По следам Робинзона. Робинзон в Тобольске
Вряд ли кто не читал в детстве знаменитый роман Даниеля Дефо «Приключения Робинзона Крузо», изданный писателем в 1719 году.
Однако вторая часть книги «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» не привлекла особого внимания читателей и о ней мало кто знает, потому что переиздавалась, в основном, первая часть.*
После возвращения в Англию вместе с верным Пятницей, обретя приличное состояние, Робинзон начинает тяготиться безмятежностью и домашним уютом. Через семь лет стремление взглянуть на свой остров и колонию поселенцев, которую он там оставил, переходит в нём в хроническую болезнь. Он снаряжает парусник и вместе с племянником-капитаном отправляется навстречу новым авантюрным приключениям.
События второй части книги занимают более 10 лет. Крузо посещает свой остров и Бразилию, с коммерческими целями пересекает Атлантический океан и, обогнув африканский мыс Доброй Надежды, через Индийский океан достигает Китая. Здесь волей обстоятельств он вынужден сухопутным путём вместе с караваном московских купцов добираться в Европу через Россию. Зима застаёт его в Тобольске, где он пережидает холодА в течение восьми месяцев 1704-1705 годов.
Современные тоболяки с удовольствием ухватились за смачный литературный сюжет для создания очередного туристического бренда родного города. На центральной улице в окружении цветов и фонтанов установлены оригинальные изваяния Робинзона, Пятницы и собаки-лайки. Скульпторы создали своеобразные фигуры героев из фрагментов, грубо выкроенных газовым резаком из пятимиллиметрового металлического листа и сваренных электросваркой. Несмотря на условность изваяний, хорошо чувствуется изрядная доля доброго юмора, вложенная создателями в своё творение (фото 3).
Суровый сибирский климат подчёркивают перемёрзшие позы путешественников — плечи приподняты, руки зябко обхватывают грудь, на ногах валенки, а Робинзон к тому же поставлен на лыжи! В летнюю жару эти изваяния выглядят комично.
Таким образом, чтобы приблизится к тексту романа, необходимо удалить из композиции скульптурной группы Пятницу. Но тогда группа станет сиротливой и малоинтересной.
Другой вариант. Тобольский памятник представить как натуральное воссоздание облика литературных героев в память о днях их пребывания на необитаемом острове, когда Пятница был жив. Вроде бы всё становится на свои места. Правда, придётся снять с них валенки и лыжи, убрать сибирскую лайку, изменить зябкие позы фигур. Но тогда причём здесь Тобольск?
Короче говоря, полная белиберда! Хавай, people, что дают!
Довольствующийся неправдоподобным монументом народ вряд ли читал с пристрастием второй том романа Даниеля Дэфо и едва ли кого заботят упомянутые выше подробности. Что-то такое отдалённо напоминает и ладно.
Тюменские краеведы решили не отставать от тоболяков и тоже попытались романтично назвать короткий мост через речку Тюменку — Мостом Робинзона, по которому караван Робинзона в 1705 году предположительно мог бы пройти на пути из Тобольска.
В действительности, самый первый мост в Тюмени через речку Тюменку в её устье построили в конце XVI века казаки и стрельцы. Мост давал выход из города в Затюменку, где находились первые тюменские пашни и сенокосы на реке Бабарынка, а также ямская слобода. Мост многократно перестраивался, но, однако, всегда он располагался в овраге с крутыми взвозами.
После прокладки в 1597 году из Верхнетуринска вдоль Туры дороги, разведанной соликамским посадским человеком Артемием Бабиновым, мост через Тюменку кратчайшим путём связал город с новой дорогой. Продолжением этой дороги в восточном направлении был Тобольский тракт.
В течение двух столетий Бабиновская дорога была единственным маршрутом, соединявшим европейскую часть России с Азией. По этой дороге доставляли царские указы, денежные средства, почту, по ней ехали посольские делегации и научные экспедиции, по ней перевозились различные товары и грузы.
Судя по тексту второй части романа Дэфо, Робинзон планировал путь из Тобольска в родную Англию «прямо на Архангельск, а не к Балтийскому морю через Москву»*, то есть по единственной тогда дороге из Тобольска через Тюмень на Соликамск и за Урал. В таком случае, по расчёту местных краеведов, караван Робинзона неминуемо должен был бы пройти из Тюмени по единственно в то время возможному пути на Соликамск — мосту через Тюменку, и далее по Бабиновской дороге (ныне Ирбитскому тракту). А безымянный мост теперь вполне претендовал на романтически-игривое название — Мост Робинзона.
