятью детства. Во второй части автор с беспечной пушкинской интонацией просит прощенья у читателей за лирическое отступление от обещанной истории.
Древний лес – и кормилец, и источник суеверного страха. Молодой джигит посреди ночи самозабвенно рубит дрова. Естественно, что за этим занятием его застает «скрюченный урод», злой и глупый дух. Портрет монстра дан в мельчайших подробностях. Оказывается, он из тех уродов, что привыкли «щекоткой убивать». Врожденная народная смекалка выручила джигита-полуночника и тут. Шурале остается с носом, точнее, без когтистых шаловливых пальцев, прищемленных бревном. Дровосек неумолим (кто ж поверит раскаянью нечистого духа!), и легко отражает попытку узнать его имя. Сбежавшиеся на вой собрата шурале – и те смеются над прищемленным «Вгодуминувшем». Россыпь эпитетов в стихе: крик ужасный, лес благоуханный (еще и инверсия). Анафоры: много здесь. Эпифоры: говорят. Перечисления, цветопись и звукопись. Сравнения: словно войско Чингисхана, словно небо, точно воины, как два огня. Колоритные диалоги. Парентеза (обращения и вводные слова): бессердечный, дурень, братец, разумеется. Инверсия: нарастала тишина. Детали пейзажа (флора и фауна). Апострофа: о, мой стих. Глаголы, придающие динамизм сюжету. Восклицания, вопросы, междометья. Повторы: сжалься, дай, кто ты. Лексика живая, разговорная.
«Шурале» Г. Тукая – сказка о победе неунывающего сердца татарского народа и над тяготами жизни, и над проделками нечистой силы.
Сказки тукая на русском читать
(Рассказ деревенского мальчика)
Лето. Жаркая погода. Прыгнешь в речку — благодать!
Любо мне нырять и плавать, воду головой бодать!
Так играю, так ныряю час, а то и полтора.
Ну, теперь я освежился, одеваться мне пора.
Вышел на берег, оделся. Всюду тихо, ни души.
Пробирает страх невольный в этой солнечной глуши.
На мостки, зачем — не знаю, оглянулся я в тоске.
Ведьма, ведьма водяная появилась на доске!
Растрепавшиеся косы чешет ведьма над водой,
И в руке ее сверкает яркий гребень золотой.
Я стою, дрожа от страха, притаившись и ивняке,
И слежу за чудным гребнем, что горит в ее руке,
Водяная расчесала косы влажные свои,
В реку прыгнула, нырнула, скрылась в глубине струи.
Тихо на мостки всхожу я, выйдя из листвы густой.
Что это? Забыла ведьма чудный гребень золотой!
Оглянулся: пусто, глухо на реке, на берегу.
Гребень хвать и прямо к дому опрометью я бегу.
Ну лечу я, ног не чуя, ну и мчусь, как быстрый конь.
Я покрыт холодным потом, я пылаю как огонь.
Посмотрел через плечо я. Аи беда, спасенья нет:
Ведьма, ведьма водяная гонится за мною вслед!
— Не беги! — кричит бесовка.— Погоди, воришка! Стой!
Ты зачем украл мой гребень, чудный гребень золотой?
Я — бегом, а ведьма — следом. Ведьма — следом,
Человека бы на помощь. Тихо, глухо все кругом.
Через ямы, буераки до села мы добрались.
Тут на ведьму все собаки поднялись и залились.
Гав! Гав! Гав! — не уставая, лают псы,
Испугалась водяная, поскорей бежит назад.
Отдышался я, подумал: «Вот и минула беда!
Водяная ведьма, гребня ты лишилась навсегда!»
В дом вошел я: — Мать, нашел я чудный гребень
Дай попить, бежал я быстро, торопился я домой.
Золотой волшебный гребень принимает молча мать,
Но сама дрожит, боится, а чего — нельзя понять.
Солнце закатилось. Ладно, спать ложусь я.
И в избу вошел прохладный и сенной вечерний дух.
Я лежу под одеялом, мне приятно, мне тепло.
Стук да стук. Стучится кто-то к нам в оконное стекло.
Лень мне скинуть одеяло, лень добраться до окна.
Мать, услышав, задрожала, пробудилась ото сна.
— Кто стучит в такую темень! Убирайся, проходи!
Что тебе приспело ночью? Пропадом ты пропади!
— Кто я? Ведьма водяная! Где мой гребень золотой?
Давеча стащил мой гребень твой сынок,
Одеяло приоткрыл я. Лунный луч блестит в окне.
Ах, что станется со мною! Ах, куда податься мне!