Однако же, мост Робинзона в Тюмени не состоялся, а стал Ильинским по названию храма на прилегающем взгорье. Вероятно, в городской комиссии по присвоению наименований и переименованию улиц, площадей, иных территорий города Тюмени нашлись дотошные люди, которые не поленились почитать второй том романа Дэфо и пунктуально изучили теоретический путь Робинзона из Тобольска на запад.
Как повествует Робинзон, в качестве проводника в караване «был верный слуга-сибиряк, который в совершенстве знал местность и вёл нас окольными дорогами в обход главнейших городов и селений на большом тракте, таких, как Тюмень, Соликамск и др., так как московские гарнизоны, расположенные там, весьма тщательно обыскивают путешественников, опасаясь, как бы этим путём не убегали ссыльные.
Таким образом, путь наш всё время проходил пустыней и мы были вынуждены располагаться лагерем в палатках, вместо того, чтобы ночевать с удобством в городах».*
Осторожность Робинзона объяснялась тем, что в его караване incognito находился ссыльный, русский знатный вельможа, заплативший за свой побег из Сибири богатыми мехами, представлявшими собой большую ценность. Этого молодого человека, свобода которого висела на волоске, Робинзон рискованно выдавал за своего управляющего.
Оставим за Даниелем Дефо весьма смутное представление о сети российских дорог времён XVIII века и возможности незаметного обхода Тюмени стороной по «пустыне». Но придуманный им Робинзон по воле автора не оставил в Тюмени даже вымышленного следа.
Александр Соханский
апрель 2017 г.
*Даниель Дефо. Робинзон Крузо. Дальнейшие приключения Робинзона Крузо. ЭКСМО, Москва, 2009.
Собака пятница в робинзон крузо
РОБИНЗОН КРУЗО И ЕГО СЕМЬЯ
В английском городе, Иорке, жил некогда старый купец Джон Крузо. Все местные жители хорошо, знали его лавку, находившуюся на площади, как раз напротив старинного мрачного собора.
Лавка была просторна, но темна, потому что освещалась только открытой дверью да небольшим оконцем с цветными стеклами. Крузо торговал разными заморскими товарами, и чего только тут не было: пестрые шали лежали на полках толстыми кипами, туфли, шитые золотом, из красного и зеленого сафьяна, женские гребни и другие безделушки из слоновой кости, куски янтаря и драгоценные камни. А по другую сторону стояли бочки с желтоватыми кусками сахара, висели связки крепко пахнущего табаку разных сортов и вяленые рыбы, нанизанные на бечевку. Старый хозяин вежливо и приветливо встречал покупателей, которых всегда было довольно. Ему помогали два подручных, подростки лет 15–16, но главным помощником считался единственный сын хозяина — Робинзон. Это был красивый, рослый молодой человек лет 20-ти с небольшим, но характер у него был совсем не отцовский. Он совсем не любил иметь дела с покупателями, и, когда ему приходилось заменять отца в лавке, он был так рассеян, небрежен и невнимателен, что путал цены, забывал, где что лежит, и нисколько не старался угодить и продать подороже.
Другое дело, когда все расходились и лавка оставалась пуста. Тогда он любил подолгу перебирать вещи, размышляя о них. Вот огромный клык слона, драгоценный товар, получаемый из Индии. Мысли его улетали далеко. Какова эта страна? Заезжие купцы говорили, что там нет зимы, что все там другое, что огромные слоны, послушные, как лошади, служат черным людям. Ах, повидать бы все это!
А вот сахар, до которого он был большой охотник. Его добывают из сахарного тростника, растущего в Южной Америке. Говорят, можно нажить большие деньги, разводя его. Хорошо бы поехать да попытать счастья!
Так долго перебирал он вещь за вещью, словно прислушивался к каким-то сказкам, которые неслышно рассказывали ему они. Потом выходил на порог дома и стоял, задумчиво глядя на большую дорогу, уходящую к большому городу Гуллю. Тот недалеко лежал от моря, на такой большой реке, что морские иностранные суда могли доходить до самого города.
Родителям совсем не нравилось поведение сына, и они не раз горько укоряли его за это.
— Из тебя никогда не выйдет порядочного купца, если ты будешь вести себя таким образом! — говорил отец. — Все мои покупатели недовольны, когда ты прислуживаешь им в лавке. Ты не годен ни на что!
— Нет, отец, это не так! — горячо воскликнул Робинзон. — Ты сам знаешь, что никто лучше меня не умеет исполнять твоих поручений. Разве я плохо закупил для тебя в прошлый раз партию табаку тонких сортов? А как бережно доставил тебе эти драгоценные кубки из цветного стекла, так что ни один не разбился! Это потому, что мне нравится это дело, мне нравится ездить по чужим местам, я люблю бывать в Гулле! — и в его воображении живо встал шумный город на берегу большой реки, ряды всевозможных судов на ней, говор и движение пестрой толпы. Потом он печально взглянул на пустынную площадь перед окнами. — Здесь мне все надоело, здесь мне скучно, отец! Я хочу работы, а разве это работа — стоять за прилавком? Ты мне рассказывал сам, что нажил состояние упорным трудом, жил в разных странах, испытал нужду, горе и радость, и я хочу того же! Отпусти меня, отец! Пошли куда-нибудь далеко, и я — обещаю тебе исполнить всякое твое поручение хорошо и добросовестно!
Но тут вступалась мать.
— Молчи, Робин! Ты говоришь, как безумный! Твой старший брат тоже хотел искать счастья в чужих краях, стал военным и убит в сражении. Теперь хочешь уйти и ты и оставить нас с отцом одних! Ты не ценишь того, что можешь жить спокойно, в полном достатке, не подвергаясь никаким опасностям. Скажи же ему, отец, что его слова не имеют никакого смысла!
Но отец только печально покачивал головой, и Робинзону казалось, что тайно тот на его стороне.
Раз, в тихий вечер конца лета, Робинзон тихо бродил по улице, грустный и недовольный. Днем отец вернулся из Гулля, куда на этот раз ездил сам, не пустив почему-то сына. Теперь старики сидели в комнате, у открытого окна, и, подойдя к дому, сын нечаянно услышал их речи. Несколько слов так поразили его, что он невольно остановился, как вкопанный.
— Нет, жена, что и говорить — малый-то наш прав! — говорил отец. — Смотри, каким сильным да здоровым ты его вырастила. Ему надо работы по горло — и рукам, и голове, чтоб он был доволен, а так он словно рыба без воды. Уж ты не плачь, мать, а я ведь сегодня повидал старого приятеля моего, и он согласен малого взять с собой…
Темная фигура юноши внезапно появилась в окне.
Одним прыжком очутился он в комнате и в волнении упал перед отцом на колени, сжав руку его в своих руках.
— Куда, отец, возьмет он меня с собой?
— Ты так спешишь узнать? Ну, слушай, если так…
И Робинзон узнал, что старый приятель отца скоро отплывает на собственном судне в Бразилию для закупки разных товаров и согласен взять его с собой для некоторых торговых поручений отца. Радость Робинзона была так велика, что даже слезы матери иссякли при виде его ликования.
Все его мечты сбывались, и даже шире, чем он мечтал. С благодарностью и вниманием выслушал он на другой день приказания отца, несколько дней ушло на приготовления к отъезду, и вот уж он на борту корабля, в Гулле, в новом, только что купленном платье, с объемистой кожаной сумкой, полной деловых бумаг, с достаточным количеством золотых монет в наглухо зашитом мешочке на груди. Кроме этого, в трюме корабля ехало с ним несколько больших ящиков, набитых разными мелочами: стеклянными бусами, медными браслетами и перстнями, гребенками, небольшими зеркалами и другими блестящими побрякушками, на которые дикари охотно меняют, золотой песок, слоновую кость и драгоценные сорта дерева.
Бодр и весел прохаживался по палубе Робинзон, нетерпеливо поглядывая в туманную даль, куда уходила река и где, он знал, было это таинственное море. Назавтра, на рассвете, было назначено отплытие.