Стук да стук. Уйди, бесовка, чтобы черт тебя унес!
А вода — я слышу — льется с длинных и седых волос.
Видно, славною добычей мне владеть не суждено:
Мать швырнула гребень ведьме и захлопнула окно.
Мы избавились от ведьмы, а не в силах были спать.
Ох, бранила же, бранила, ох, меня бранила мать!
Вспоминая стук зловещий, я сгораю от стыда.
И чужие трогать вещи перестал я навсегда.
(Бер авыл малае авызыннан)
Җәй көне. Эссе һавада мин суда койнам, йөзәм;
Чәчрәтәм, уйныйм, чумам, башым белән суны сөзәм.
Шул рәвешчә бер сәгать ярым кадәрле уйнагач,
Инде, шаять, бер сәгатьсез тирләмәм дип уйлагач,
Йөгереп чыктым судан, тиз-тиз киендем өс-башым;
Куркам үзем әллә нидән,— юк янымда юлдашым.
Бервакыт китәм дигәндә, төште күзем басмага;
Карасам: бер куркыныч хатын утырган басмада.
Көнгә каршы ялтырый кулындагы алтын тарак;
Шул тарак берлән утыра тузгыган сачен тарап.
Тын да алмыйча торам, куркып кына, тешне кысып,
Шунда яр буендагы куе агачларга посып.
Сачләрен үргәч тарап, сикерде төште суга ул;
Чумды да китте, тәмам юк булды күздән шунда ул.
Инде мин әкрен генә килдем дә кердем басмага,
Җен оныткан, ахыры,— калган тарагы басмада.
Як-ягымда һич кеше дә юклыгын белдем дә мин,
Чаптым авылга, таракны тиз генә элдем дә мин.
Күрмимен алны вә артны, и чабам мин, и чабам;
Ашыгам, тирлим, пешәм һәм кып-кызу уттай янам.
Берзаманны әйләнеп баккан идем артка таба,—
Аһ, харап эш! — Су анасы да минем арттан чаба.
Кычкырадыр: «Качма! качма! Тукта! тукта, и карак!
Ник аласың син аны,— ул бит минем алтын тарак!»
Мин качамын — ул куадыр, ул куадыр — мин качам;
Шулкадәрле кыр тыныч, һичбер кеше юк, ичмасам.
Шул рәвешчә чабышып җиттек авылга бервакыт,
Су анасыны куарга күтәрелде барча эт!
«Вау!» да «вау!» да, «һау!» да «һау!» —
бертуктамый этләр өрә;
Су анасы, куркып этләрдән, кирегә йөгерә.
Инде эш җайланды, куркудан тынычландым, дидем;
И явыз карчык! тарагыңнан коры калдың, дидем.
Өйгә кайттым да: «Әни, алтын тарак таптым!» — дидем;
«Сусадым, ардым, әни, мин бик озак чаптым»,— дидем.
Сейләгәчтен кыйссаны, алды тарагымны әни;
Курка үзе алса да,— уйлый эченнән әллә ни.
Яхшы, хуш. Батты кояш. Йокларга яттым кич белән;
Өй эче тулган иде кичке һава, хуш ис белән.
Юрган астында йокыга китми ятам мин һаман;
Шык та шык! — кемдер тәрәзәгә чиертә берзаман.
Мин ятам рәхәт кенә, тормыйм да кузгалмыйм әле.
Бу тавышка сискәнеп, торган йокысыннан әни:
— Ни кирәк? Кем бу? Кара тәндә вакытсыз кем йөри?
Нәрсә бар соң төнлә берлән, и пычагым кергери!
— Су анасы мин, китер, кайда минем алтын тарак?
Бир! бая көндез алып качты синең угълың, карак!
Төшкән айның шәүләсе, мин юрган астыннан карыйм;
«Ходай! — дим,— инде мин кайда барыйм?»
һич өзлексез шык та шык! безнең тәрәзәне кага;
Ул коточкыч сачләреннән чишмә төсле су ага.
Әнкәем алтын таракны, тиз генә эзләп табып,
Атты да тышка, тизүк куйды тәрәзәне ябып.
Су анасыннан котылгачтын, тынычлангач, әни
И орышты, и орышты, и орышты соң мине!
Мин дә шуннан бирле андый эшкә кыймый башладым,
«Йә иясе юк!» — дип, әйберләргә тими башладым.