ОТПЛЫТИЕ. БУРЯ. КРУШЕНИЕ
1 сентября 1659 года Робинзон Крузо покинул родину. В те времена пароходы еще не были изобретены, и суда двигались либо при помощи весел, либо на парусах. Корабль, который увозил Робинзона, плавно движимый легким попутным ветерком, с каждой минутой приближался к открытому морю. Плотный утренний туман, словно молоко разлитый по окрестностям, начал таять, редеть от лучей подымающегося солнца, и вдруг перед Робинзоном открылась чудная картина: они уже были в море, синие волны ровными рядами бежали вдаль, вода пенилась у борта корабля, загораясь тысячами серебряных звездочек, дул ветерок, от которого так легко дышала грудь. Белые птицы, чайки, с резкими криками кружились около корабля, то почти касаясь крылом воды, то поднимаясь выше мачт. Но мало-по-малу птицы отстали, земля позади стала словно таять и уходить, и вот уж кругом ничего не видно, кроме воды, и мерно поскрипывает корабль, подымаемый и опускаемый волнами.
Робинзон наглядеться не мог на невиданную картину. К полудню волнение усилилось, стало трудно держаться на ногах, за ним пришли звать, обедать, но ему было не до еды; кое-как добрался он до своей койки и повалился на нее совсем больной. Стало жутко при мысли, что только тонкая перегородка отделяет его от морской бездны, потянуло вернуться на берег, домой, здесь чувствовал он себя таким беспомощным и слабым.
Рис. 1. Робинзон благополучно плывет при попутном ветре.
Важные детали романа «Робинзон Крузо», которые многие читатели упускают из внимания
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Путями работорговцев
Обычно читатель не задумывается, что за путешествия такие, которые уже взрослому главному герою чуть ли не запрещает отец. Англия – страна, жившая морем. Уходил в море Крузо не первым и не последним. Но, кстати, куда? Ответ известен всем: Робинзон следовал из Бразилии в Африку. Это был маршрут работорговцев.
Крузо собирался соучаствовать в большом историческом преступлении. Его толкнула не нужда – в первой главе подчёркивается это. Им движет жажда наживы и только немного – дух авантюризма. Самые быстрые деньги в то время были самыми грязными. И уже в семнадцатом веке были люди, которые об этом говорили – священники и миряне-гуманисты, хотя обширным движение против работорговли и рабовладения стало только век спустя.
Справедливости ради, первые рейсы Крузо были всё же в рамках торговли изделиями европейских мануфактур – в Африке они высоко ценились, за них платили золотым песком. Но ему понравилось брать большие барыши с малыми вложениями, и аппетит его разгорелся.
Синдром уберменша
Кстати, Крузо и сам побывал рабом, о чём не все помнят. Одно из его ранних путешествий заканчивается захватом пиратами-мусульманами. Белых юношей, этих прекрасных белокурых синеглазых англичан (и не только), пираты тогда оставляли в живых с определённой целью – они очень ценились на османских рынках, да и при себе порой пираты держали белых невольников-наложников.
В книге, правда, Робинзона «оставили на берегу делать чёрную работу» – но это может быть стыдливым прикрытием вопросов гомосексуального насилия, которому нередко подвергались в плену. Хозяин постоянно держал Крузо – и с ним ещё юного мальчика – при себе. Никакой действительно чёрной работы при этом не упоминается. Тем не менее, Робинзон вспоминает, что всякий день рабства провёл в страхе, и говорит: «всякая дорога хороша – лишь бы уйти из неволи».
Тем не менее, Крузо смотрит на цветных людей как на рабов, явно считая, что рабство неполезно только ему. Это показывает эпизод с Пятницей. Когда спасённый темнокожий мужчина делает знаки, подобные которым от белого Крузо интерпретировал бы как «к вашим услугам, вечно признателен» – в отношении Пятницы Робинзон однозначно «понимает», что тот хочет быть именно его рабом. До конца своей жизни.
Кстати, и до Пятницы у Робинзона был личный раб – чернокожий мальчик по имени Ксури. Строго говоря, мальчик принадлежал пирату, который захватил Крузо. Робинзон украл его, забрал с собой во время побега, и взял с него клятву верности под угрозой бросить иначе в открытом море.
История с верностью Ксури выглядит неоднозначной и далее. На незнакомом берегу Ксури вызывается сходить на разведку один: мол, ему себя не жалко, пусть, если что, нападают на него, а не на хозяина. Точно так же это могло бы быть хитростью раба, который только что видел, как другой раб смог сбежать, и тоже захотел себе свободы. Но проверить это невозможно – Крузо пошёл с мальчиком вместе. Позже он, кстати, отдаёт мальчика в рабы спасшему их португальскому капитану. Но в знаменитом детском переводе Чуковского вы этой сцены не найдёте: в СССР была своя политкорректность, и детские книги проходили адаптацию.
Остров Робинзона
Любители истории проводили расследование, чтобы понять, какой из островов у берегов Бразилии подходит под описание острова, на котором провёл часть жизни Крузо. Многие уверены, что это – Тобаго, и в таком случае с берега Тобаго Робинзон видел не матери, а очертания соседнего, более крупного острова Тринидад.
На Тобаго, как и на многих других маленьких островах Карибского моря, действительно не водилось крупных хищников. На нём можно было найти множество дикорастущих съедобных плодов. Правда, говоря честно, там не было никакой «дикой дыни», которой питался Крузо. Но он мог назвать так, теоретически, и папайю. Она похожа по форме плода и цвету мякоти.
Нетрудно вычислить и этничность Пятницы. Он выглядит неспособным сражаться, очень миролюбив и скромен. Похоже, он аравак – представитель племенной общности, представители которой часто страдали от набегов более воинственных соседей и тем более от европейцев, прибытие которых обернулось для араваков настоящим геноцидом. Скорее всего также, Пятницу собирались не просто съесть – для этого не требовалось бы привозить его на уединённый остров – а в ходе религиозного ритуала.
Мало кто помнит также, что Крузо спас не только Пятницу, но и – позже – его отца, которого привезли на этот остров всё для того же ритуала, а с отцом Пятницы – и незнакомого испанца. А последнее, что можно прочесть в книге о судьбе Пятницы – это как он в Европе, в Пиренеях вместе с Крузо отбивается от голодных волков и медведя.
Любимые книги детства вообще интересно перечитывать уже со взрослой эрудицией: Детали знаменитых сказок Астрид Линдгрен, над которыми задумываются только взрослые
Текст: Лилит Мазикина
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
muzejsveta
Братский Музей Света
КАЖДУЮ ЛАМПОЧКУ СВЕТ УБИВАЕТ!
2 февраля 1709 назад шотландский моряк Александр СЕЛКИРК подобран моряками судна, которым командовал капитан Томас ДУВР. Бедолага провел пять лет на необитаемом острове в Тихом океане и был увековечен Даниэлем ДЕФО, став прототипом Робинзона КРУЗО.
Оригинал взят у 
ngasanova в Робинзон Крузо
«Робинзон Крузо» (англ. Robinson Crusoe) — роман Даниеля Дефо, впервые опубликованный
в апреле 1719 года, и кратко названный по имени главного героя. Полное название
произведения звучит так:
«Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка,
прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки
близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого
весь экипаж корабля кроме него погиб, с изложением его неожиданного освобождения
пиратами; написанные им самим»
Сюжет, скорее всего, основан на реальной истории Александра Селькирка, боцмана судна
«Cinque Ports» («Сэнк Пор»), отличавшегося крайне неуживчивым и склочным характером.
В 1704 году он был высажен по собственному требованию на необитаемый остров, снабжён
оружием, продовольствием, семенами и инструментами. На этом острове Селькирк прожил
до 1709 года.
Вернувшись в родной городок Ларго, Селкирк поначалу жил спокойно; посещал пивные,
где рассказывал о своих приключениях. Судя по воспоминаниям современников, он был
неплохим рассказчиком.
Однако Селкирк так и не смог адаптироваться к новой обстановке. Он поступил в
королевский флот в чине лейтенанта и погиб на борту королевского судна «Веймут»
у берегов Западной Африки. Причиной смерти послужила, скорее всего, жёлтая лихорадка.
Cогласно второй книге английского писателя Даниэля ДЕФО о похождениях знаменитого
искателя приключений Робинзона Крузо («Дальнейшие приключения Робинзона Крузо»),
его литературный герой путешествовал по Сибири и даже побывал в Тобольске. Хотя
автор не очень подробно описывает быт и культуру того времени, в книге точно
указано название города. Здесь Робинзона Крузо провел несколько зимних месяцев.
Именно потому в Тобольске появилась скульптурная композиция «Робинзон, Пятница и собака».
Собака пятница в робинзон крузо
Дня через два или три после того как Пятница поселился в моей крепости, мне пришло в голову, что, если я хочу, чтобы он не ел человечьего мяса, я должен приучить его к мясу животных.
«Пусть он попробует мясо козы», — сказал я себе и решил взять его с собой на охоту.