Сказка «Шурале»
История о Шурале – сказка культового татарского писателя Габдуллы Тукай, передающая татарский менталитет с мифологическими мотивами. Рассказ, напоминающий сюжет русской народной сказки, объясняет ребенку, что победить противника можно не только силой, но и умом. Главные герои – остроумный джигит и леший «Шурале», взятый из мифологической литературы. Сложенная в шутливой форме сказка-стих наполнена рифмой. Легко и весело читается, доступно донося мораль читателю. Действие разворачивается на хитроумном диалоге человека и мифического существа.
Шурале
Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай.
Даже куры в том Кырлае петь умеют. Дивный край!
Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил,
На земле его работал — сеял, жал и боронил.
Он слывет большим аулом? Нет, напротив, невелик,
А река, народа гордость,— просто маленький родник.
Эта сторона лесная вечно в памяти жива.
Бархатистым одеялом расстилается трава.
Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ:
В свой черед подует ветер, в свой черед и дождь
пойдет.
От малины, земляники все в лесу пестрым-пестро,
Набираешь в миг единый ягод полное ведро.
Часто на траве лежал я и глядел на небеса.
Грозной ратью мне казались беспредельные леса.
Сколько синих, желтых, красных там цветов
переплелось,
И от них благоуханье в сладком воздухе лилось.
Улетали, прилетали и садились мотыльки,
Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки.
Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине
И пронзительным весельем наполняли душу мне.
Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи,
Здесь бульвары, и театры, и борцы, и скрипачи!
Этот лес благоуханный шире моря, выше туч,
Словно войско Чингис-хана, многошумен и могуч.
И вставала предо мною слава дедовских имен,
И жестокость, и насилье, и усобица племен.
2
Летний лес изобразил я,— не воспел еще мой стих
Нашу осень, нашу зиму и красавиц молодых,
И веселье наших празднеств, и весенний сабантуй.
О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй!
Но постой, я замечтался. Вот бумага на столе.
Я ведь рассказать собрался о проделках шурале.
Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:
Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай.
Разумеется, что в этом удивительном лесу
Встретишь волка, и медведя, и коварную лису.
Здесь охотникам нередко видеть белок привелось,
То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось.
Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят.
Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят.
Много сказок и поверий ходит по родной земле
И о джиннах, и о пери, и о страшных шурале.
Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,
И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес.
Об одном из них начну я повесть краткую свою,
И — таков уж мой обычай — я стихами запою.
Как-то в ночь, когда, сияя, в облаках луна скользит,
Из аула за дровами в лес отправился джигит.
На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор,
Тук да тук, деревья рубит, а кругом — дремучий бор.
Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна.
Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.
Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит,
На мгновение забылся очарованный джигит.
Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке.
И топор остановился в замахнувшейся руке.
И застыл от изумленья наш проворный дровосек.
Смотрит — и глазам не верит. Кто же это? Человек?
Джинн, разбойник или призрак этот скрюченный урод?
До чего он безобразен, поневоле страх берет.
Нос изогнут наподобье рыболовного крючка,
Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака.
Злобно вспыхивают очи, в черных впадинах горят.
Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд.
Он похож на человека, очень тонкий и нагой,
Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной.
У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых,—
Десять пальцев безобразных, острых, длинных
и прямых.
И в глаза уроду глядя, что зажглись, как два огня,
Дровосек спросил отважно: «Что ты хочешь от меня?»
«Молодой джигит, не бойся, не влечет меня разбой,
Но хотя я не разбойник — я не праведник святой.
Почему, тебя завидев, я издал веселый крик?
Потому, что я щекоткой убивать людей привык.
Каждый палец приспособлен, чтобы злее щекотать,
Убиваю человека, заставляя хохотать.
Ну-ка пальцами своими, братец мой, пошевели,
Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!»
«Хорошо, я поиграю,— дровосек ему в ответ.-
Только при одном условье. Ты согласен или нет?»
«Говори же, человечек, будь, пожалуйста, смелей,
Все условия приму я, но давай играть скорей!»
«Если так — меня послушай, как решишь —
мне все равно.
Видишь толстое, большое и тяжелое бревно?
Дух лесной! Давай сначала поработаем вдвоем,
На арбу с тобою вместе мы бревно перенесем.
Щель большую ты заметил на другом конце бревна?
Там держи бревно покрепче, сила вся твоя нужна. »
На указанное место покосился шурале.
И, джигиту не переча, согласился шурале.
Пальцы длинные, прямые положил он в пасть бревна.
Мудрецы! Простая хитрость дровосека вам видна?
Клин, заранее заткнутый, выбивает топором,
Выбивая, выполняет ловкий замысел тайком.
Шурале не шелохнется, не пошевельнет рукой,
Он стоит, не понимая умной выдумки людской.