Рано утром мы пошли с ним в лес и, отойдя две-три мили от дому, увидели под деревом дикую козу с двумя козлятами.
Речи его были непонятны, но легко можно было догадаться, что он просит меня не убивать его.
Впоследствии еще долгое время не мог победить в себе изумления, в которое повергал его каждый мой выстрел.
Мне кажется, если б я только позволил ему, он стал бы поклоняться мне и моему ружью как богам.
Я надеялся, что нам попадется еще какая-нибудь дичь, но больше ничего не попадалось, и мы вернулись домой.
В тот же вечер я снял шкуру с убитого козленка и тщательно выпотрошил его; потом развел костер и, отрезав кусок козлятины, сварил его в глиняном горшке. Получился очень хороший мясной суп. Отведав этого супу, я предложил его Пятнице. Вареная пища ему очень понравилась, только он удивился, зачем я ее посолил. Он стал показывать мне знаками, что, по его мнению, соль — тошнотворная, противная еда. Взяв в рот щепотку соли, он принялся сплевывать и сделал вид, будто у него начинается рвота, а потом прополоскал рот водой.
Чтобы возразить ему, я, со своей стороны, положил в рот кусочек мяса без соли и начал плевать, показывая, что мне противно есть без соли.
Но Пятница упрямо стоял на своем. Мне так и не удалось приучить его к соли. Лишь долгое время спустя он начал приправлять ею свои кушанья, да и то в очень малом количестве.
Накормив моего дикаря вареной козлятиной и бульоном, я решил угостить его на другой день той же козлятиной в виде жаркого. Изжарил я ее над костром, как это нередко делается у нас в Англии. По бокам костра втыкают в землю две жерди, сверху укрепляют между ними поперечную жердь, вешают на нее кусок мяса и поворачивают его над огнем до тех пор, пока не изжарится.
Все это сооружение Пятнице очень понравилось. Когда же он отведал жаркого, восторгу его не было границ. Самыми красноречивыми жестами он дал мне понять, как полюбилась ему эта еда, и наконец заявил, что никогда больше не станет есть человечьего мяса, чему я, конечно, чрезвычайно обрадовался.
На следующий день я поручил ему молоть и веять зерно, предварительно показав, как это делается. Он быстро понял, в чем дело, и стал очень энергично работать, особенно когда узнал, ради чего производится такая работа. А узнал он это в тот же день, потому что я накормил его хлебом, испеченным из нашей муки.
В скором времени Пятница научился работать не хуже меня.
Так как теперь я должен был прокормить двух человек, следовало подумать о будущем. Прежде всего необходимо было увеличить пашню и сеять больше зерна. Я выбрал большой участок земли и принялся огораживать его. Пятница не только старательно, но очень весело и с явным удовольствием помогал мне в работе.
Я объяснил ему, что это будет новое поле для хлебных колосьев, потому что нас теперь двое и нужно будет запастись хлебом не только для меня, но и для него. Его очень тронуло, что я так забочусь о нем: он всячески старался мне объяснить при помощи знаков, что он понимает, как много мне прибавилось дела теперь, и просит, чтобы я скорее научил его всякой полезной работе, а уж он будет стараться изо всех сил.
То был самый счастливый год моей жизни на острове.
Пятница научился довольно хорошо говорить по-английски: он узнал названия почти всех предметов, окружавших его, и тех мест, куда я мог посылать его, благодаря чему весьма толково исполнял все мои поручения.
Он был общителен, любил поболтать, и я мог теперь с избытком вознаградить себя за долгие годы вынужденного молчания.
Но Пятница нравился мне не только потому, что у меня была возможность разговаривать с ним. С каждым днем я все больше ценил его честность, его сердечную простоту, его искренность. Мало-помалу я привязался к нему, да и он, со своей стороны, так полюбил меня, как, должно быть, не любил до сих пор никого.
Однажды мне вздумалось расспросить его о прошлой жизни; я хотел узнать, не тоскует ли он по родине и не хочет ли вернуться домой. В то время я уже так хорошо научил его говорить по-английски, что он мог отвечать чуть не на каждый мой вопрос.
И вот я спросил его о родном его племени:
— А что, Пятница, храброе это племя? Случалось ли когда-нибудь, чтоб оно побеждало врагов?
Он улыбнулся и ответил:
— О да, мы очень храбрые, мы всегда побеждаем в бою.
— Вы всегда побеждаете в бою, говоришь ты? Как же это вышло, что тебя взяли в плен?
— А наши все-таки побили тех, много побили.
— Как же ты тогда говорил, что те побили вас? Ведь взяли же они в плен тебя и других?
— В том месте, где я дрался, неприятелей было много больше. Они схватили нас — один, два, три и меня. А наши побили их в другом месте, где меня не было. В том месте наши схватили их — один, два, три, много, большую тысячу.
— Отчего же ваши не пришли вам на помощь?
— Враги схватили один, два, три и меня и увезли нас в лодке, а у наших в то время не было лодки.
— А скажи-ка мне, Пятница, что делают ваши с теми, кто попадется к ним в плен? Тоже увозят их в какое-нибудь отдаленное место и там съедают их, как те людоеды, которых я видел?
— Да, наши тоже едят человека. все едят.
— А куда они увозят их, когда собираются съесть?
— Разные места, куда вздумают.
— А сюда они приезжают?
— Да, да, и сюда приезжают. И в другие разные места.
— А ты здесь бывал с ними?
И он указал на северо-западную оконечность острова, где, очевидно, всегда собирались его соплеменники.
Таким образом, оказалось, что мой друг и приятель Пятница был в числе дикарей, посещавших дальние берега острова, и не раз уже ел людей в тех же местах, где потом хотели съесть его самого.
Когда некоторое время спустя я собрался с духом и повел его на берег (туда, где я впервые увидел груды человеческих костей), Пятница тотчас же узнал эти места. Он рассказал мне, что один раз, когда он приезжал на мой остров со своими соплеменниками, они убили и съели здесь двадцать мужчин, двух женщин и одного ребенка. Он не знал, как сказать по-английски «двадцать», и, чтобы объяснить мне, сколько человек они съели, положил двадцать камешков один подле другого.
Продолжая беседовать с Пятницей, я спросил у него, далеко ли от моего острова до той земли, где живут дикари, и часто ли погибают их лодки, переплывая это расстояние. Оказалось, плавание здесь вполне безопасное: он, Пятница, не знает ни одного случая, чтобы кто-нибудь здесь тонул, но неподалеку от нашего острова проходит морское течение: по утрам оно направляется в одну сторону и всегда при попутном ветре, а к вечеру и ветер и течение поворачивают в противоположную сторону.
Вначале мне пришло в голову, что это течение зависит от прилива и отлива, и лишь значительно позже я обнаружил, что оно составляет продолжение могучей реки Ориноко, впадающей в море неподалеку от моего острова, который, таким образом, находится прямо против дельты этой реки. Полоса же земли на западе и на северо-западе, которую я принимал за материк, оказалась большим островом Тринидадом, лежащим против северной части устья той же реки.
Я задавал Пятнице тысячу всяких вопросов об этой земле и ее обитателях: спрашивал, опасны ли тамошние берега, бурно ли там море, очень ли свирепы там люди и какие народы живут по соседству. Он охотно отвечал мне на каждый вопрос и без всякой утайки сообщил все, что ему было известно.
Спрашивал я также, как называются различные племена дикарей, живущих в тех местах, но он твердил только одно: «Карибэ, карибэ». Конечно, я без труда догадался, что он говорит о карибах, которые, судя по нашим географическим картам, обитают именно в этой части Америки, занимая всю береговую полосу от устья реки Ориноко до Гвианы и до города Санта-Марта.
Кроме того, он рассказал мне, что далеко «за луной», то есть в той стороне, где садится луна, или, другими словами, к западу от его родины, живут такие же, как я, белые бородатые люди (тут он показал на мои длинные усы). По его словам, эти люди «убили много, много человеков».
Я понял, что он говорит об испанских завоевателях, которые прославились в Америке своей жестокостью.
Я спросил его, не знает ли он, есть ли у меня какая-нибудь возможность переправиться через море к белым людям.
— Да, да, это можно: надо плыть на двух лодках.
Я долго не понимал, что он хочет сказать, но наконец с великим трудом догадался, что на его языке это означает большую шлюпку, по крайней мере вдвое больше обыкновенной пироги.
Слова Пятницы доставили мне великую радость: с этого дня у меня явилась надежда, что рано или поздно я вырвусь отсюда и что своей свободой я буду обязан моему дикарю.