Вот и вылетел со свистом толстый клин, исчез во мгле…
Прищемились и остались в щели пальцы шурале.
Шурале обман увидел, шурале вопит, орет.
Он зовет на помощь братьев, он зовет лесной народ.
С покаянною мольбою он джигиту говорит:
«Сжалься, сжалься надо мною! Отпусти меня, джигит!
Ни тебя, джигит, ни сына не обижу я вовек.
Весь твой род не буду трогать никогда, о человек!
Никому не дам в обиду! Хочешь, клятву принесу?
Всем скажу: «Я — друг джигита. Пусть гуляет он
в лесу!»
Пальцам больно! Дай мне волю! Дай пожить мне
на земле!
Что тебе, джигит, за прибыль от мучений шурале?»
Плачет, мечется бедняга, ноет, воет, сам не свой.
Дровосек его не слышит, собирается домой.
Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,
На вопрос: «Кто твой обидчик?» — чье я имя назову?»
«Так и быть, скажу я, братец. Это имя не забудь:
Прозван я «Вгодуминувшем». А теперь —
пора мне в путь».
Шурале кричит и воет, хочет силу показать,
Хочет вырваться из плена, дровосека наказать.
«Я умру. Лесные духи, помогите мне скорей!
Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!»
А наутро прибежали шурале со всех сторон.
«Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчен?
Успокойся! Помолчи-ка! Нам от крика невтерпеж.
Прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем
ревешь?»
Оцените, пожалуйста, это произведение.
Помогите другим читателям найти лучшие сказки.
Водяная
(Со слов деревенского мальчика)I
Летний день. Горячий воздух. В нашей речке сам не свой.
Волны трогаю руками и бодаю головой.
Так играл, нырял, смеялся, может, час иль полтора
И подумал, что не скоро разберет меня жара.
Вдруг чего-то забоялся — из воды скорей бегом.
Никого со мною рядом, тишина стоит кругом.
Уходить уже собрался и увидел в трех шагах:
Ведьма страшная присела молчаливо на мостках.
И на солнышке сверкает гребешок златой в руке —
Он, волос ее касаясь, отражается в реке.
Заплела колдунья косы, в речку прыгнула она,
И тотчас ее сокрыла набежавшая волна.
Тут тихонько я подкрался и увидел: на мостках —
Гребешок, забытый ведьмой, что блестел в ее руках.
Оглянулся: тихо, пусто, гребень рядышком лежал,
Я схватил его мгновенно и в деревню побежал.
Без оглядки мчусь, а тело всё трясется, всё дрожит.
Ах, беда какая! Вижу: Водяная вслед бежит.
И кричит мне: «Стой, воришка! Подожди, не убегай!
Стой! — кричит, не унимаясь, — Гребень, гребень мне отдай!»
Я бегу, она за мною, слышу, гонится за мной.
Мчусь. В глазах земли мельканье. Воздух полон тишиной.
Так достигли мы деревни. По деревне понеслись.
И тогда на Водяную все собаки поднялись.
«Гав» да «гав» за ней несется, и собачий громок лай,
Испугалась Водяная, убегать назад давай!
Страх прошел: и в самом деле миновала вдруг беда.
Эй, старуха злая, гребня ты лишилась навсегда!
Я пришел домой и маме этот гребень показал.
«Пить хочу, бежал я долго, утомился», — ей сказал.
Обо всем поведал сразу. И, гребенку теребя,
Мать стоит, дрожа, о чем-то размышляет про себя…
Солнце в небе закатилось. Тихо сделалось кругом.
Духовитою прохладой летний вечер входит в дом.
Я лежу под одеялом. Но не спится всё равно.
«Тук» да «тук» я различаю. Кто-то к нам стучит в окно.
Я лежу, не шелохнувшись, что-то боязно вставать.
Но во тьме, от стука вздрогнув, пробудилась сразу мать.
«Кто там? — спрашивает громко. — Что за важные дела?
Что б на месте провалилась! Чтоб нелегкая взяла!»
«Водяная я. Скажите, где златой мой гребешок?
Днем украл его на речке и умчался твой сынок».
Из-под одеяла глянул: лунный свет стоит в окне.
Сам дрожу от страха: «Боже, ну куда же деться мне?»
Мама гребень разыскала и в мгновение одно
Водяной его швырнула и захлопнула окно.
И, встревожась не на шутку, ведьму старую кляня,
Мать, шагнув к моей постели, принялась и за меня.
С той поры, как отругала мать меня за воровство,
Никогда не трогал, знайте, я чужого ничего.
